Александр Плотников - Коридор
– Я смотрю, полнолуние здесь действует на женщин по-особому.
Дойдя до середины комнаты, Мелен остановилась в самом центре освещенного участка, после чего, повернувшись, стала медленно приближаться к кровати. Под ее белым, прозрачным пеньюаром абсолютно ничего не было, а идеально отточенная фигура завораживала взгляд, не давая отвести его в сторону. Впрочем, любоваться на полуобнаженную нимфу с бледно-голубым цветом кожи Карлу пришлось недолго. Дойдя до края кровати, Мелен неожиданно вышла из тени. Все это время она наблюдала за ним из темноты, и, судя по едва заметной улыбке, эта «игра» доставляла удовольствие не только ему.
– Ты так и будешь им в меня целить?
– О, извини, я это… – быстро опустив оружие, Карл тут же поставил его на предохранитель и теперь не знал, куда деть, чтобы не объяснять Мелен, за кого он ее принял.
– Я уже поняла, что ты не меня ждал.
– Нет, я просто не люблю, когда ко мне вот так вот, ночью… – он сделал какое-то нелепое движение рукояткой люгера в сторону двери, смысл которого со стороны, наверное, не понял бы даже он сам.
– Странно. Обычно мужчинам такие фокусы нравятся. Может, мне уйти?
– Нет, не надо, – моментально выпалил он.
Аккуратно взяв пистолет, Мелен небрежным движением швырнула его в тот самый угол, из которого только что вышла. Но, как ни странно, грохота не последовало. По-видимому, он угодил в лежавшие у входа сапоги.
– Неплохой бросок.
– Это один из моих самых незначительных талантов, с которыми ты сегодня познакомишься.
– Я весь в предвкушении.
Незаметным движением она избавилась от того, что на ней было, представ перед Карлом в образе Афродиты, выходящей из пенистого моря. Только вместо воды был лунный свет, а солнечное утро заменяла непроглядная ночь.
– Как тебя зовут? – произнесла она, обвивая его своим телом.
– Карл, – даже не задумываясь, ответил он.
– Нет, я хочу знать твое настоящее имя?
– А-а, настоящее… Андрей.
– Andre[37], – нежно произнесла она. – У тебя красивое имя.
– Ты все равно лучше.
Мягкий, приятный запах действовал опьяняюще, унося все дальше от земных забот, в тот мир, куда мог попасть каждый «непосвященный». Но тот коридор, в который вела его она, был известен не каждому.
Глава 11
6 октября 1943 г.
I/JG 26.
– Как ты думаешь, что это наши задумали?
Хельмут стоял возле окна и с любопытством наблюдал за тем, что творилось на базе. Там подходили к концу приготовления к какой-то крупной «заварушке», из–за которой уже второй день полк напоминал растревоженный улей, соответствуя своему радиопозывному имени.
– Сегодня перед завтраком докладываю Кюстеру, – все так же монотонно продолжал Хельмут, думая, что его кто-то слушает, – а он меня вместо «доброго утра» спрашивает: «Почему вы сегодня в наряде?» – Ну, я, не задумываясь, сразу же сдал Шефа. А тот стоит, дурень, глазами хлопает, ничего понять не может, как же он так мог просчитаться. А ведь вчера утром сам меня с наряда снял, сдвинув график.
Хельмут с облегчением выдохнул воздух.
– Да, что не говори, а я себе даже не представляю, как бы жил без него. Он меня своими дурацкими наказаниями бережет, как сына родного. Я уже и не помню, когда последний раз был в дежурной смене.
Обернувшись, Хельмут, наконец понял, что его никто не слушает. Единственный «неблагодарный слушатель», которому все это и было адресовано, сидел сейчас за обеденным столом мрачнее тучи, рисуя химическим карандашом чертика на тыльной стороне тарелки. Стандартный штамп свастики приходился тому как раз на грудь, из-за чего получалось, будто производители тарелок наградили его орденом.
– Ты меня вообще слушаешь? Какая муха тебя укусила?
Ответа опять не последовало. Карл с какой-то отрешенностью продолжал дорисовывать кисточку хвоста чертенка, который сейчас во всю хозяйничал в его голове, не давая забыть лица тех, кто через каких-то пару часов «станет историей».
Во время завтрака все они были в приподнятом настроении. Шутили, смеялись, даже не подозревая, что их ждет впереди. А он почему-то боялся смотреть им в глаза. Как будто, как только это сделает, тут же провалится в ад.
– К нам, кажется, гости. Что-то у меня плохое предчувствие. – Продолжал «сам с собой» беседовать Хельмут.
