Иван Евграшин - Стальной Лев Революции. Начало
— Я все понял, Александр Васильевич. Разрешите выполнять?
— Выполняйте. Можете быть свободны.
После того как Рябиков вышел, Колчак почувствовал, что сейчас его скрутит приступ боли. Он достал табакерку с кокаином.
Глава 19
24 декабря 1918 года.
Горнозаводская ветка. Станция Чусовая — Екатеринбург. Санитарный поезд.
Андрон Селиванов ехал в Екатеринбург.
21 декабря Селиванов был ранен в ногу в боях на Гороблагодатском тракте. Кости задеты не были, да и само ранение было не таким уж серьезным. По идее отправлять его в такой глубокий тыл никакого смысла не было. Однако Андрон переговорил с фельдшером и теперь ехал в тыл. Его отправили в госпиталь в Екатеринбург. У фельдшера остался, подаренный Троцким, браунинг.
«Хорошая мена, — думал солдат. — Зачем мне эта „офицерская штучка“? Совсем незачем. А вот подъехать поближе к дому не мешает».
Мысль грела лучше всякой печки.
Андрон лежал на полке и рассматривал проходящих мимо солдат. Неожиданно он узнал одного из проходящих.
— Здорово, Кузнецов, — крикнул Селиванов. Солдат остановился и начал осматриваться.
— Кондрат, я тут, — Андрон махнул рукой. Увидев Андрона, знакомец заулыбался и подошел к нему. У Кондрата не было левой руки.
Поздоровались. После этого Кондрат присел к Селиванову на койку. Разговорились.
Кондрат Кузнецов был солдатом старшего возраста и после ранения ехал домой. Сам он был из новониколаевских. Они с Андроном встречались еще в Петрограде в 1917 году.
Говорили долго. Давно не виделись, поэтому новостей было много и у одного и у второго.
Постепенно в их разговор включились и окружающие раненые. Один из них, совсем молодой солдатик, рассказал, что сегодня видел самого Колчака.
— Это ладно. Мы вот с Селивановым разговаривали с ним, еще в Питере. В 1917 году. Летом, — Кондрат повернулся к Андрону. — Помнишь?
— А то. Конечно, помню, Кондрат. Мы еще и с Керенским тогда говорили, — откликнулся Селиванов. Народ начал приставать, чтобы рассказали. Рассказывать стал Кузнецов, который по возрасту был старше Андрона. Ему шел сорок пятый год.
Было это 4 июля 1917 года.
В тот день прямо с утра к Керенскому явилась депутация уволенных старших возрастов, свыше сорока двух лет. Селиванов пошел к Керенскому вместе с депутацией на тот случай, если им разрешат подлить отпуск для уборки хлеба. В этом случае солдаты средних возрастов тоже собирались идти к председателю Временного Правительства за тем же самым. Вот Андрон и пошел.
Тогда Керенским были устроены периодические отпуска для полевых работ, но все это делалось довольно несистематически и вызывало неудовольствие солдат.
В то время уже стала особенно заметна тенденция ухода с фронта в армии и во флоте, особенно на Черноморском флоте. Уже после первой недели Революции у всех наблюдалось стремление все бросить и уехать домой по своим делам. Теперь же в период сбора хлеба — это стремление особенно обострилось.
Когда явилась депутация, Керенский заявил, что он не примет ее, так как у него нет времени. В ответ на это депутация заявила, что она не уйдет, пока военный и морской министр не даст положительного ответа относительно продления срока отпуска.
Тогда Керенский, который завтракал вместе с Колчаком, встал и вместе с присутствующими вышел в приемную и на лестницу, где находилось человек тридцать солдат старшего возраста.
Депутаты заявили, что хотя срок отпуска у них и вышел, но что у них как раз теперь начинается уборка хлеба, что работников в деревне нет, и что поэтому они просят продлить срок отпуска до окончания уборки, что иначе они не в состоянии будут убрать хлеб. Керенский сказал, что постановление относительно их возвращения есть постановление Совета Депутатов фронта, что он его утвердил и изменять его не может, не переговоривши с фронтовой организацией, так как продление их отпуска задерживает тех, которые ожидают своей очереди.
— Поэтому, — сказал Керенский, — я ни в каком случае не отменю распоряжения.
Это вызвало чрезвычайно энергичные протесты среди этих депутатов, которые начали говорить, что их зря берут на фронт, тогда как ведь хлеб тоже нужен для ведения войны. Один из них, это был как раз Кондрат Кузнецов, обратился к Керенскому с таким заявлением.
