Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

Весь лестничный марш оказался завален мусором. Как только парни взлетели на второй этаж, загрохотала пушка бронемашины, разнося вдребезги комнату, где еще несколько минут назад штрафники мечтали о мирной жизни.

Туча пыли поднялась выше второго этажа, окутав часть здания.

– Отсюда тоже уходить надо! – крикнул Павел. – Запросто может и сюда лупануть!

Они метнулись в комнату, из оконного проема которой открывался вид на часть разрушенной, дымящейся улицы.

Между тем пушка смолкла. Это позволило разобрать усилившуюся вновь стрельбу у Коммунального моста.

Через какое-то время по улице побежали редкие фигурки оппозиционеров. Они часто оглядывались, стреляли, что-то кричали.

– Наши, похоже, опять в наступление перешли! – предположил Гусев.

Совсем скоро на этом участке закипел яростный бой. Стрельба грохотала, переплетаясь с мечущимся эхом, ухали минометные разрывы, орали раненые, падали убитые.

Вот по ним прокатился танк «Т-90» без белой полосы на броне, что подтверждало его принадлежность к федеральным войскам. Бронемашина размалывала тела, забрызгивая все красными кляксами, таща на мокрых от крови гусеницах перемолотые останки, куски окровавленной униформы. Следом тянулись кишки, собирая пыль, отрываясь от общей массы парящими кусками…

Пушка то и дело изрыгала выстрелы, заставляя движущуюся махину содрогаться до основания.

– Танкисты, бля, в своем репертуаре! – проорал Леха. – Давят своих и чужих без разбора.

– Че там разбирать! Все равно трупы! – отозвался Гусев, посылая короткие очереди по бегущим врагам.

– Раненые тоже есть! – не согласился Чечелев.

– Говорю же, никто разбирать не станет!

– Да уж, – проворчал Алексей себе под нос. – Главное – на месте таких раненых не оказаться.

Он с упреждением в фигуру поймал в прицел бегущего опóзера, нажал на спусковой крючок.

Бегущий взмахнул руками, шлепнулся на вздыбившийся асфальт, автомат отлетел в сторону.

Постепенно бой сместился в направлении ЦУМа, откуда утром федералы уже отступали, а теперь вновь шли туда, теряя людей.

Война исправно собирала свою страшную дань…

Гусев и Чечелев вместе со всеми не пошли. Нет, парни не прятались, а решили так: свою задачу в этой операции они выполнили полностью. Осталось только выйти, найти любого особиста, сообщить ему свои фамилии и номер штрафного батальона. А дальше их уже направят, куда следует.

Так они и поступили.

Когда парни вышли из здания, то сразу увидели раненого капитана из мотострелков. Он сидел на асфальте, откинувшись спиной на стену здания. Рядом с раненым суетился парень, перевязывая окровавленное левое плечо офицера. Тот, бледный, лицо в бисеринках пота, через стиснутые зубы матерился, как махровый сапожник.

Штрафники подошли к нему, остановились в нескольких шагах. Их тут же обступили другие мотострелки.

– Кто такие? – болезненно выдавил капитан.

– Одиннадцатый мотострелковый полк, третий штрафной батальон, четвертая рота. Осужденные Гусев и Чечелев, – доложил Павел.

– Прятались здесь, суки? – с презрением процедил офицер.

– Че сказал?! – взвился Лютый.

Его и Чечелева тут же скрутили другие солдаты, отобрали оружие, положили на покореженный асфальт.

Гусев услышал, как капитан спросил:

– Где там радист? Сюда его!

Когда появился радист, офицер распорядился:

– Связь мне с особым отделом батальона.

– Есть! – ответил радист и через какое-то время добавил: – Есть связь, товарищ капитан.

– Мишина мне. Капитан Чернышов, седьмая мотострелковая рота. Зови-зови, у него всегда дела, а мне некогда ждать… Мишин? Привет доблестным особистам! Ладно-ладно, не скрипи там. Слушай, капитан, поймал я двух уклонистов. Штрафники из одиннадцатого мотострелкового полка. Ага. Прятались тут, суки. Направлю их к тебе под конвоем, разберись там, как ты это умеешь. Не скромничай. Наслышаны о твоих способностях, а как же! Где ты сейчас? Ага… понял… туда и направлю. Ладно, будь здоров.

Связанных штрафников подняли на ноги.

Офицер сверлил их покрасневшими от боли глазами.

– Шлепнуть бы вас, да и вся недолга. Хули с такими разбираться. Че молчите, может, скажете что-нибудь в свое оправдание? Ваши-то, почитай, все легли при контратаке опóзеров. А вы, вот они, голубчики,… вашу мать!

– Слышь, капитан! – подал голос Гусев. – Ты, прежде чем такое говорить, разобрался бы, что к чему.

– У меня разбор с такими, как вы, короткий. К стенке, и все дела! – ответил офицер неприязненно. – Так что скажи спасибо, что жив еще. Увести.

