Феномен - Владимир Геннадьевич Поселягин
Бойцы приготовили оружие. Кто-то залёг за машиной, другой встал за дерево, а я ушёл в лес и, чуть пробежавшись, вышел неизвестному в тыл. Скривившись (не люблю политработников), я подошёл к нему со спины, и, прижав лезвие ножа к горлу, спросил:
– Кто такой?
Для него это явно стало неожиданностью, вон как дёрнулся в испуге, но ответил:
– Военный корреспондент редакции «Красная звезда» старший политрук Вилкомир. Двигался в четвёртую армию. Нас обстреляли из леса, машина сгорела. Водитель ранен, я нёс его, сколько мог, тут недалеко оставил. Мы не ели вторые сутки. Вы нам не поможете?
– Документы?
Я сделал шаг в сторону, убрал нож за голенище сапога и дал корреспонденту себя рассмотреть. Похоже, он не лгал. Взяв у него документы, я их внимательно изучил. Настоящие.
– Отбой! Свои!
Старший политрук выглядел как надо: полная чем-то планшетка, фотоаппарат на груди, горящий любопытством взгляд – корреспондент и есть. Возвращая ему документы, я услышал вопрос:
– Вы танкисты?
– А что, по комбинезону и шлемофону не ясно?
– А что происходит? Стрельба со всех сторон. Я немцев на дороге видел.
– Разбили у границы наши силы сдерживания. Внезапно напали – и вот, отходит четвёртая армия. Не бежит, огрызается, но отходит, сил сдержать не хватило. Мы бы тоже громили немцев, но к моему танковому отряду вышел майор, командир стрелкового полка, с остатками подразделения, а у нас так заведено: у кого звание выше, тот и прав. Вот и сгубил моих ребят в бессмысленной атаке. Все танки подбили, мой сожгли, еле выбрался. Ладно, товарищ корреспондент, дам вам двух бойцов, принесёте шофёра, гляну, что там с раной. А потом поедим, каша почти готова.
Глава 15. Бои местного значения. Арест
Отправив с политруком сержанта и заряжающего, я проверил готовность каши и стал собирать на стол. Пулемётчик стоял на часах у машины, поглядывал по сторонам, мехвод дремал: для ранбольных у нас послабления. Я расстелил чехол (это у нас стол такой), снял с костра котелки, в один, с водой, кинул заварки и чуть сахара, ну и начал всё размещать на столе.
Тут вскоре и бойцы с раненым пришли, неся его на плечах. Он в сознании был, но ноги у него волочились, сам идти не мог, ослаб. Положили его в стороне, я срезал тряпки, которые были использованы вместо бинта, и начал чистить рану – пуля навылет прошла. Почистил от мусора и грязи, попавших внутрь, а также и от гноя, а после перевязал.
Затем мы приступили к приёму пищи, а когда с едой закончили, я достал из кабины аккордеон, трофей с эсэсовцев, и стал наигрывать. Потом спел несколько песен. Мои парни уже привыкли, что на таких стоянках у нас бывает музыкальный час. Часовой поближе подошёл, политрук так совсем рядом устроился, что-то чиркал в своём блокноте. Раненый, после того как его покормили, уснул.
А спел я песни группы «Любэ», голос Сергеева просто изумительно был похож на голос их солиста, только заметно моложе, хотя вытягивать все нужные звучания я мог уже и сейчас. Спел «Ты неси меня, река», «Берёзы», «Главное, что ты есть у меня», «За тебя», «Комбат», «Улочки московские», «Не губите, мужики», «Давай наяривай», «А ну-ка, девушки» и «Самоволочку». Некоторые песни были переделаны. Парни слушали внимательно, впрочем, как и корреспондент, который ещё и в блокноте своём строчил.
Сергеев не пел, разве что командным рыком: ему медведь на ухо наступил, поэтому связки не разработаны. Я больше десяти песен за раз петь не мог, хрипеть начинал. Но постепенно разрабатываю и, думаю, через месяц смогу поднять до одиннадцати. Кстати, что удивительно, у Сергеева не только голос, как у солиста Любэ, но и внешность, очень похож. Был, теперь это всё моё.
До заката оставалось около часа. Я отложил аккордеон (пальцы устали, да и связки перетрудить не хочу) и велел переложить раненого в кузов машины: скоро выезжаем. Ко мне подсел корреспондент и попросил описать боевой путь моего сборного отряда. Бойцы ему уже похвастались, как мы немцев били, трофеи показали. Мне не жалко, рассказал, причём довольно подробно, даже боевой журнал дал почитать, корреспондент с него переписал информацию к себе в блокнот.
А в конце он уточнил по майору, комполка, чьи данные были в боевом журнале: мол, почему я считаю, что тот был неправ, ведь колонну немцев серьёзно побили, в боевом журнале были записи об этом, с перечислением уничтоженной техники.
Я и пояснил ему свои планы:
– Да понимаете, я немцев уводил к Пинску, они были на сто процентов уверены, что мой танковый отряд ушёл. А я планировал в ночь рвануть обратно к Кобрину, там аэродром, и встать в засаду, замаскировав технику в лесу. Немцы передвигаются быстро, и на нашем аэродроме вскоре разместилась бы авиачасть люфтваффе. В моих планах было уничтожить аэродром с самолётами и личным составом, раскатать его танками, но благодаря этому… майору план сорвался. Теперь мы битые окруженцы, выбираемся к своим. Думаю, к утру у наших будем, если что не случится.
Вот так мы с корреспондентом до самой темноты и общались. Он спрашивал о причинах наших поражений, я без прикрас объяснял, а на то, что он всё в блокнот пишет, не обращал внимания. Кстати, он нас пятерых сфотографировал при свете вечернего солнца у борта полуторки; говорит, снимок хороший должен получиться. Взял адреса родных, у кого были, обещал отправить.
А потом мы собрались, я, как обычно, устроился за рулём, и покатили прочь. Политрук ехал со мной в кабине, а бойцы – в кузове. Ехал я нагло, включив фары, а на вопрос, не заинтересуются ли нами немцы, ответил, что они наверняка принимают нас за своих. Иногда ехал и с выключенными фарами. Когда видел костры стоявших на ночёвке частей, объезжал их. На каждой возвышенности выходил и изучал в бинокль горизонт.
Карта закончилась, дальше по ней ехать не получится. Так я и катил наугад, пока нас не остановили. Хорошо, не немцы: на свет фар вышел боец, красноармеец. От него мы узнали, что тут сборный отряд, фильтр, а передовая находится в пятнадцати километрах, проскочили мы её. Вот мы дали,
