Андрей Бондаренко - Аляска золотая
Айна, ловко работая большим охотничьим ножом, с видимым удовольствием продемонстрировала слегка удивлённым зрителям высокое искусство разделки северных моржей.
– Шкура – осторожно! Не портить! – недоверчиво поглядывая на своих русских учеников, строго объявила Айна.
– Мы потом свежие моржовые шкуры обменяем у эскимосов на старые воздушные пузыри, – объяснил Иван. – Как это – зачем нам пузыри? Используем их при сооружении катамаранов. Это очень удобно, можно будет сократить количество тяжёлых деревянных частей. Айна на эту тему уже переговорила с адмиралом Лаудрупом. Людвиг идею полностью удобрил.
До вечера они добыли и разделали ещё одну небольшую моржиху и очень крупного моржа-самца.
«Какой красавец!», – восторгался эстетически подкованный внутренний голос. – «Просто огромный, наверняка, весом больше двух центнеров! Клыки белоснежные, шкура такого тёмно-серого, очень благородного цвета – с бело-розовыми мраморными прожилками. А ласты – грязно-коричневатые, местами поросшие клочками седой шерсти…».
Вечером выяснилось, что охотники-соперники, безусловно, выиграли состязание: в шлюпке эскимосов находились умело разделанные туши двух матёрых клыкачей и четырёх молодых, упитанных моржих.
– Ну, кто победил, а? – торжественно спросил юный Лаудруп, усталый, но страшно довольный, вымазанный с ног до головы в моржовой крови. – Поздравляйте нас, бродяги! Поздравляйте и безоговорочно признавайте своё поражение!
– Что ж, бывает! – досадливо передёрнул плечами Ванька Ухов. – Завтра мы вас непременно перегоним, гадом буду! А сейчас пора спать ложиться, так как надо хорошенько отдохнуть. Мясо в бочках матросы засолят. Уважаемый Емельян! – обратился к шкиперу Тихому. – Эскимосскую половину моржатины, слегка пересыпав солью, сложите на корме – без всяких бочек, а шкуры вывесьте вдоль наветренного борта, пусть их обдует немного.
– Идите, отдыхайте! – посоветовала Сашенция и многозначительно пообещала: – А здесь я лично разберусь. Присмотрю, чтобы ленивые матросы не развели непотребной грязи и всю кровь смыли с палубы…
Следующее утро выдалось пасмурным, из серых облаков накрапывал мелкий и ленивый дождик, а ветер поменялся на северный.
– Неплохо! – объявил Егор. – Вечером, как только новая добыча будет поднята на борт фрегата, сразу же поднимем паруса и пойдём к эскимосской деревне. Шлюпки уже спущены на воду? Все готовы, господа? Тогда – форверст!
Через двадцать минут после отхода от борта «Александра» шлюпка Егора вошла в извилистые ледовые поля и медленно двинулась вдоль кромки длинной льдины, местами – бело-синей, местами – желтоватой.
– Вон он, моржище! – сообщил Иван, наблюдавший, пользуясь отсутствием солнышка, за окружающими их льдинами через окуляры подзорной трубы. – Чуть западнее смотрите, Александр Данилович. Вот же он, разлёгся и дрыхнет себе, в ус не дуя! Гигант, больше трёх с половиной центнеров…
Матёрый морж, до которого было порядка трёхсот метров, смотрелся натуральным монстром – с длиннющими и толстенными клыками, даже шкура у него была не обычной – тёмно-серой, а буро-ржавой, цвета недавно запёкшейся крови.
«Братец, а ведь в десяти-двенадцати метрах от спящего гиганта наблюдается что-то явно интересное: такое впечатление, что половинка деревянного корабельного штурвала торчит изо льда. Точно, точно! Вон, даже виден край медной таблички. Если очистить штурвальное колесо ото льда и инея, то, наверное, можно будет и название прочесть…. Очевидно, какое-то несчастное судно попало во льды, и было ими раздавлено. Очень интересно, право…».
Айна, глянув мельком в подзорную трубу, нахмурилась:
– Очень плохо! Смерть!
Видя, что Егор её не понял, она переключилась на Ухова, и через три-четыре минуты Иван сообщил следующую информацию:
– Этот гигантский зверь – неправильный морж, морж-убийца. Все его сородичи любят кушать рыбу, а этот, наоборот, предпочитает мясо. Он моржих и моржат ест на лежбище, может и нерпу убить, падалью не брезгует…. К такому кровожадному монстру нельзя приближаться. О сам может напасть. Перекинет клыки через борт, перевернёт шлюпку и всех нас убьёт, даже пикнуть не успеем. Айна уверяет, что этот зверюга только претворяется крепко спящим, а на самом деле – через слегка прикрытые ресницы – внимательно наблюдает за окрестностями, высматривает жертву…
«Жаль!», – огорчился внутренний голос. – «Так и не узнаем, что это за судно плавало по северным морям. Впрочем, лишний раз рисковать не стоит. Праздное любопытство – вещь коварная…».
