Алексей Волков - Штык и вера
А вот последнего Всесвятский абсолютно не умел. Он привык создать вокруг темы разговора плотную вязь ничего не значащих слов, образовать новую реальность, нащупать в ней некую проблему, а затем старательно обсасывать последнюю до тех пор, пока она не превратится в фикцию. Слушатели всегда охотно шли за ним в мир очередных грез, где положено – негодовали, где надо – восхищались, и в конце были благодарны баюну за благополучный финал.
Более того, оставались полностью довольны беседой, обретали понимание фантастического замысла, воображали его единственной существующей действительностью.
Реакция приезжих офицеров вызвала у первого гражданина удивление и ощущение скрытой угрозы. Смысла угрозы он пока не понимал и привычно приписал ее возможности военного переворота, занятие военными его, с таким трудом обретенного, поста, а то и наказанием человека, этот пост занимавшего и немало сделавшего на нем хорошего.
Всесвятский подсознательно стал ждать ультиматума, требования вернуть все к старым порядкам, однако вместо этого услышал страшную повесть о надвигающейся на город беде.
В отличие от красноречивого депутата двух Дум, Сухтелен говорил по-военному лаконично. Несколько фактов, общие соображения о способностях Горобца и дальнейшем следовании его банды, а затем – о готовности отряда помочь. При этом вопрос о численности отряда подполковник вновь обошел молчанием. Бригада – и все.
Далекому от армии Всесвятскому слово «бригада» не говорило ничего. Больше это полка или, скажем, роты или меньше, ни малейшего понятия он не имел. Никогда не видел смысла забивать голову ерундой и лишь теперь несколько пожалел об этом.
Ненадолго. Следующей мыслью было, что всю историю с бандой офицеры придумали нарочно, дабы иметь предлог беспрепятственно войти в город, а затем навести в нем свои порядки.
Придумают тоже! Колдун! Бабушки в них и то не верят, а что рассказывают, так это по старорежимной привычке и из-за отсутствия фантазии. Не ребенок же он, глава правительства, человек уважаемый и уже поэтому не обязанный верить в откровенный бред.
Как интеллигентный человек, Всесвятский высказал это более культурными словами, хотя смысл остался тем же самым.
– Черт! – выругался Сухтелен. – Вам не кажется, гражданин правитель, что проверка нашего утверждения может стать для всей вашей республики роковой? Даже если во главе названной банды стоит не человек, наделенный некоторыми необычными способностями, а просто энергичный атаман? Или у вас есть реальная воинская сила?
– В Смоленске достаточно солдат. Если же этого будет мало, то все граждане как один выйдут на защиту свободы и революции, – патетически воскликнул первый гражданин.
– Те самые солдаты, которые шляются по площади? – поневоле скривил аристократическое лицо подполковник. – Могу вам сказать, как человек военный, что это не солдаты, а сброд. Разогнать их ко всем чертям – минутное дело. И то, если действовать не торопясь.
– Вы не представляете, на какие жертвы и подвиги готов человек, защищающий свободу! – Всесвятский стал заводиться. Еще мгновение – и он бы разродился речью, возможно самой блестящей из всех сказанных им многочисленных речей.
– В том-то и дело, что представляю. Черт! – нетактично прервал его Сухтелен. – Достаточно было месяца свобод, чтобы фронт рухнул безо всякого вмешательства противника. Наше счастье – пожар оказался всемирным. Не то никакой свободы вам бы не видать. Слово офицера! Не со зла говорю.
И такая убежденность в смеси злости и досады прозвучала в краткой отповеди Сухтелена, что Всесвятский подумал: а вдруг?
Колдун не колдун, однако вооруженного сброда бродит достаточно. Что мешает бандитам объединиться в шайку побольше да и напасть на сравнительно богатый город?
Всесвятский вспомнил старательно забытые последние дни в Петрограде, и ему стало плохо.
Это был самый натуральный кошмар из тех, после которого просыпаешься в поту с бешено колотящимся сердцем, а потом боишься опять заснуть из-за возможности повторения.
Лишившиеся всякого человеческого облика толпы, дикие выражения превратившихся в морды лиц и кровь, кровь, кровь…
Убивали за кусок хлеба, за то, что чуть лучше одет, за то… Проще сказать, за что не убивали, потому что не найти причины, из-за которой не лилась бы кровь.
В конце концов, убивали просто так, от безделья, оттого что в стволе оказался патрон, а на винтовке – штык.
