Стальной кулак - Алим Онербекович Тыналин
— А что необычного в его привычках? — я пристально посмотрел на Мышкина.
Тот достал неизменную записную книжку:
— По нашим данным, Ипатьев каждый день работает в лаборатории строго с шести утра. Обязательно сам проверяет показания приборов. Коллекционирует старинные манометры. Считает их более точными, чем современные.
— И еще, — добавил Величковский, — он фанатично предан своей установке высокого давления. Сам сконструировал ее еще до революции. Называет «моя старушка».
Я сделал пометку в блокноте:
— А что случилось с той установкой?
Мышкин чуть подался вперед:
— Она до сих пор хранится в запасниках Военно-химической академии. После отъезда Ипатьева ее законсервировали.
— Вот как… — я задумался. — А если…
— Леонид Иванович, — Величковский вдруг оживился, — вы думаете о том же, о чем и я? Его «старушка»…
— Именно, — я быстро набросал план. — Мышкин, вы можете организовать доступ к установке?
— Через военных — да. Но потребуется время на расконсервацию.
— Сколько?
— Дня три-четыре. Нужно очень аккуратно, механизмы тонкие.
— А самое главное, — добавил Величковский, — там есть манометр «Шеффера и Буденберга» 1898 года. Ипатьев говорил, что это лучший прибор, который он когда-либо видел.
Я продолжал писать:
— Хорошо. Значит, так: готовим лабораторию в новом здании. Устанавливаем его «старушку». Рядом монтируем современное американское оборудование для сравнения. И…
— И он не устоит, — закончил Величковский. — Для Владимира Николаевича возможность сравнить работу его установки с новейшими образцами — это как для ребенка конфета.
— Более того, — тихо добавил Мышкин, — через свои каналы я узнал, что в Америке ему не дают развернуться. Держат как консультанта, но к серьезным разработкам не подпускают. Берегут секреты.
Я встал, прошелся по кабинету:
— Значит, решено. Мышкин — организуете доставку установки. Николай Александрович — проверите ее состояние, подготовите к запуску. Я договорюсь о помещении и новом оборудовании.
— И где встреча? — спросил Величковский.
— В лаборатории. Без официоза, без начальства. Только он, его любимая установка и возможность по-настоящему заниматься наукой.
Когда они ушли, я еще долго сидел над планом. Все должно быть идеально. Каждая деталь. Ипатьев — ученый старой школы, он оценит тщательность подготовки.
Глава 21
Новый план
Следующие три дня прошли в напряженной работе. Для лаборатории я выбрал помещение в старом корпусе бывшей Михайловской артиллерийской академии. Дореволюционное здание с толстыми стенами, высокими потолками и надежными перекрытиями, способными выдержать установки высокого давления.
— Осторожнее! — Величковский лично руководил разгрузкой «старушки» Ипатьева. — Это оборудование делали в Германии до войны, таких приборов больше нет.
Массивная установка, похожая на помесь броневой башни с перегонным кубом, медленно плыла на талях. Медь и сталь тускло поблескивали в свете ламп.
Мышкин организовал бригаду военных механиков для расконсервации. Они работали круглые сутки, бережно очищая каждую деталь. Величковский не отходил от них ни на шаг, проверяя каждое движение.
— Вот здесь, — он указывал на хитросплетение трубок, — особая система охлаждения. Владимир Николаевич сам ее разработал для опытов с катализом при высоких температурах.
Параллельно шел монтаж нового оборудования. Я специально заказал через военных последние образцы американских установок, чтобы Ипатьев мог сравнить возможности.
— Леонид Иванович! — окликнул меня Величковский. — Взгляните, мы нашли его записную книжку. Она была спрятана в корпусе установки.
Я осторожно взял потертый кожаный блокнот. Убористый почерк Ипатьева, формулы, схемы, какие-то пометки на полях…
— Оставьте на его рабочем столе, — распорядился я. — Пусть все будет как пятнадцать лет назад.
К вечеру третьего дня лаборатория была готова. У окна рабочий стол красного дерева, еще дореволюционный. На нем аккуратно разложенные журналы наблюдений в сафьяновых переплетах. В углу огромный шкаф с химической посудой и реактивами.
Я прошелся по помещению, проверяя каждую мелочь. Величковский колдовал над манометром «Шеффера и Буденберга», протирая стекло мягкой замшей.
— Как думаете, Николай Александрович, сработает?
Профессор поправил пенсне:
— Должно сработать. Владимир Николаевич прежде всего ученый. А здесь… — он обвел рукой лабораторию, — здесь все дышит настоящей наукой. Не показухой, не бюрократией, а именно исследовательской работой.
Ну и прекрасно. Значит, можно работать.
Мышкин докладывал, что Ипатьев сейчас в Москве. Остановился у своего ученика Разуваева на Пятницкой.
— Отлично, — я посмотрел на часы. — Николай Александрович, завтра в шесть утра прошу встретить его у подъезда и привезти сюда. Все должно выглядеть как случайная встреча старых коллег.
Уходя из лаборатории, я еще раз окинул взглядом помещение. Все готово для решающей встречи.
В шесть утра я уже был в лаборатории. За окном едва брезжил октябрьский рассвет. Старинные часы на стене мерно отсчитывали минуты.
Ровно в четверть седьмого послышались шаги в коридоре. Дверь открылась, и Величковский ввел двух человек.
Ипатьев выглядел именно так, как я его представлял по фотографиям. Высокий, прямой, с военной выправкой и проницательным взглядом. Академик был в безупречном темном костюме и накрахмаленной сорочке.
Его спутник являл собой полную противоположность. Растрепанные русые волосы, помятый твидовый пиджак и при этом изысканный шелковый шейный платок небесно-голубого цвета. Он рассеянно оглядывал лабораторию, будто просчитывая что-то в уме.
— Владимир Николаевич, — начал Величковский, — позвольте представить…
Но Ипатьев уже не слушал. Его взгляд остановился на установке в центре лаборатории. Академик медленно подошел к знакомому агрегату, провел рукой по отполированной меди манометра.
— Моя старушка… — произнес он тихо. — Как она здесь оказалась?
— Мы подумали, что ей здесь самое место, — ответил я. — В настоящей исследовательской лаборатории.
Ипатьев обернулся, внимательно посмотрел на меня:
— Молодой человек, вы хоть представляете, что можно делать на этой установке?
— Например, исследовать каталитический крекинг при высоких давлениях, — я подошел к столу, развернул схемы. — Нам крайне необходимы новые катализаторы для производства качественного топлива.
Спутник Ипатьева вдруг отмер, подошел к схемам:
— М-м-м… — протянул он, рассматривая чертежи. — Интересная концепция… Если использовать алюмосиликатные катализаторы… при температуре… — он замолчал, что-то подсчитывая в уме.
— Это Гавриил Лукич Островский, — представил его Ипатьев. — Мой ученик и, смею сказать, один из самых светлых умов в области катализа.
Островский, казалось, не слышал похвалы. Он уже сидел за столом, быстро покрывая лист бумаги формулами и расчетами.
— При оптимальном соотношении компонентов… — бормотал он. — И
