В Антонов - Дайте стройбату оружие
Почти две недели перед началом войны, нами игнорировались приказы, шифрограммы и указания о приведении в повышенную готовность войск округа и введении в действие плана прикрытия границы. И даже когда пришла в округ последняя Директива N 1 от 21.06.41", предписывающая:
"...войскам.... округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников...
а) в течении ночи на 22 июня 1941 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22 июня 1941 года рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
в округе не было принято требуемых мер. Враг должен был застать войска округа врасплох.
Вечером 21 июня мы с Павловым были в театре. Смотрели спектакль "Свадьба в Малиновке". Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С. В. Блохин. Наклонившись к командующему генералу армии Д. Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.
-- Этого не может быть, -- послышалось в ответ. Начальник разведотдела удалился.
-- Чепуха какая-то, -- вполголоса обратился ко мне Павлов. -- Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы.
После спектакля приехал домой. Звоню в штаб оперативному дежурному. Спрашиваю:
-- Какие новости? Он отвечает:
-- Пока никаких.
По уму, нужно бы заняться ускорением выдвижения войск на рубежи обороны, проконтролировать маскировкуаэродромов и складов, но мне что, больше других надо? Сижу дома, читаю книжку, пью чай.
Меня преследуют слова, сказанные Павловым во время спектакля: "Этого не может быть" и "Чепуха какая-то". Вижу, как он рукой показывает на сцену: тише, мол, лучше следи за развитием событий в пьесе. Завидуюравнодушию Павлова к донесению разведки, но оказалось, что я равнодушнее, потому, как Павлов давно уже былв штабе. Из тяжелой задумчивости, меня вывел телефонный звонок. Оперативный дежурный передал приказ командующего немедленно явиться в штаб. Через пятнадцать минут вошел в кабинет командующего. Застал там члена Военного совета округа корпусного комиссара А. Я. Фоминых и начальника штаба генерал-майора В. Е. Климовских.
-- Случилось что? -- спрашиваю генерала Павлова.
-- Сам не разберу, что происходит. Понимаешь, какая-то чертовщина. Несколько минут назад звонил из третьей армии Кузнецов. Говорит, что немцы нарушили границу на участке от Сопоцкина до Августова, бомбят Гродно, штаб армии. Связь с частями по проводам нарушена, перешли на радио. Две радиостанции прекратили работу -- может, уничтожены. Перед твоим приходом звонил из десятой армии Голубев, а из четвертой -- начальник штаба полковник Сандалов. Сообщения неприятные. Немцы всюду бомбят..
Наш разговор прервал телефонный звонок из Москвы. Павлова вызывал нарком обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Командующий доложил обстановку.
Сидим, пьём чай. Ничего не предпринимаем.
А по всей Белоруссии бомбежка, пожары, немцы с воздуха расстреливают мирное население.
Снова появился с разведданнными Блохин. Оказывается, с рассветом 22 июня против войск Западного фронта перешли в наступление более тридцати немецких пехотных, пять танковых, две моторизованные и одна десантная дивизии, сорок артиллерийских и пять авиационных полков.
Павлов обращается ко мне:
-- Голубев один раз позвонил, и больше никаких сведений из десятой армии нет. Сейчас полечу туда, а ты оставайся здесь. Расхлёбывайся.
- Как бы не так. Хитренький какой. Удрать в войска решил, а округ на меня бросить, чтобы я потом за всё отвечал? Не получится. Считаю такое решение неверным. Командующему нельзя бросать управление войсками, -- возражаю я.
-- Вы, товарищ Болдин, -- переходя на официальный тон, говорит Павлов, -- первый заместитель командующего. Предлагаю остаться вместо меня в штабе. Я доказываю Павлову, что вернее будет, если в Белосток полечу я. Но он упорствует, нервничает, то и дело выходит из кабинета и возвращается обратно.
Снова звонит маршал С. К. Тимошенко. На сей раз обстановку докладываю я. Одновременно сообщаю:
-- Павлов рвется в Белосток.