Этот день – с точки зрения охотничьих успехов – прошёл просто великолепно: команде Егор удалось добыть одного моржа-клыкача и шесть молодых, примерно восьмипудовых моржих.
– Сегодня-то мы точно выиграем у этих задавак! – пообещал Ухов-Безухов, устало обнимая плечи Айны. – Нынче у датского Томаса не будет повода – нагло насмехаться над нами!
Тяжелогружёная шлюпка взяла курс на «Александр», чей силуэт маячил на юге едва видимым пятнышком. Вечернее солнышко продолжало прятаться в серо-фиолетовых облаках, дождик стих, а северный ветер, наоборот, крепчал.
Егор, стоя на носу шлюпки, внимательно изучал в подзорную трубу дальние и ближние льдины.
«Вдруг, наш грозный морж-убийца сменил спальное место?» – настойчиво вещал приставучий внутренний голос. – «Тогда сразу же подплывём к той странной льдине, пристально взглянем на загадочный корабельный штурвал, проясним шараду…».
После пятиминутной тишины внутренний голос вновь ожил: – «Ага, вот же оно – штурвальное колесо! И страшного моржа нигде не видно! Только вот…. Братец, переведи-ка подзорную трубу чуть ниже. Ничего не понимаю! Раньше льдина была желтоватой, а сейчас она какая-то розовая и даже – местами – красно-алая…. Это ещё что такое? Похоже, какие-то внутренности…. А рядом с ними – в большой кровавой луже – валяется обыкновенный матросский башмак…».
Глава пятнадцатая
По долинам и по взгорьям
В голове билась – словно шустрая плотвичка в ведёрке незадачливого рыбака – одинокая и испуганная мысль: «Лишь бы не Томас! Лишь бы не Томас! Как тогда смотреть в глаза Гертруде и Людвигу? Господи, сделай так, чтобы это был не Томас…».
Шлюпка подошла к злосчастной льдине, но это абсолютно ничего не прояснило: большие и маленькие лужи крови, беспорядочно разбросанные серые внутренности, рядом с наполовину вмёрзшим в лёд корабельным штурвалом всё так же лежал-дремал стандартный, почти новый матросский башмак.
– Гребём к «Александру»! – хмуро скомандовал Егор. – Шибче гребите, лентяи! Не жалейте сил! Навались!».
«Эх, братец, надо было, всё же, осмотреть загадочный штурвал!», – возобновил своё нытьё беспардонный внутренний голос, но тут же одумался и извинительно заканючил: – «Молчу, молчу, молчу! Это же я так просто, по привычке. Не обращай, пожалуйста, внимания…».
Когда они подошли к фрегату, выяснилось, что вторая шлюпка уже поднята на борт. Егор мгновенно вскарабкался по штормтрапу на палубу корабля и хрипло спросил у шкипера Тихого:
– Где Томас Лаудруп? Жив?
– Живой он, Александр Данилович! – успокоил Емельян. – На носу сидит, переживает сильно, а эскимосские туземцы его утешают старательно, песенки поют необычные. Слышите?
Действительно, до слуха Егора долетали какие-то странные звуки – гортанные и одновременно вибрирующие в самых разных тональностях.
«Напоминает горловое пение тувинских и алтайских шаманов!», – напомнил о себе памятливый внутренний голос. – «Как-то в двадцать первом веке показывали по ящику, на канале «Культура»…».
Он торопливо прошёл на нос фрегата и, склонив голову на бок, принялся – не без доли удивления – созерцать открывшуюся его взгляду мизансцену.
Томас Лаудруп, откинув голову назад и упершись затылком в доски корабельного борта, сидел на большом холщовом мешке, плотно набитом рваными парусами и старыми корабельными канатами. Лицо юного датчанина было беззаботным и расслабленным, на обветренных губах блуждала умиротворённая улыбка, а в широко открытых глазах присутствовал откровенно-хмельной блеск.
По правую сторону от Томаса на бухте толстого причального каната восседал эскимосский вождь. В жёлто-чёрных зубах пожилого туземца была крепко зажата длинная, очень светлая пластина («Скорее всего – костяная!», – заявил внутренний голос), вождь изредка ударял по ней толстыми тёмными пальцами, похожими на корявые прутики полярной ракиты. Пластина тут же начинала мелко вибрировать, подражая звукам, издаваемым в полёте гигантским рассерженным шмелём, бестолково мечущимся из стороны в сторону.
По левую сторону от захмелевшего датчанина стоял на коленях другой заметный персонаж – сын эскимосского вождя по прозвищу Ушибленное Плечо. Широкое лицо молодого туземца было донельзя одухотворённым, глаза плотно закрыты, а из узких губ вылетали – в такт вибрации костяной пластины – громкие гортанные звуки: то угрожающе низкие и сердитые, то невероятно высокие и нежные.
