Федор Годунов. Стылый ветер - Иван Алексин
— Звал, Фёдор? — скрипнул дверью Порохня. — Гонец? — кивнул он на оглянувшегося Матвея.
Доложили уже. Семён и доложил. Всё же в его сотне состоит.
— Гонец. От Грязнова весточку привёз. Ну, давай, говори, Матвей, что тебе Василий Григорьевич передать велел.
— Князь Дмитрий Шуйский из Москвы в поход на тебя, государь, вышел. Войска с ним немного; пять сотен конных стрельцов да с тысячу дворян и детей боярских. Но Василий Шуйский по всем городам, что вокруг Костромы стоят, грамоты воеводам разослал с приказом воинские отряды собирать и на соединение к князю Дмитрию эти отряды посылать. Так что к Костроме царский воевода подойдёт с силой немалой.
— Дождались всё-таки, — я переглянулся со своими соратниками. — Решился всё же Васька. Вот только не понятно, почему именно сейчас решился? У него царевич Пётр из Тулы Москве грозит да князь Мосальский с войском на выручку Болотникову под Калугу идёт. Дай Бог от них отбиться, а он ещё и для борьбы со мной воинские силы дробит. Совсем из ума выжил?
— Силы не велики, раз он с городов отряды собирать решил, — возразил мне Порохня. — Наоборот, после того, как Шуйский нас раздавит, он уже собранное войско против того же Петра перебросить сможет.
— А нас он рассчитывает быстро раздавить, — кивнул я, соглашаясь с доводом воеводы. — Ещё что-то Василий Григорьевич велел передать? —
— Со старцем Иовом беда, — понурил голову Матвей.
— Что с ним случилось⁈
Бывший патриарх был совсем плох, но до лета он всё же должен был дожить.
— Шуйский вновь народу объявил, что царевич Дмитрий в детстве погиб, а престол самозванец по неправде захватил. Вот он и велел в Успенском соборе патриарху Гермогену и старцу Иову молитву за упокой невинно убиенных по приказу самозванца царицы Марии и царя Фёдора прочитать, а москвичам, что изменившим присяге и тем самым это злодеяние допустившим, тот грех отпустить. Потом, вроде собирались батюшку и матушку твоих из срамной могилы вынуть и с почестями в Сергиево-Троицкой лавре захоронить.
— Но не захоронили, — догадался я.
— Так старец Иов, во время молитвы, что Гермоген читать начал, возьми да на весь собор и скажи, что не дело это, по живым панихиду творить. Что, мол жив царь Фёдор и ворогам, что его родителей погубили, сам по заслугам воздаст.
Я аж поёжился, представив, что творилось в соборе после слов бывшего патриарха.
Ах, Иов, Иов! Ну зачем же ты… Тебе и так жить оставалось всего-ничего. Так хоть прожил бы эти дни в спокойствии и почёте. Зачем же было палку в банку с пауками совать?
— Что с Иовом⁈ — заглянул я в глаза гонцу, уже зная ответ.
— Уволокли. Сказали, что обезумел старик! Да только шепоток по Москве пошёл, что по тому и нет Шуйскому в борьбе с вором удачи, что сам вор и не по праву на троне сидит.
Шепоток — это хорошо. Воцарение ЛжеДмитрия тоже с шёпота начиналось. Значит, первые сторонники в Москве у меня появились. И всё же зря Иов с этим заявлением во время богослужения вылез. Рано. Теперь понятно, почему Шуйский взбеленился и на открытую конфронтацию пошёл. У него теперь просто другого выхода нет, кроме как мою голову москвичам предъявить. А я ещё к схватке не готов. Всё что для этого нужно — в пути.
— Что делать будем, Фёдор? — навис надо мной Порохня. — Не отбиться нам от царского войска. Здесь даже в осаду не сядешь.
— А здесь и не нужно, — поднял я на него глаза. — У нас для этого Кострома есть.
* * *
— Ну, с Богом, Яким. Как ворота захватишь, Порохня с остальной конницей сразу на подмогу прискачет.
— Захватим, — дыхнул морозным воздухом Подопригора. — Отчего же не захватить? Не ждут там от нас никакой каверзы.
Не ждут. Тут сотник абсолютно прав. Они с Порохнёй за те полтора месяца, что мы под Костромой крепостцу строим, изрядно в городе примелькались. При их появлении охрана у городских ворот уже и сторожиться перестала. Вот и в этот раз три десятка монастырских всадников прискакавших по своим делам в Ипатьевский монастырь, никакого подозрения вызвать не должны. Ну, а там уже люди Подопригоры своё дело знают. Обезоружат по-тихому незадачливых стражей, дождутся подмоги и тут же к детинцу кинутся к князю Мосальскому в гости.
Должно всё получится. Я даже с большим на то основанием на бескровное взятие Костромы рассчитываю. Тут главное начальных людишек сразу врасплох захватить да стрелецкую слободу быстро занять. А там уже и договориться со служивыми людишками попробовать можно.
— То-то, что не ждут, — машинально стряхнул я хлопья падающего снега с лица. — Вы главное детинец с наскоку возьмите. Иначе хлебнём мы потом под его стенами лиха. А мы следом прибежим да стрелецкие дома захватим. Не будут служивые за Ваську Шуйского биться, если их семьи у нас в руках окажутся. Вот и попробуем их на свою сторону перетянуть.
— Меня как раз князь в гости приглашал, — задорно хохотнул Порохня, пригладив свои усы. — По всему видать, ещё гостинцев ожидает. Ну, так я его от души и угощу!
Подопригора, кивнув нам, вскочил на коня, тронулся, вспарывая копытами рыхлый снег. Следом пристроились его люди, на глазах превращаясь в небольшой, сплочённый отряд.
— Государь! Измена, государь!
Я резко развернулся, почувствовав как в груди закипает бешенство на скачущего к нам идиота. Это же надо, во всю глотку «государь» орать⁈ Тут же рядом в конных сотнях Порохни и Подопригоры новиков, ещё не посвящённых в мою тайну, хватает. Вон некоторые уже по сторонам заозирались, пытаясь понять, кого это тут государем величают.
— Ты чего орёшь, Ефим⁈ — вызверился и Подопригора, поворачивая коня в сторону продолжающего голосить всадника. — Медовухи перепил, ирод⁈
— Промеж пешцев кто-то слух о тебе пустил, государь, — выдохнул тот, не обращая внимания на своего командира. — Всё войско теперь знает, кто ты на самом деле есть. Замятня там начинается!
— Прознали, значит? — я окончательно повернулся спиной к видневшимся из-за деревьев стенам города. Всё, накрылся захват Костромы медным тазом. Мне теперь самому бы в живых остаться, а не города брать. — И кто же там такой глазастый оказался? Или проговорился кто?
— Не ведаю, —
