Граф (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Как оказалось — можно. Ибо викинг — это просто объявлении о намерениях. А кому ты о них объявляешь — дело твоей веры. Граф Адреас нес на своей груди крест, на щитах хризму, а на устах молитву. Посему Всевышний услышал его слова и даровал то, что он просил.

Наступила тишина.

— А что он просил? — наконец поинтересовался Папа.

Отец Антонио улыбнулся и скосился на Иеронима. Тот кашлянул в кулак и воспроизвел текст, произнесенный графом на берегу Тулы и в Азаке. Сначала на языке оригинала, а потом перевел.

— И вот такие простые слова — это и есть викинг? — удивился один из кардиналов.

— Любая истинная молитва идет от сердца. — пояснил отец Иероним. — Тартары постоянно совершают набеги на Московию. Разоряют ее поселения и угоняют людей в рабство. Ненависть, которая пылает в сердцах многих к этим негодяям сложно переоценить. Всевышний их услышал. Как говорят — уже дважды. Ведь именно общая молитва жителей Тулы и привела к тому инциденту.

Кардиналы промолчали.

Многие из них хоть и мыслили в рамках рационально-мистического мышления, но давно превратились в циников. И за словами о Боге видели только лишь пустую болтовню или декорации настоящих интересов. И то, что говорили эти священники их… испугало… вполне искренне пугало… В том числе и потому, что все из них ясно и отчетливо знали, отчего мироточат иконы. А тут… настоящее чудо. Снова.

Численность войска, с которым выступил в поход Андрей, они знали вплоть до человека. Как и то, сколько у него было потерь при взятии Азака, галер и Истанбула. Эти священники вещали — рассказывали. А кардиналы только лишь играли окаменевшими от напряжения желваками, напряженно думая.

Граф-крестоносец с горсткой людей сделал то, что не могли многие тысячи уже несколько столетий. Он в их представлении оказался ожившим воплощением прошлого. Особенно их поразило взятие Константинополя всего лишь двумя сотнями бойцов. Это было поистине невероятно! Сказка! Бред! Абсурд! Но факт…

Отец Антоний описывал поступки графа. Никогда в своей жизни не видев Султана Сулеймана, он смог дать ему устный портрет в мельчайших подробностях. И кардиналы чем дальше, тем больше испытывали возбужденное волнение. Страх, смешанный с восторгом. Ужас с тревогой…

Когда повествование закончилось Папа Павел IV долго не мог собраться с мыслями. Поборник церковной морали. Инквизитор. Сторонник возрождения высокой духовности. Он просто не мог во все сказанное поверить. Скорее даже не хотел, как и все окружающие. Но новости о разгроме древнего города бежали впереди этих вестников…

— Это просто невероятно, — тихо произнес французский кардинал.

Он, конечно, отстаивал интересы своего Руа, но в чем они заключались сейчас? Ответа он не знал. Во всяком случае первое, что он вспомнил, это Иерусалимско королевство[1], возрождением которого отчетливо запахло.

Борьба с Габсбургами — серьезное дело. Но возвращение старинных плацдармов в Леванте значило куда больше. Тем более, что отец Антоний поведал о наследном принце Дании, вдохновленном и восхищенном походом графа Триполи.

По словам священника, этот аристократ просто пылал, переполняемый страстью и рвением. Посему, не у кого не было сомнений — вернувшись к себе домой он начнет ТАКОЙ тарарам, что и не пересказать. Застарелые войны со Швецией сжирали ресурсы старой-доброй Дании. И, видя то, какой урожай можно «пожать», если действовать дерзко, он, без всякого сомнения, начнет свой викинг.

А кого там грабить?

Вестимо. Того, кто «паразитировал» на разнице курсов из-за революции цен. То есть, в первую очередь обитателей Нидерландов. Каковым в скорости станет жарко и душно. Да и купцов из Ганцы вряд датчане станут привечать.

Понятно, что полноценно воевать Дания против столь значительных противников не сможет. Но она и не будет. Воевать. Судя по настроению наследника датской короны, он постарается возродить «добрые» традиции викингов. Тем более, что Ганза уже слаба, а Нидерланды зажаты в тисках клубка противоречий между Валуа, Габсбургами и пытающимися на этом что-то выиграть Тюдорами.

