Физрук-10: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
— Говорят? Возможно… Общение с нами, безусловно, увлекает их, как любая игра, правила которой интересны. Вот только в детстве кумиром может стать, кто угодно, даже цирковой фокусник, но когда человек вырастает, творимые им чудеса перестают быть волшебством, а только лишь искусством, которому при достаточном старании может научиться каждый. Многие ли взрослые вспоминают без усмешки свою веру в факира?
— С вами трудно спорить.
— Вот и не спорьте. К сожалению, вынужден с вами проститься, товарищи. У меня еще много дел.
Эрнест потянул меня за рукав и вытащил в коридор. Я не сопротивлялся. Папка то и дело выскальзывала у меня из-под мышки и приходилось ее все время поправлять. Меня мучило какое-то не соответствие в словах Ортодокса и выйдя вслед за другом на улицу, я понял — какое. Тормознув, казал Голубеву:
— Стой! Я не понял! Ортодокс сказал, что нужно попросить детей не покидать территорию и в тоже время он утверждает, что за ними вечером придет автобус!
— И что тебя не устраивает?
— Ну как это — не покидать, когда дома их ждут родители?
— Да так. Если ты еще не понял. Их приходится едва ли не силком каждый вечер в этот автобус запихивать! Им скучно в родном городе! Ненавистна школа, тошнит от пионерских сборов, дружки во дворе противны, а родители и другие родственники кажутся унылыми занудами.
— Это понятно. Только ведь не сегодня завтра здесь что-то начнется, если я правильно понял? Может быть детишек лучше держать подальше?
— Кстати, а сам-то ты зачем сюда приехал? — подозрительно прищурился Эрнест
Глава 23
Раздался телефонный звонок. Граф прервал рассказ, поднялся, взял трубку.
— Третьяковский!.. Кто? А, привет, Тимка! Что случилось?.. Что⁈ Где вы?.. Да, у меня! Держитесь. Едем!
Он положил трубку. Посмотрел на меня. Я вскочил. Выкрикнул:
— С пацанами что⁈
— В городе Переведенский. Велел Илге собрать весь восьмой «Г». Выделил под это дело специальный автобус с охраной. Хорошо, у пацанов оповещение налажено. Они собираются уйти в карст под Чертовой башней.
— Он что, совсем охренел это твой академик! Зачем ему пацаны?
— Он недоволен результатом. Видать, решил собрать их в закрытом пансионате. Наверняка все согласовано и одобрено наверху.
— Хрен он их получит… Говоришь, у Чертовой башни пацаны собираются? Поехали!
— Что ты собираешься делать?
— Да уж точно не лясы точить!
— А именно?
— Для начала соберу свою опергруппу, — пробормотал я, беря трубку телефона и спешно накручивая номер. — Добрый вечер! — сказал я, как только с той стороны провода откликнулись. — Могу я услышать Лилю?.. Да, спасибо!.. — Я подождал, пока Красавина возьмет трубку. — Лиля, привет! Экстренная ситуация! Через пятнадцать— двадцать минут возле моего дома. Все. До встречи!
Я посмотрел на лжеклассика, тот был уже одет. Я тоже накинул куртку и натянул обувку. Мы вышли из дому, сели в мою «Волгу» и покатили. Признаться, я сам не знал пока, что собираюсь делать, но пацанов этому проходимцу Переведенскому не дам. Даже если мне придется понести за это наказание по всей строгости. Никаких пансионатов и интернатов, никакой изоляции. Нельзя запирать пацанов, от этого они и вовсе замкнутся, уйдут в свои выдуманные миры.
— Ты не против, пока мы едем, чтобы я продолжил рассказ? — спросил меня Третьяковский.
— Давай! — пробурчал я.
— Напомню, что Голубев спросил меня, как я там у них, в городке, оказался. Я не стал скрывать, что меня прислал сюда членкор. Эрнест кивнул и пробормотал:
— Так я и думал. Переведенский пошел ва-банк, понимает, старая перечница, что своего мы не тронем.
— Ты так спокойно об этом говоришь? — удивился я.
— А что, мне кричать караул и звать охрану?
— Ну не знаю… Принять какие-нибудь меры, изолировать меня, наконец… Я не хочу вам вредить…
— Насчет мер — это ты хорошо придумал. Пойдем ко мне, я проголодался…
И мы вернулись к нему на квартиру. Голубев вытащил из холодильника кастрюлю с макаронами и большую миску с котлетами. Поставил на газовую плиту, налил растительного масла, вывалил в него макароны и котлеты, принялся перемешивать деревянной лопаткой.
— А знаешь, почему никто не собирается тебя здесь ни в чем ограничивать? — спросил он.
— Потому, что контора, похоже, закрывается… — хмыкнул я. — Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал… Опять членкор наш сел в лужу…
— Такой как он не пропадет, — отмахнулся Эрнест. — Не впервой… Знаешь же…
— Знаю… Я только не пойму, как вы тут такую хреновину вырастили? — и я кивнул на черное, лоснящееся основание Башни, которое хорошо было видно из окна.
— А-а, это?.. — усмехнулся врач. — Эффектно, не правда ли?
— Еще бы! Башня конца света…
— С точки зрения химии — процесс интересный, — кивнул Голубев. — На самом деле — это большая куча парафина, продукт реакции углеводородов с атмосферным воздухом. Формула весьма интересная, но с планами членкора насчет дистанционного управления большими людскими массами не имеет ничего общего. Инсектоморфы придумали эту хреновину только для того, чтобы Переведенский мог хоть чем-то похвастать перед высоким начальством, от которого зависит финансирование. Основное же достижение проекта — дети!
— Дети? — переспросил его я.
— Да, они истинное наследие грандиозного эксперимента, к которому жулик с корочками члена-корреспондента имеет лишь косвенное отношение.
— Что же это за эксперимент?
— А вот представь. Никогда еще ученые не занимались своим любимым делом без оглядки на мнение коллег или начальства. Первые всегда требуют доказательств, а вторые — результаты. Если ученый работает дома, жена, дети требуют жрать. Если — в шараге — ученый думает о пайке и том, что за хорошую работу ему могут срок скостить.
— Ну уж это-то ты мне можешь не рассказывать, — проворчал я.
Голубев кивнул и продолжал:
— Инскетоморфы не нуждаются в семьях. Начальства не боятся и им наплевать на мнение научного сообщества. В силу своего уродства они надежно изолированы от множества человеческих слабостей и иллюзий, зато у них гипертрофировано развит интеллект. Единственными своими наследниками они считают детей. Знаешь, накануне твоего появления у меня состоялся такой разговор с Ортодоксом. Он сказал мне следующее:
— Когда для нас все кончится, наши воспитанникиостанутся одни в мире. Хотят они этого или нет, но им
