Александр Старшинов - Смерть императора
– Гнилая вода, – буркнул центурион. – Скоро вся армия перемрет. Еще дней десять – помяните мои слова, и нам некого будет отправлять на штурм.
Кука невольно ускорил шаг и столкнулся с Афранием Декстром – в прямом смысле слова – у обоих лица были замотаны тряпками, сужавшими обзор.
– Что, следишь за могильщиками? – зло спросил преторианец. – Так вот, могу облегчить тебе работу: ничего хорошего никто в этом лагере не говорит. Так и передай императору: все думают, что пора отсюда сваливать.
Афраний выслушал монолог Куки молча. Потом медленно кивнул:
– Я думаю точно так же…
Он повернулся и побрел к лагерю.
Ну думать – это одно, а вот убедить императора – совсем другое… – мог бы добавить Декстр. Во всяком случае, вчера, после неудачного штурма, он уже попытался переговорить с Траяном – но безрезультатно.
У претория в лагере Афрания перехватил один из фрументариев:
– Плохо дело, центурион… у нас в легионах завелись бунтовщики – легионеры ходят друг к другу, сговариваются – если не возьмем Хатру в три дня – собрать сходку и объявить императору, что легионы уходят домой.
Сходку собрать легионеры в принципе право имели – старый обычай, оставшийся еще с тех пор, когда легионеры были не только солдатами, но одновременно еще и гражданами. Но орать, кто во что горазд, или требовать чего-то от императора – такого права у солдат не было. Это уже бунт, который карался смертью – зачастую для зачинщиков, которых пристыженные и присмиревшие легионеры выдавали легату. Однако отчаянное положение могло заставить легионеров позабыть обо всем – даже об угрозе казни, даже о прежней любви к императору.
Афраний на миг задумался:
– Пусть твои люди поддакивают: надо поставить срок – в три дня не возьмем, уйдем… и еще – составь списки зачинщиков. Но незаметно.
Центурион внезапно развернулся и зашагал к палатке Плотины. Если кто и может их спасти, то это Августа. Но получится ли? Чувство было такое, что Декстр шагает над пропастью.
* * *– Послушай, Малыш… – Рано поутру Кука растолкал фабра. Сегодня тот был выходной – у него воспалился ожог на руке, и медик позволил ему три дня отдыха.
– Что? – сонно захлопал глазами тот. Фабр рассчитывал как минимум сегодня отоспаться.
– Помнишь нашу дорогу из Хатры?
– Ну…
– Там же на первой стоянке была отличная вода. И до того колодца вряд ли наши водоносы добрались. Надо собрать отряд и отправиться в путь – к вечеру каждый из нас привезет столько воды, сколько увезет его лошадь…
– А ведь точно…
– Так бери своих людей, кто свободен от возведения вала вокруг города, и едем.
Кука ошибся. Вода в том колодце, что указал Тарук, была, и вода чистейшая и вкусная. Но только начерпали всего ведер шестьдесят. После чего колодец обмелел, с грунта стали скрести только гравий. Пришлось поделить то, что добыли. Каждому – по два ведра. Не так уж и мало. Но одно ведро пришлось отдать коню – иначе обратно они бы не добрались. Кроме Куки и Малыша весь отряд водоносов решил остаться на месте – к утру колодец должен был снова наполниться. А друзья поскакали назад – Приску, как и всем обожженным, сейчас требовалось много воды.
* * *– Дорогой супруг мой… – Плотина присела на походную кровать Траяна рядом с мужем.
Император уже продиктовал распоряжения на завтрашний день и теперь полулежал, потягивая из кубка вино с горячей водой.
– Говорят, это самая чистая вода, что удалось найти… – Траян сморщился и выплеснул разбавленное вино из кубка. – Фамедий. Налей-ка мне неразбавленного фалерна.
Хотя Фамедий и числился секретарем, все равно вечером он исполнял роль виночерпия.
– Чистая вода… – пробормотал император раздраженно, делая глоток. – Разве эта горькая жидкость может сравниться с той водой, что подают римские водопроводы в столицу? Или с водой из дакийских горных источников? Вот та вода была будто нектар… В Элизии покойные герои должны пить такую воду!
– Дорогой супруг мой… – проговорила Плотина. – Уже сейчас стоит невыносимая жара, а летом для нас с тобой, людей немолодых, станет смертельно жарко… Не знаю как ты, но я не выдержу здесь еще и нескольких дней.
Ее слегка трясло, а руки нервно теребили ткань шелковой столы. Траян приметил.
