Андрей Уланов - Принцесса для сержанта
Камень, дождь и ветер — сегодняшней ночью эта троица явно решила на темных богов поработать!
А ведь Фигли тут без веревки прошел, думаю. Подколдовывал, что ли? Вот залезу наверх — спрошу. Когда долезу… лет через сто.
Долезу… непременно долезу. У меня-то ведь веревка есть.
И все равно — на последней трети пути я едва не сдох. Тело — оно ведь тоже свой предел имеет. Порой бывает — мозг орет: «Надо!» — а пальцы в ответ — не-ет. Тебе надо, ты и цепляйся, а мы вот сейчас потихонечку так разогнемся и черта с два за что-то еще хоть раз уцепимся. Мы, знаешь ли, маленькие, тонкие, а остальная туша вон какая вымахала, и по пять раз на метр эдакую тушу подтягивать — это ж форменное издевательство, никакими медицинскими нормами не предусмотренное.
Тут главное — не поддаться, суметь объяснить всяким своим деталям организма, что в боевой обстановке действуют не какие-то там медицинские нормы, а совсем другие. Те, которые в военное время. И за нарушение дисциплины, а то и предательскую деятельность полагается… так что давай, цепляйся и подтягивай!
Потом уже никаких сторонних мыслей в голове не осталось. Только одна-единственная: ползти вперед, наверх! Нет сил — не беда, поползем на злости, ее у нас много.
А когда и злость кончится, иссякнет — тогда надо просто тихонько прошептать самому себе: вперед, разведчик!
Последние метры я на манер зомби двигался. В смысле — ничего не чувствуя и даже не соображая. И живым человеком себя осознал, лишь когда через край перевалился и Фигли меня на пару метров от этого края оттащил.
Это было счастье. Незамутненное, что называется.
Вообще люди большую часть времени — идиоты. Потому что им для счастья целая куча всякой дребедени нужна. Кому горячий паек, кому платье новое, кому медаль, а то и орден подавай. А настоящее счастье — это ведь на самом деле очень просто. Лежишь себе и понемногу начинаешь чувствовать… боль. В ладонях, до мяса ободранных, локтях, коленях, плечах, ребрах, спине. Чувствуешь и радуешься этой боли, словно ребенок — конфете. Потому что боль означает: порядок, парень, ты еще жив… а то последние минут десять уверенность в этом факте отсутствовала напрочь!
Мало нужно для счастья на самом-то деле, очень мало.
— Фигли… подойти можешь?
— Что случилось, Сергей?
— Попробуй, — шепчу, — бок мне слева пощупать. Только нежно. А то помнится мне, что в процессе подъема чего-то там явственно хрустнуло.
— Так?
— Ну… можно чуть сильнее… ЧУТЬ сильнее!
— По-моему, ребра у тебя в порядке, — задумчиво так произносит гном. — Хруст же, что ты слышал…
Перегнулся он через меня, дзинькнул чем-то.
— Хруст, что ты слышал, — повторяет, — издавал он.
Он — это мой лиарион. Точнее, его останки.
Вот ведь обидно как получилось — я его даже у эльфов не оставил, место в мешке выкроил… и на тебе!
— Понятно, — вздыхаю. — Остались мы без музыки. Теперь его только похоронить где-нибудь надо. С почестями и надписью соответствующей: пал смертью героя в ходе высадки во вражий тыл!
— Шутишь, — констатирует Фигли. — Это радует.
На самом деле шутил я примерно наполовину — в похоронах музыкального инструмента еще и необходимость имелась, производственная. Если черным вдруг все же придет в голову мысль край утеса прочесать, то разломанный лиарион может их и на дальнейший мыслительный процесс подвигнуть.
Ладно.
В итоге насчет засады я оказался прав: только правота эта запоздалая никакого удовольствия мне не доставила.
Мы пошли через вершину: Фигли сказал, что так будет проще и быстрее, нежели идти по склону в обход нее. И когда поднялись, увидели, что на перешейке ярко пылают в ночи три больших костра. А вокруг них бродят зеленые, с клыками… всего я в бинокль насчитал девяносто трех орков, так что скорее всего там полная сотня расположилась.
— Как думаете, — спрашиваю, — получится мимо них просочиться?
— Нет, — с сожалением отзывается Колин. — Тут не проскользнет даже эльф.
— И что же делать? — Это Дара спрашивает.
Я, прежде чем ответить, еще с минуту на зеленых сквозь «цейс» полюбовался и решил, что эльф прав. Не выйдет просочиться. Слишком уж узок перешеек, а орки все время бродят от костра к костру и к берегу… к берегу, похоже, чтобы от выпитого избавляться.
— Да ничего особенного, — говорю, опуская бинокль. — Просто дождемся, пока шторм стихнет, и пойдем, как предлагал я. То есть — через пляж.
