Царь нигилистов 2 - Наталья Львовна Точильникова
— Оружие непривычное, — попытался оправдаться Никса.
— У меня не сильный размах, — возразил Саша.
— Ну, попробуйте еще раз, Александр Александрович, — предложил Сивербрик. — Николай Александрович, помните о дегаже.
Саша попытался повторить тот же прием, но теперь Никса успел уйти, и Саша еле удержал катану, и сам не понял, как Никсов боккэн оказался у него где-то под ребром.
— Вот именно, — прокомментировал Сивербрик. — И еще, если случится, при парировании удара, вышибить рапиру из руки противника, то из вежливости следует поспешно ее поднять и, взяв за клинок, вернуть ее, или-же извиниться в происшедшей нечаянности.
— Японцы делают так, — сказал Саша.
Он опустился на колени, сел на пятки и сделал земной поклон, положив ладони на пол перед собой и повернув их друг к другу.
— Это даже слишком, — улыбнулся Никса.
— Александр Александрович, — задумчиво проговорил Сивербрик. — Ваши японские приемы невозможно выучить по рисункам. У вас был учитель.
— Наверное, вы, — предположил Саша. — Я многое забыл, потом почитал про японцев, и это вот так странно преломилось.
Сивербрик покачал головой.
— Выбивать оружие я вас не учил.
— Саша не любит об этом говорить, — объяснил Никса, — но он иногда видит странные сны. Там ходят электрические поезда, по небу летают железные машины, и все увлекаются Японией. Учитель приходил к нему во сне.
— Я не верю в такие вещи, — сказал Сивербрик.
— Я тоже не верил, пока Саша не описал при мне усадьбу Кусково Сережи Шереметьева, где никогда не был.
— По-моему, вы фантазируете, Николай Александрович, — осторожно заметил Сивербрик.
— Про сны правда, — вмешался Саша. — Точнее я видел их, когда болел летом. Сейчас редко. Про Кусково — тоже правда. Сережа нашел только одну ошибку, но я понимаю, откуда она. Я не всегда вижу то, что сейчас. Иногда прошлое или будущее.
— Мое имение можете описать? — просил учитель.
— Нет, это не по заказу.
— Очень жаль, — сказал Сивербрик.
— Егор Иванович, мне очень нравится ваш предмет, — признался Саша. — Но я не помню французской терминологии.
— Да, я понял, — кивнул Сивербрик.
Учитель фехтования обошелся без оценки, видимо, не понимая, что ставить в данном случае.
После фехтования был французский.
Мсье Куриар был швейцарцем по происхождению и англиканским пастором по званию, когда-то преподававшем французский будущей королеве Виктории.
Он выглядел где-то на шестьдесят, был полностью сед, но глаза имел умные и живые.
И урок снова был индивидуальный. С братьями Саша пока встречался только на танцах, фехтовании и верховой езде.
— Николай Александрович говорил мне, что вы летом много занимались самостоятельно, — сказал пастор разумеется, по-французски.
— Просто многое забыл и пытался вспомнить, — объяснил Саша на том же языке.
— Что-то читали?
— Не очень много. Успел прочитать письмо дедушкиного брата, которое приводит Корф в своей повести о восстании декабристов, и полтома Беранже. Генерал Зиновьев счел мой выбор не совсем удачным. Особенно Беранже. Но я думаю, что политические убеждения — одно, а литературные достоинства текстов — совсем другое. Бывает, что человек совершенно правильных взглядов, пишет полное дерьмо. А бывает, что у автора полная каша в голове, а как литератор он великолепен. Сколько раз с этим сталкивался.
Саша говорил медленно и тщательно подбирал слова, когда лексикона не хватало. Обычно удавалось заменить неизвестное слово более простым аналогом.
— А что за каша в голове у господина Беранже? — спросил Куриар с тонкой улыбкой.
Глава 22
— Беранже был бонапартистом, — сказал Саша. — Наполеон начал как революционный генерал и закончил диктатором. Когда тиран издевается только над своими подданными — это полбеды, хуже, когда он развязывает войны и несет горе и смерть соседям.
— Наполеон нес не только горе и смерть, — заметил Куриар.
— Да, да, конечно: строил дороги и раздавал конституции. Но это слабое оправдание перед мертвыми. Дороги, построенные для войны, не оправдывают агрессии, а навязанные конституции приживаются плохо. И главное, Наполеон погубил и свой народ. В конце его правления в армию призывали четырнадцатилетних. И, поссорившись со всем миром, он потерпел закономерное поражение.
Улыбка Куриара становилась все тоньше и загадочнее.
— Произношение совсем ни к черту, да? — спросил Саша. — Никса вечно надо мной смеется.
— Поставим произношение, — ответил Куриар. — Умение думать гораздо важнее. Что вам запомнилось у Беранже, Александр Александрович?
— Безумцы.
— Да? Можете процитировать?
— Оловянных солдатиков строем
По шнурочку равняемся мы.
Чуть из ряда выходят умы:
«Смерть безумцам!» — мы яростно воем.
Поднимаем бессмысленный рев,
Мы преследуем их, убиваем —
И статуи потом воздвигаем,
Человечества славу прозрев…
— Вспомнил Саша.
— Признаться, я ждал «Лизетты», — сказал Куриар.
— «Лизетта» хороша, но это глубже. Хотя по поводу Фурье и Сен-Симона я с автором не согласен. Социализм — это вредная иллюзия.
— Почему?
— Потому что бескорыстно трудиться для общего блага может очень небольшая часть человечества. Остальные, увы, эгоистичны. И в подобной системе они либо попытаются жить за счет других и ничего не делать, либо социализм превратится в систему подавления личности, чтобы принудить их работать для общественного блага. И это будет такое азиатское рабство, которого мир еще не видывал. А рабство — не самая эффективная экономическая система. Так что крахом это окончится в любом случае.
— Нужно запретить Фурье и Сен-Симона, Александр Александрович?
— Ни в коем случае! Для истины свободная дискуссия не опасна. Пусть ее боятся лжецы. Более того, пусть социалисты организуют коммуны и социалистические артели. Рано или поздно они разорятся, и это будет лучшим доказательством несостоятельности теории.
— А если не разорятся?
— Разорятся. В крайнем случае, их хватит на одно поколение, пока энтузиазм не иссякнет.
— Быть может… — проговорил Куриар. — Время покажет. Мне Николай Александрович рассказывал про какие-то карточки со словами…
— Да, я выписывал на карточки французские слова с переводами, а потом учил. Я могу их принести на следующее занятие.
— Мне было бы интересно прямо сейчас посмотреть.
— Я могу сходить… или послать лакея.
Саша позвонил в колокольчик, и минут через десять с Митькой прибыли карточки.
Куриар по ним поспрашивал. Саша сделал пару ошибок, но учитель явно был доволен.
И поставил пятерку.
— Ну, это явно авансом, — заметил Саша.
— Ваши летние занятия просто невозможно было не отметить, — сказал учитель. — А для исправления произношения надо слушать побольше. Я буду вам читать с Николаем Александровичем. Что бы вы хотели послушать, какую книгу на французском?
— Вы знаете, мне кажется я когда-то начинал читать Франсуа Рабле, а потом книга куда-то от меня делась…
На самом деле, Рабле Саша начинал читать в пионерском лагере как раз в том же возрасте, сколько