Насколько это, конечно, реально — большой вопрос. Но кардиналы были склонны считать, что даже если у него ничего и не получится, то он все равно будет пробовать. А это в самом скором времени превратит северную торговлю в очень рискованное предприятие. Хотя бы на время…

— Это чудо, — тихо-тихо и с очень кислой миной прошептал Павел IV. — Настоящее чудо…

По странному стечению обстоятельств во многих сотнях километров от этого места, в Вене, происходил экстренное собрание Рейхстага Священной Римской Империи. И у Фердинанда I Габсбурга было понимание — его звездный час наконец настал. Османская Империя покачнулась и появилась возможность нанести по ней сокрушительный удар. Ведь в 1555 году удалось заключить Аугсбургский мир и прекратить на время Гражданскую войну внутри Священной Римской Империи. И за минувшее время все основные административные институты державы успели прийти в порядок и заработать. Да и сама Империя немного оправилась от затяжной борьбы.

— Граф Триполи совершил невозможное! — воскликнул Фердинанд I Габсбург, открывая собрание Рейхстага. — Прошу вас очень внимательно выслушать этого человека. — махнул он рукой на неприметного худощавого священника рядом.

— Кто это? — выкрикнул Иоахим II Гектор курфюрст Бранденбурга.

— Это представитель Константинопольского патриарха. Прошу, — произнес Император, давая слово этому человеку. Никто в Рейхстаге не возражал. Скорее, напротив. Сведения из сердца Османской Империи им всем казались невероятно важными и ценными. Любые.

— Султан сбежал в Галат и, собрав там войска, попытался отбить Константинополь, — удивительно громким голосом профессионального проповедника начал говорить этот человек на вполне приличном верхнегерманском наречии. — В городе до сих пор уличные бои. Дворец Топкапы сожжен и разграблен. Крепость Едикале сожжена и разграблена. Старый дворец разграблен и представляет собой жалкое зрелище. Казна утрачена. Реликвии и сокровища утрачены. Сотни кораблей, стоявших в бухте Золотой Рог сожжены. Среди янычар волнения, из-за голода и безденежья.

Священник сделал паузу, обводя всех присутствующих долгим взглядом. После чего, улыбнувшись, продолжил:

— Султан вынужден стягивать войска с границ. Восставшие рабы продолжают разорять Румелию. Но на них почти никто не отвлекается. Сулейман пытается собрать вокруг себя кулак из верных войск. Однако люди, что стекаются к нему, сразу оказываются в сложном положении. Снабжение пока не удалось восстановить и голод очень быстро лишает подкрепления стойкости духа.

— Об уходе многих османских войск мне уже сообщили дружественные венгры. — подтвердил Император.

— В Египте восстание! — воскликнул священник. — Армяне также восстали. Шахиншах объявил сбор войск и, без всякого сомнения, вскоре выступит в поход.

Священник замолчал.

Рейхстаг также не спешил никак реагировать.

Между Священной Римской Империи и Великой Портой в 1557 году шла война. С 1552 года. Но велась она очень ограниченными локальными ресурсами Габсбургов. Сейчас же, Фердинанд стремился сделать важный шаг. Можно даже сказать — ключевой.

Его политическая карьера выглядела очень неплохо. Потому что он, не только в 1556 году стал Императором Священной Римской Империи после отречения брата, но успел отличиться как полководец. В 1529 году войска под его командованием сняли османскую осаду Вены, а в 1547 году разгромили и жестоко подавили восстание в Праге.

Всю свою жизнь Фердинанд посвятил тому, чтобы достигнуть компромисса между католиками и протестантами в Империи. А также консолидировать ее силы для борьбы с османами. И вот сейчас он увидел свой шанс.

— Граф Триполи совершил невозможное! — вновь воскликнул Император. — Один хорошо выверенный удар и страшное чудовище оказалось повержено. Не убито, но тяжело ранено! Это чудо! Настоящее чудо! Еще большим чудом является то, что он совершил это, неся на своей груди крест, на щитах хризму, а на устах молитву. Два года назад граф разбил многократно превосходящее войско магометан в поле. Как крестоносец. Ныне же, как крестоносец, он смог захватить Константинополь. Да — на время. Да — ненадолго. Но, черт побери! Он шел во главе двух сотен бойцов! И город пал! Неужели мы хуже? Я вас спрашиваю! Почему мы — не можем?