Убивали, чтобы не быть убитыми, и все-таки умирали сами. Не сегодня, так завтра, а до послезавтра было не дожить.
Воспоминание было мимолетным, но по спине Всесвятского побежали струйки пота, ледяного, как вода в невской проруби. В этой проруби матросы на его глазах по одиночке топили каких-то связанных, раздетых догола людей…
– Матрос – противник серьезный… – донесся до первого гражданина голос Сухтелена.
– Матрос? – Всесвятский вздрогнул.
Май – не март, но тонуть в прохладной воде ненамного лучше, чем в ледяной.
– Господа, у нас коллегиальное правление. По всем важным делам мы обязаны принимать решения совместно. Но мой голос будет за вас. В самом деле, надо первым делом очистить район от всевозможных банд, мешающих людям спокойно жить и трудиться. Более того, вообще угрожающих жизни. Пора, давно пора, господа!
– Когда будет заседание вашей коллегии? – деловито спросил Сухтелен.
– Я извещу всех немедленно. Но, откровенно говоря, не знаю, насколько быстро их удастся собрать. Сами понимаете: кого-то может не быть на месте. Пока его найдут, пока он приедет… Но я думаю, в течение двух часов все будут здесь.
Гусары переглянулись. Два часа – срок небольшой, можно и потерпеть. К тому же они обещали при первой возможности навестить свою спутницу, и, по крайней мере, Раден был готов на что угодно, чтобы подобная возможность появилась как можно скорее.
– Тогда мы подойдем через два часа. – Сухтелен поднялся первым.
Если он поднялся, то Раден подскочил. Ему не терпелось скорее повидать Ольгу.
– Может, вы останетесь, господа? Я распоряжусь насчет обеда, – предложил Всесвятский.
Его предубеждение против офицеров улетучилось как дым. Теперь ему казалось, что только от неведомой бригады зависела возможность спасения от надвигающегося со всех сторон кошмара.
– Благодарим. Мы обещали навестить одну нашу знакомую, – отклонил предложение Сухтелен, и барон вздохнул с облегчением. – Но на заседании хотелось бы поприсутствовать. Боюсь, что не все члены правительства сполна отдают себе отчет о сложившейся вокруг города обстановке.
– Разумеется. – Первый гражданин был уверен, что левое крыло сделает все, лишь бы не допустить в Смоленск сохранившую дисциплину часть.
Хотя, если подумать, чем они могут помешать?
– И как вам, господа, наш первый гражданин? – Тетушка Ольги, дородная Настасья Петровна, с материнской заботливостью следила за трапезой своих гостей.
Им везло. Вышли из правительственной резиденции – а тут как раз вернулся автомобиль с Изотовым и Ясманисом. Едва доехали до нужного дома (ехать, правда, было совсем недалеко), как оказалось, что стол накрыт.
Конечно, по прежним временам обед был скромным, зато по нынешним – не обед, а целое пиршество. Учитывая, что не в сельской местности собрались и подвоз в город стал слабеньким.
– Человек слова, – охотно отозвался Раден. – Дел от него, понятно, не дождаться, зато говорить любит больше, чем я саблей махать. Так складно, что невольно думаешь: то ли я дурак и ничего не понимаю, то ли он.
– Барон! – с напускной укоризной произнес Сухтелен.
Раден мгновенно отобразил на лице внимание.
– Он все-таки правитель… – Подполковник старался быть лояльным к власти.
– Да, все-таки, – согласился с ним Раден.
Офицеры понятливо переглянулись. С одной стороны, Всесвятскому удалось создать некое карикатурное подобие государства, но с другой… С другой, для каждого офицера непререкаемым авторитетом мог быть лишь один человек. Видеть на его месте кого-то другого было и смешно, и больно.
– Поверьте, господа, это не самый худший вариант. Видели бы вы Шнайдера! Как вспомню, так сразу становится не по себе, – призналась Настасья Петровна.
– Если это не худший… – в раздумье протянул Сухтелен.
Ничего хорошего в первом гражданине он не увидел. Да и не ожидал. С точки зрения подполковника, человек, рвущийся к власти, хорошим не мог быть изначально. Верить в то, что некто лезет наверх исключительно ради облагодетельствования соотечественников, простительно или глупцам, или идеалистам. Ни к той, ни к другой категории Сухтелен себя не причислял.
Но даже такая власть лучше полнейшего безвластия. Пусть не из благих побуждений, она просто должна совершать какие-то шаги к наведению порядка. В противном случае ее ждет та же судьба, что и рухнувшее Временное правительство.