* * *— Нет, — говорю, — категорическое. Будем сидеть и не высовываться.
Понятное дело, что захоти — мы б этих орков положили бы в секунду. А смысл?
Помню, летчик, с которым я в госпитале лежал, рассказывал: полк их истребительный в основном на прикрытие штурмовиков посылали. А в отчетах о боевой всегда в первую голову указывалось, сколько и чего прикрываемые в пыль и прах разбомбили. Ну а сбитые тоже, конечно, важно, но если при этом бомберы потери понесли, а еще хуже — отбомбиться не сумели, то никакие сбитые не помогут. Верный трибунал для ведущего группы. И это, говорил он, есть глубоко правильно, потому как самая ценная вещь в самолете — это не моторы из дефицитной стали и даже не экипаж подготовленный, а бомбы. Бомбы, которые именно здесь и сейчас, в конкретный стратегический момент, требуется гадам на головы прицельно обрушить.
И у нас, в разведке, тоже это правило работает. Если не сумел Задание выполнить, то, хоть ты батальон фрицев при этом положи, — по головке ох как не погладят. Или погладят, но совсем не как правильно…
Даже у снайперов так. Хотя, казалось бы, уж этим-то главное — личный счет побольше накрутить. А вот нет. Можно, понятное дело, от большого ума начать неосторожных фрицев щелкать. Всяких подносчиков термосов да связистов. Шороху навести — ну и дождаться, что денек на третий тебя самого немецкий «охотник» шлепнет. А можно и три дня сиднем лежать, зато утром четвертого, как фриц успокоится, одного-единственного положить — комбата ихнего, когда тот перед атакой нос свой для рекогносцировки из траншеи высунет и соответственно лоб под пулю подставит.
Орки эти… ну, покрошим мы их в капусту, а дальше? Они ж тут, в прифронтовой полосе, наверняка не сами по себе шляются. Значит, кто-то их непременно хватится. А когда хватится — начнет искать. И отыщет — на войне с этим без шуток, если начинают чего всерьез искать, обычно находят. Найдет — и орки эти дохлые ему без всякой здешней некро- или там хиромантии самое главное доложат: разведгруппа противника в оперативном тылу.
Вот потому я и спрашиваю: смысл? Из-за дюжины рядовых орков, которых, как я понял, черные генералы меньше, как сотня, вообще за единицу личного состава не держат, свое присутствие рассекречивать? Нет уж. Не дождетесь.
— Сидеть, — повторяю. — Тише мыши сидеть!
И лишь когда колонна прошла, высунулся из кустов, осмотрелся и махнул, что можно перебегать.
Мы по этим кустам уже третий день, как Толя Опанасенко говорит, ховались.
Под такую масштабную охоту даже я не попадал. Немцы, конечно, ребята обстоятельные, но не резиновые и одного фельджандарма в десяти разных местах ставить пока не научились. Если совсем в угол не зажали, дыру найти можно.
А тут… вдоль всех дорог — патрули, конные и на ящерицах каких-то. Плюс такие же патрули местность наугад прочесывают, с собачками. Плюс — один раз видели стаю тварей, что без всяких поводырей бегала. Тварюшки к слову, мне знакомы — полосатые, с белой мордой, те самые, что в мой первый здешний выход едва у самого портала ползадницы не отгрызли. Эльф их Лунными Гончими назвал.
Еще — наблюдательные посты на всех высотках, каждом паршивом холмике, а там, где холмика нет, — на дереве или даже на криво и наспех сколоченной вышке. И даже в лес толком не сунешься, потому как отряды орков вроде того, что мимо нас сейчас промаршировал, не просто так взад-вперед марш-броски отрабатывают, а то и дело профилактическое прочесывание учиняют.
Не слабо, а? И это при том, что Дара уверяет, а Колин ей вторит — купились темные на последний финт нашего волшебника. Поверили. Потому как была еще и магическая сеть, и ловушки и соглядатаи, а сейчас — только следы остаточные. Ну а орки и прочие гоблы — это даже и не мера предосторожности, а разминка… учения. Мол, раз магию не тратят, значит, игра идет не всерьез.
По-хорошему, нам бы эти учения пересидеть где-нибудь… а где? На карте Эррилина хоть прежние города и обозначены, но соваться в них Колин и Фигли рассоветовали в один голос. Сказали: там даже оцепления выставлять не нужно… очень уж неприятные создания на землях Тьмы имеют привычку в развалинах заводиться.
Вот и приходилось… ховаться.
Я еще из-за еды был зол, но уже — на собственный живот. Остальные-то раз в сутки съедали по эльфийской галете, тех самых путлибов, и до следующего дня в желудке сытость и веселье. А у меня всей пайки — горсть сушеных фруктов, полмешка которых капитан Варгелла мне из корабельного противоцинготного запаса отсыпал.