Нарком никому не разрешает вылетать, предлагает остаться в Минске и немедленно наладить связь с армиями.А оно мне надо? Чем лучше работает связь, тем больше получу неприятной информации и тем больше проблем придется решать. Сижу, пью чай. Сила ударов гитлеровских воздушных пиратов нарастает. Они бомбят Белосток и Гродно, Лиду и Цехановец, Волковыск и Кобрин, Брест, Слоним и другие города Белоруссии. То тут, то там действуют немецкие парашютисты.
Много наших самолетов погибло, не успев подняться в воздух. Это наша заслуга. Не зря мы просаботировали приказ о рассредоточении и маскировке авиации, приказали слить с самолётов бензин и даже снять пулемёты.
Фашисты продолжают с бреющего полета расстреливать советские войска, мирное население. На ряде участков они перешли границу и, заняв десятки населенных пунктов, продолжают продвигаться вперед. В моем кабинете один за другим раздаются телефонные звонки. За короткое время в четвертый раз вызывает нарком обороны. Вот не сидится человеку в Москве спокойно. Докладываю новые данные. Выслушав меня, С. К. Тимошенко говорит:
-- Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего с вами ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, будто товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам. Кстати, за то, что творится сейчас на территории вашего округа, кто-то должен будет ответить. Скорее всего, Павлов. С него основной спрос, а ты Болдин, действительно, поезжай в войска, изобрази там кипучую деятельность, затеряйся на время среди героев, но особых решений не принимай, чтобы отвечать за них не пришлось.
Затем нарком повторяет ещё раз:
- Никаких мер к немецким войскам не предпринимать, кроме авиационной разведки вглубь территории противника на шестьдесят километров.
- А чего там смотреть, все немецкие войска, наверное, уже на нашей территории. Их в наших тылах разглядывать надо.
Сижу, пью чай.
Думаю:
- А почему Тимошенко уже четвёртый раз звонит мне, а не Павлову? Он что меня сильнее уважает и ценит?Видимо, Тимошенко поставил на Павлове мысленный крест и решил назначить козлом отпущения. Я ж теперь должен командующему передать распоряжение Тимошенко, о том, что нельзя немцев бить.
Захожу к Павлову, передаю содержание моего последнего разговора с наркомом обороны. Сообщаю, что Тимошенко разрешил мне вылететь в Белосток и стремглав бегу к машине.
На аэродроме к вылету готовы два самолета - средних бомбардировщика. В один садимся я и мой адъютант лейтенант Крицын, в другой -- капитан Горячев из отдела боевой подготовки и офицер оперативного управления штаба. Берем курс на Белосток.
Летим. Если придется когда кому рассказывать, то привру, будто нас непрерывно атаковали "мессершмитты", посылая вдогонку пулеметные очереди. И не по одному. Иногда, целыми звеньями. Вот только вопрос, поверят ли мне, что от Минска до Белостока в нас стреляли - стреляли, но так и не сбили немецкие асы? Ни наш, ни второй самолёт? Привру, в мемуарах напишу про непрерынные атаки немецких истребителей, чтобы трагичнее мемуары получились.
Наши самолёты идут на посадку. Мы сели в тридцати пяти километрах от города, между Белостоком и Волковыском. Отошли от самолётов не более двухсот метров, когда в небе послышался шум моторов. Показалась девятка гитлеровских пиратов. Залегли. Лежим. Смотрим. А на аэродроме нет никаких зенитных средств, чтобы отогнать немецкие самолёты. Откуда им взяться, если мы, предусмотрительно, практически всю зенитную артиллерию собрали со всего Западного округа на один полигон под Минском, где она и достается противнику в качестве трофея.
Вражеские самолеты снижаются и без помех сбрасывают бомбы. Огненные языки лижут и наши два самолета. Нужно спешить. Легковой машины на аэродроме нет. Вздыхаю. Беру полуторку. Приказываю выделить группу бойцов. Теперь нас двенадцать человек. Покидаем аэродром. В воздухе неимоверная духота. Даже пахнет гарью.