Плохое предчувствие и вправду его не подвело. Посыльный, которого он заприметил еще издали, со всех ног несся в сторону столовой. И вскоре с шумом отворив дверь, ворвался в помещение.
– Чего тебе надо? – не дал ему даже опомниться Хельмут.
Зная крутой нрав оберлейтенанта, тот моментально вытянулся по струнке, принявшись докладывать.
– Разрешите обратиться?
– Валяй, – небрежно кинул он, оседлав стул.
– Вас вызывает к себе оберст Кюстер. Он в центральном ангаре на инструктаже.
– А что он от меня хочет?
– Не могу знать, но, по-моему, там кому-то стало плохо.
– Вот сволочь, – непроизвольно вырвалось у Карла.
Теперь все встало на свои места. Последние двое суток он только и думал что о сегодняшнем дне, путаясь в догадках и предполагая разные пути развития. Но такой вариант он почему– то совершенно не предусмотрел – «Почему Хельмут, а не «молодняк »? Неужели вместо этой сволочи Отто на верную смерть должен идти именно он?»
– Ты чего?
– Да вот, – Карл, пытаясь скрыть истинную причину своего поведения, поднял вверх карандаш. – Сломался.
– Вас, кстати, он тоже вызывает, – на этот раз обернувшись к Карлу, произнес посыльный.
– Меня?
– Да, Вас.
– Ну, Карл, раз и тебя вызывают, то дела действительно плохи.
– Поднявшись со стула, Хельмут направился к вешалке. – Пошли, пока они без нас не улетели.
* * *Госпиталь № 56/358.
Кто-то негромко постучал в дверь кабинета доктора Коха, и после дежурного «войдите» дверь отворилась. На пороге стояла Хильда. Она была, как всегда, безукоризненна, представляя собой образцовый пример того, какой должна быть молодежь в трудные для страны годы.
За ее спиной стоял невысокий плотный мужчина в форме полковника медслужбы, с глубокими морщинами на лице и почти белоснежными, седыми волосами. На вид ему можно было дать чуть больше шестидесяти. Доктор Кох сразу узнал в нем своего коллегу доктора Лансена, с которым был знаком не один десяток лет, искренне считая своим другом.
– К вам пришли, герр доктор.
Доктор Кох тем временем уже успел встать из-за стола, выйдя навстречу гостю.
– Хайнц, дружище, почему же ты не предупредил, что приедешь? Я бы подготовился и встретил тебя более достойным образом.
– К сожалению, это обстоятельства. Иначе мы бы с тобой еще не скоро увиделись.
– Ну, раз мы увиделись, то, скорее, все-таки к счастью.
– Да, пожалуй.
Они обменялись крепким рукопожатием. После чего доктор Кох на правах хозяина сопроводил друга к небольшому кожаному дивану, напротив которого стоял журнальный столик с аккуратно сложенными газетами и журналами.
– Чай, кофе или что-то покрепче?
– Что-то «покрепче» для меня уже давно под запретом. Давай лучше чайку.
– Хильда, будьте так добры, приготовьте, пожалуйста, два чая. Один без сахара.
– Я помню, герр Кох.
Она поспешно удалилась в смежную с кабинетом комнату, которая была для доктора и комнатой отдыха в редкие минуты затишья, и местом ночлега, а заодно и кухней.
– Ну что, рассказывай, как у тебя дела, – первым завел разговор доктор Кох. – Мы наверное уже месяца три-четыре не виделись?
– Шесть.
– Да? Вот время бежит. Кажется, что только на прошлой неделе разговаривали, а оказывается, что уже прошло целых полгода. Ну, рассказывай, как там твои поживают. Как Марта, как Пауль?
После упоминания о сыне Лансен заметно посуровел. Поспешно потянувшись к нагрудному карману, он вытащил из пачки сигарету и закурил.
– Пауль сейчас где-то под Петергофом. Уже второй месяц от стервеца ни слуху, ни духу.
– Да не волнуйся ты, – тут же попытался успокоить друга доктор Кох. – Война людей нашей профессии щадит, и с ним все будет в порядке. Зарылся где-нибудь по уши в работу, вот времени и нет. Ты же сам знаешь, что там сейчас творится.
– Пусть только появится, я ему эти самые уши… – доктор Лансен нервно затушил окурок в пепельнице. – Вот скажи мне, почему он, молодой, здоровый, там жизнью рискует? А я здесь, старый пень, в Биаррице[38] косточки свои грею под нежным французским солнцем. Зачем они все это затеяли? Почему, скажи мне, пожалуйста, погибают самые молодые и лучшие наши ребята? Во имя чего? Если война продлится еще хотя бы год, то «Он» для Германии сделает то же самое, что и Наполеон в свое время для Франции. Загубит лучший генофонд нации.
