Ливонское наследие - Герман Иванович Романов
— Поверьте, ваше величество, мы готовы поднять белые знамена с черным крестом и сразиться за веру!
— Я не сомневаюсь в вашей жертвенности, но что могут сделать несколько сотен мечей в руках отважных духом людей против многотысячных полчищ неверных?!
— Мы погибнем…
— Я в том не сомневаюсь, ландмаршал, и умрете совершенно бесплодно. Хотя ваша храбрость несомненна, как и ваших братьев! Но лучше одолеть врагов христианства, причем победа эта будет в ваших руках! Только вы это сможете сделать — ибо магистры и рыцари смертны, но орден будет жить вечно, ибо вы служите Христу!
Спич удался — крестоносцы переглянулись несколько растерянно, не понимая, куда клонит молодой епископ. Настал момент, как говориться, ковать железо, пока оно горячо.
— В ваших сердцах вера, ваша опора ливонская земля — а ее короли станут покровителями ордена. Как вы думаете, если христианский мир станет заедино, сможет ли кто-то ему противостоять?
— Нет такой силы, ваше величество, — чуть ли не в голос ответили два крестоносца, и Магнус решил переходить к «существу вопроса», как раньше выражались на партсобраниях, как раз после продолжительного обсуждения «текущего момента».
— У ордена большие связи в европейских странах, а также с орденом госпитальеров, что воюет с османами. И задача выполнима только вами — сплотить христианский мир, предотвратить гибельный раскол. Нет, я не призываю начать религиозные войны, они начнутся и без нашего участия — и будут свирепые и страшные. Они уже кое-где идут — и христиане начали с увлечением резать друг друга.
Магнус остановился — крестоносцы слушали его очень внимательно, и стало на одно мгновение стыдно. Два пожилых человека внимают молодому принцу, а тот им пытается растолковать свою идею.
— Потому я вас хочу спросить напрямую — у нас проживают и католики, и сторонники учения Лютера, есть и православные. Со стороны Балтики государства, что приняли Реформацию, с юга польские земли, где сильна католическая вера, а в Литве много сторонников учения Лютера. С востока нависает огромная русская держава, где как никогда, сильны позиции православия. Московиты считают, что два Рима пали по грехам своим, и их столица есть третий Рим, а четвертому не бывать!
— Да, так оно и есть, — осторожно произнес ландмейстер, а его товарищ промолчал. — Мы воюем, и если начнем сейчас религиозные распри, нас быстро раздергают, ибо каждое соседнее государство найдет сторонников на наших землях. Потому я не следовал решениям «святого престола», и не начинал войну против реформатов, а их у нас полны не только города, но и властители, к которым все прислушиваются.
Намек на него самого Магнусу понравился, как и осторожная позиция самого Фюрстенберга. Действительно, эстонцы и латыши, а также ганзейские немцы, желали только одного — жить в мире. А потому не стремились перерезать горло соседу, за то, что он иначе верует в Христа.
Не тот темперамент у местных жителей, чтобы за ножи и мечи хвататься по отвлеченным идеям, не имеющим никакого отношения к тяжелой повседневной жизни. Да и время сейчас не то, чтобы междоусобицу устраивать между собой, когда со всех сторон недоброжелатели обложили, а с ними такие «друзья», что никаких врагов не надо, гораздо хуже.
— Вот потому надо всем быть в согласии и орден должен дать всем в том пример. Скажу прямо — крестоносцы получат от ливонских королей вечное пристанище. Я выделю шесть любых замков, вы поставите в них комтуров. Вы вправе на капитуле выбрать ландмейстера — но король утверждает его кандидатуру, как и епископов, и архиепископа рижского. Иначе нельзя — погибель начнется, если в одном государстве появится несколько государств — «война епископов» тому наглядный пример. А корона всех объединит и не допустит никаких междоусобных распрей.
— Вы правы, государь, такое будет неизбежно, — магистр наклонил голову, выражая тем согласие.
— К каждому замку будут прикреплены хутора в достаточном числе, чтобы обеспечить достойное прокормление всех братьев. Но орден возьмет над ними опеку, построит школы, церкви и госпитали. В последних нужно содержать увечных воинов, чтобы каждый из них мог чувствовать заботу. С оных крестьян определены две десятины, так и будет принято в королевстве. Одна тратится на содержание замков и орденских служителей, а вот вторую, что должна поступать в королевскую казну, ландмейстер может пустить на дела по поддержке христианства.
Магнус остановился, он сказал много, и теперь нужно было видеть реакцию крестоносцев, что слушали его внимательно, и без всякой неприязни — такое сразу чувствуется. Сейчас онипребывали в задумчивости, что-то просчитывая, даже раз переглянулись.
— Ведь за границами Ливонии тоже надлежит работать братьям — а это существенные расходы. Как и то, что наших приверженцев следует поддерживать многим, в том числе и денежно. Число всех служителей не должно превышать на ливонских землях четырехсот, а за пределами на усмотрение магистра, но значительное. Если начнется война, орден выставляет полностью экипированную роту ордонансовых жандармов, как и моя гвардия, которую сейчас набирают — в числе двухсот воинов.
— Мы согласны, и в том принесем присягу ливонскому королю, которая будет подтверждаться каждый раз с вступлением на престол потомков вашего величества. Да будет так! Мы верно служим Христу, и будем верны Ливонскому королевству, и в том нет противоречия, государь! Благословите нас, ваше преосвященство!
Фюрстенберг поднялся с кресла и преклонил колени. Ландмейстер прижал ладонь к груди, медленно склонил голову перед ним. Тот же самый ритуал проделал и ландмаршал.
Магнус благословил крестоносцев, чувствуя, как стучит сердце. Самый болезненный вопрос был улажен к взаимному сотрудничеству и согласию, а это многого стоило в его планах…
Глава 40
— Да, не знаешь, где найдешь, и где потеряешь, — пробормотал Магнус, рассматривая вполне вызревший початок кукурузы, которую голландец именовал маисом.
— Я решил, что если вызревает виноград, то и это чудное зерно должно уродиться, — голландец перебирал пальцами желтые зернышки. — В италийских и испанских землях его повсюду выращивают, и во Франции также, и я у себя во Фландрии тоже растил.
— Почему уехали с родины, Филипп?
Ответом на столь простой вопрос была мертвенная бледность, которая расползлась по лицу голландца. Бронхорст сглотнул, и не ответил. Магнус решил его приободрить.
— Смелее, смелее, я не кусаюсь. Думаю, что предположу верно, то причиной вашего бегства стало самое пристальное внимание инквизиции, которая углядела ересь в ваших занятиях с растениями? Или нечто иное, несомненно, связанное с этим зловещим учреждением. Не бойтесь отвечать, отцы-инквизиторы здесь авторитетом не пользуются, нет тут