– У тебя лихорадка? Я кликну Гермогена…
– Нет, дорогой супруг мой… нет… – спешно покачала головой Плотина. Уложенные утром в сложную прическу, к вечеру волосы больше напоминали обвязанный вокруг головы валиком платок. – Я не больна…
Что еще она могла ответить? Она не смогла отговорить Траяна не начинать осаду. Теперь надо было убедить императора не упорствовать в своем безумном начинании. Прошлое лето они провели подле великих рек, воды Евфрата и Тигра смягчали жаркое дыхание пустыни. Но если сейчас, в конце апреля, уже нечем дышать, то что будет хотя бы через месяц? Тиресий в своих видениях видел нечто ужасное… И Плотина должна помешать трагическому пророчеству сбыться.
– Я возьму Хатру в три дня, это так же верно, как то, что по прибытии в Рим меня ожидает триумф, – заявил император.
– Наилучший принцепс… – Плотина вздохнула. – Ты на несколько лет оставил свою столицу и гражданские дела государства. И прежде провинции управлялись не всегда правильно, и не все наместники – люди достойные…
– Верно. Верно… – попытался уйти от неприятной темы Траян. – Ты не раз меня в том упрекала.
– Ты – наилучший принцепс. В Антиохии ты можешь получать донесения из провинций и отвечать на письма наместников, приказы твои доставлялись бы в надлежащее время, быстрее даже, нежели из Рима. Но здесь, стоя под стенами Хатры, ты даже не ведаешь, что творится в твоем государстве. И при этом ты – наилучший принцепс.
– К чему ты клонишь?
– Обещай мне, если ты в три дня не возьмешь этот город, то снимешь осаду, и мы вернемся в Сирию. Твое государство ждет тебя. Дай слово!
Плотина вдруг кинулась к нему, обняла.
– Дай слово, если ты не войдешь в три дня в этот город, то уйдешь в Сирию…
– Хорошо… хорошо… – хмыкнул Траян. – Я знаю, как ты соскучилась по своему красавцу Адриану.
– Марк! – возмутилась Плотина. – Клянусь Юноной. Что никогда…
– В три дня я возьму этот город, – перебил ее Траян. – Это так же верно, как то, что я – наилучший принцепс. Ну что ты, глупая… Неужели плачешь?
* * *На другой день Траян, решивший во что бы то ни стало исполнить задуманное, сам подъехал к стенам во главе кавалерийского отряда. Надеясь на зоркость глаз, что видели вдаль по-прежнему хорошо, он решил высмотреть в обороне города слабое место. Императорские доспехи он не надел, да и плащ взял обычный. Но защитники города почти сразу опознали его по высокому росту и седым волосам, и туча стрел обрушилась на небольшой отряд. Стрела из катапульты[62] пронзила насквозь его адъютанта, жеребец под Траяном сделал свечку, а сам император упал на землю. Охрана, прикрывая императора щитами, унесла Траяна на руках. Он пролежал в палатке до вечера. Был в сознании, но не мог подняться. Ему давали неразбавленное вино с пряностями, и вскоре Траяну сделалось легче. На другой день он попытался сесть на коня. Но не смог – тело попросту отказалось повиноваться. Император в недоумении долго смотрел на своего скакуна. Новая попытка – и опять неудача. Так и не сев в седло, Траян вернулся к себе в палатку.
– Фамедий, – позвал он своего преданного слугу, в прошлом виночерпия. А ныне – секретаря. – Меня отравили, Фамедий…
В тот же день он еще трижды пытался сесть на коня, но всякий раз застывал в недоумении, потом шатался, Ликорма и Фамедий подхватывали его под руки и уводили назад в палатку. Вернулся отряд с оазиса и привез чистой воды – для Траяна ее согрели и дали с вином. Но не помогло. На другой день император даже не пытался встать. Посему не видел, как хатрийцы вновь устроили вылазку, опять облили часть машин нафтой и подожгли. Правда, немногим удалось вернуться в город – почти все они полегли, особенно много – под ударами разъяренного Малыша.
Да, многие полегли. Но кое-кто уцелел, они сумели захватить двоих фабров в плен и утащить в город.
А к следующему вечеру вдруг со стен полетели огненные снаряды – они летели так далеко, что достигали римских рубежей, и римлянам пришлось оставить осадный вал, возведенный вокруг Хатры. Сомневаться не приходилось – хатрийцы наконец починили машины Филона. Наверное, не один Илкауд в этот городе славился хитростью. Как и жестокостью. Приск старался не думать, что пришлось пережить двоим римским фабрам в их последние часы.
На следующее утро осада была снята, и римляне, оставив в тылу непокоренную Хатру, двинулись по караванной дороге в Антиохию.
«Мы с Адрианом перехитрили сами себя…» – думал Приск. Он ехал верхом – и в который раз радовался, что купил Урагана – лучше этого коня у него не бывало.