— Нас всего около сорока тысяч, а здесь, в Петрограде, имеется до ста тысяч бездельников, которые никуда не хотят итти. Вы нас посылаете на фронт, потому что мы люди старые, привыкшие к дисциплине, привыкшие исполнять приказания, а вот вместо нас вы послали бы части, которые находятся в Петрограде и которые ничего не делают. Между тем вы их не можете послать, так как они не хотят итти, и вы ничего не можете с ними сделать. От нас вы требуете этого, так как знаете, что мы привыкли исполнять приказания и будем их выполнять.
На это Керенский ничего толкового ответить не смог и неожиданно повернулся к Колчаку, который стоял позади него.
— Поговорите с ними, адмирал, — сказал Александр Федорович, а сам ушел.
Колчак остался. Так как был большой шум, раздавались протесты, он обратился к депутатам и сказал, что не может говорить со всеми сразу.
— Я вам не могу давать никаких обещаний, потому что я посторонний человек, но министр приказал мне переговорить с вами, и я буду говорить. Для этого вы выберите двух-трех человек, так как я не знаю, в чем заключается дело.
Тогда к нему вышел Кондрат Кузнецов, со всеми своими георгиевскими крестами и медалями. Кондрат, воевал еще на японской войне, теперь участвовал и в этой.
Вместе с Колчаком они пошли в приемную. С ними вошло еще трое солдат, которые молчали, пока Кузнецов подробно рассказывал об их трагическом положении.
— Нас тянут на фронт, — говорил депутат. — Не для того, чтобы мы воевали, а для того, чтобы поставить нас в тылу на пилку дров, на всякие интендантские работы. Мы не отказываемся ни от чего, но войдите же в наше положение.
Далее Кузнецов обрисовал картину положения дома, крайне печальную.
— Ваше Превосходительство, министр говорит нам, что мы должны выполнить наш долг, — продолжил рассказывать солдат. — Но мы свой долг выполнили: я веду вторую войну и воевал недаром, — имеются все знаки отличия. Теперь двое сыновей взяты на фронт, дома остались только жена и девочки. Хлеб удалось кое-как засеять, собирать же его некому, и в таком положении находятся почти все остальные. Мы просим дать нам возможность собрать хлеб, а затем мы снова можем вернуться на фронт. При настоящих порядках мы могли бы и не являться, и никто нас не потребовал бы, но мы привыкли к дисциплине и потому хотели действовать в законном порядке.
Колчак внимательно выслушал все, что ему рассказал солдат.
— Конечно, по моему мнению, вы могли бы быть уволены, но я дать такого разрешения не могу.
Тогда депутаты сказали, что хотели бы получать ответ от министра. Александр Васильевич пообещал им, что сделает все, что сможет. Он постарается повидать министра, чтобы выслушать от него тот или другой решительный ответ — положительный или отрицательный. После этого заявления, адмирал вызвал дежурный автомобиль и, взяв с собой Кондрата, поехал искать Керенского. Они ездили по всему Петрограду, но долго не могли найти министра. Наконец, случайно в одном из правительственных учреждений Колчаку сказали, что Керенский находится в квартире Терещенко на Дворцовой набережной. Именно там происходит заседание совета министров. Они проехал туда, явились в приемную вместе с этим Кузнецовым, и стали ждать конца заседания.
Когда заседание совета министров кончилось, и все начали выходить, Колчак с солдатом подошли к Керенскому.
Александр Васильевич задержал Александра Федоровича и обратился к нему.
— Вы приказали мне переговорить. Я переговорил, и мое мнение такое, что с точки зрения военной можно было бы разрешить продление отпуска, но, конечно, я не в курсе дела. Я приехал сюда специально для получения определенного ответа, так как депутация до сих пор сидит в морском министерстве и ждет от нас окончательного ответа.
Керенский на это совершенно определенно ответил.
— Нет, никаких, отсрочек, никаких отступлений от тех распоряжений, которые были сделаны, не будет.
В это время к ним подошли все министры и начали говорить с Кузнецовым, объясняя ему положение, но это уже не производило на солдата никакого впечатления. На том и разошлись.
Адмирал и солдат сели в автомобиль и вернулись к депутации.
Александр Васильевич обратился к солдатам и сказал, что видел министра и все правительство и что вопрос о продлении отпуска решен отрицательно.
— Я больше сделать ничего не могу, — так закончил свою речь адмирал.
Солдаты заявили, что с этим ответом они не могут вернуться к «своим» и потому пойдут, куда глаза глядят.