Для конвоя обоих штрафников выделили одного солдата – чуть сгорбленного сухопарого мужика лет сорока пяти. По виду мужик был деревенский. Всю жизнь на земле. Ему бы и жить по-человечески. Ан нет, война не дала.

Конвойный подвел задержанных к БТРу.

– Мужики, куда едете? – спросил он у экипажа, как раз забиравшегося в машину.

– Че тебе еще рассказать, дядя? – хмуро спросил один.

– Мне уклонистов надо в особый отдел батальона доставить. Не подбросите?

– Садись на броню, подвезем, а там пешочком недалеко останется.

Когда парни со связанными за спиной руками при помощи конвойного разместились на броне, БТР тронулся.

На их пути лежали развалины зданий, трупы своих и врагов, сгоревшая бронетехника тоже вперемешку – и своя, и вражеская.

Давно привычная картина хаоса.

Значительно прибавилось народу. Солдаты возбуждены недавним боем, ушедшим вперед, откуда доносится отдаленная злая перестрелка и грохот, не заглушаемый общей канонадой, висящей над разрушенным городом.

Звучат команды; все перемещаются почти бегом. В одном из относительно целых зданий на первом этаже с разбитой большой витриной супермаркета организован временный пункт приема раненых. Их очень много. Очень. Окровавленные бинты, скрученные болью тела, стоны, крики, вопли, суетящиеся медработники. А раненых все подвозят и подносят…

Чуть в сторонке рядами лежат умершие уже здесь, в этом временном медпункте. Их тоже много. А сколько еще убитых по улицам, где прошел ураган боя сначала в одном направлении, затем в обратном. Повсюду тела убитых. Их пока никто не убирает, не занимается опознанием. Видимо, похоронная команда где-то на другом участке занята своей скорбной работой, о которой не принято говорить и писать во фронтовых листках.

Все прекрасно знают, что бóльшая часть погибших останется неопознанной. Их похоронят в многочисленных воронках, закидают Кое-как землей, обломками асфальта, бетона. Потом эта куча осядет, получится углубление или даже яма, из которой начнет вонять невыносимо…

БТР остановился, из люка выглянул боец.

– Все, приехали, дальше ножками.

Парни и конвоир слезли с машины.

– Слышь, военный, – обратился Гусев к конвоиру, осмотревшись. – Ты бы отвел нас в штаб третьего штрафного батальона, а?

– Молчать! – прикрикнул солдат.

– Да ты пойми, не прятались мы. Получилось так. Мы ж не дезертиры, – продолжал Лютый.

– Молчать, я сказал!

– Да послушай ты! Если я штрафник, так что, не человек уже? Если я буду молчать, ты ж меня отведешь куда сказано, а там разговор короткий.

– С такими так и надо. Зря командир приказал вас отвести. Тут он что-то раздобрился, видать, Из-за ранения не хотел с вами возиться. А то бы шлепнули вас прямо там, и все.

– Слушай, солдат, – гнул свое Павел, – штаб нашего батальона и даже штаб полка в одном здании расположены, тут близко, я покажу, если ты не знаешь.

– Или ты заткнешься, или я тебя грохну. Скажу, бежать хотел.

Павел заскрипел от злости зубами.

– Дай хоть закурить, – подал голос Студент.

– Буду я еще на вас свои сигареты тратить.

– Мои возьми, в куртке в левом кармане, – сказал Леха.

– Ладно, стойте, – ответил конвойный.

Он достал пачку из кармана Чечелева, подкурил сразу три сигареты. По одной сунул в губы штрафникам, одну оставил себе, сделал глубокую затяжку. Пачку положил в свой карман.

– Э! Верни. Не твое, – жестко потребовал Леха, удерживая в уголке рта сигарету, исходящую сизым дымком.

– Тебе они уже не понадобятся, – усмехнулся мужик. – А перед расстрелом покурить дадут, не переживай.

– Откуда вы только беретесь такие! – зло выдохнул Студент.

– Откуда и все, – парировал спокойно конвойный. – Только одни людьми остаются, а другие становятся трусами, дезертирами и даже предателями.

– Эк у тебя все просто, – хмыкнул Павел, удерживая сигарету тем же макаром, что и Чечелев.

– Может, просто, может, сложно, – покладисто согласился мужик. – Живу, как умею, воюю не хуже других. За чужими спинами не прячусь. Даст бог, выживу. Нет… – конвойный вздохнул, – значит, помирать буду. Покурили? Все. Шагом марш.

Глава XXVI

Горький воздух войны

Более чем через час неспешной ходьбы – парни особо-то и не спешили, знали, что их ждет, – добрались до здания, где расположился особый отдел того самого батальона, куда обращался раненый капитан. Пока добирались, группу трижды останавливали, проверяли документы у конвойного, спрашивали, куда он ведет задержанных, кто они такие. После чего отпускали.