Я Распутинъ. Книга вторая - Алексей Викторович Вязовский
Бах, бах…
— Мимо! Выше прицел, еще раз!
Детский тир — это бардак и хаос. Который как известно чреват, особенно, когда в руках у детишек — вполне себе боевое оружие. Да и детишки такие, волчата. Одно счастье, дядьки над ними старые, упертые и если уж чего знают, так это службу. А поставленному над ними отставному майору, внезапно нашедшему себя в педагогике, нарезана задача написать правила техники безопасности и наставление для обучения стрельбе.
Бах! Бах!
— Мимо! Я тебе что сказал? — рыкнул дядька.
Обиженный колонист резко лязгнул затвором и блестящая на солнце гильза, описав красивую дугу, упала… за шиворот соседу.
— Ай! — взвизгнул тот и завертелся, пытаясь выбросить наружу горячую железку.
А как только это удалось, бросился с кулаками на обидчика и вот уже двое пацанов сцепились в клубок, катаются по земле и мутузят друг друга.
— Прекратить стрельбу! Оружие на землю! — заорал старший из дядек, когда я кинулся к драке.
Вдвоем мы растащили ребят, продолжавших махать кулаками даже после того, как повисли в воздухе, взятые за шкирки. Впрочем, после одного-двух встряхиваний боевой азарт покинул их и они уже испуганно уставились на меня с дядькой. Ага, испуганно — порядки в колониях суровые, вылететь обратно на улицу можно запросто, а тут драка, да еще где! Остальные мальчишки тоже притихли.
Да, надо как-то иначе стрельбище делать. Перегородки какие, что ли… И винтовки нужны другие, мосинки тяжеловаты для ребят. Опять деньги, где ж их на все взять?
— Ну, задиры, что скажете?
— А че он…
— Да, и что он? — спросил я насупленного паренька, старательно прячущего глаза.
— Так гильза горячая… за шиворот…
— Ну так он же не нарочно. Вот скажи, а если в настоящем бою такое случится, вы как, тоже со своими драться полезете, пока на вас супостат идет?
— Не-ет… — удивленно прогудели оба.
— А что ж сейчас полезли?
— Так ожегся сильно…
Ну да, первая реакция понятна. Ладно, парня к фельдшеру, спину проверить, смазать чем. А вот наказать надо, чтобы остальным неповадно, но и выгонять нельзя, злого умысла тут нету.
— Значит, так. Из сызранских списков исключить, держать в нарядах по кухне до тех пор, пока правила стрельб не выучат наизусть.
Рожицы вытянулись не только у драчунов — в Сызрань попасть хотели многие. Еще бы, настоящие военные мастерские! Капсюля делать! Да еще самим все решать, да еще не в душном и промозглом Питере, а на широкой и вольной Волге! В ней-то, небось, купаться можно куда дольше, чем в Невке!
А я вдруг понял, что нет, нельзя пацанам доверять такое производство. Вон, доказательство стоит — эмоции и драка из-за пустяка. А ну как такое учудят там, где с гремучей ртутью да бертолетовой солью работают? Так и до большой беды недалеко. Нет уж, пусть лучше, как макаренковские воспитанники, оптикой занимаются. А на капсюли надо баб нанимать, как сам советовал.
На выходе со стрельбища меня дожидался Шацкий — он привез ребят на стрельбы, но в самом процессе демонстративно не участвовал, ибо полагал эту затею вредной из соображений скорее пацифистских, нежели воспитательных. Вот и драка на стрельбище ему лишний повод выступить против. Всем хороши здешние — и надежны, и порядочны, но вот если им в голову какая идея втемяшится, то сливай воду. И чтобы не впрягаться в бессмысленный спор, да еще и при мальчишках, у которых глаза горят от того, что им дали пострелять! из настоящих! винтовок! то есть прилюдно ронять авторитет руководителя колоний, я сразу сказал, что решение принято, обсуждению не подлежит и будьте добры выполнять. Станислав Теофилович недобро посмотрел на меня исподлобья, но смирился и перешел к другим делам.
Другие дела выглядели неплохо — вовсю работали колонии в Москве, Питере, Туле, Кинешме, набирали воспитанников в Астрахани, Саратове, Киеве, Одессе, Харькове, Витебске, Риге… Но для них позарез нужно дополнительные средства, всего сто шестьдесят пять тысяч рублей. Шацких только собрался расписать, на что, но увидел мой недовольный взгляд и осекся.
— Станислав Теофилович, а сколько заработали колонии за последний месяц?
— Простите, Григорий Ефимович, но я же воспитатель, а не бухгалтер, я не веду такой учет…
Ну вот что ты будешь делать? А другого нет.
— Мы когда говорили о колониях, какие цели ставили в первую голову? — крепко взял я его за локоть. — Я напомню, самоуправление, самообеспечение и самоокупаемость. И одно связано с другим. Да, ваша цель — воспитание, но воспитание не отвлеченное, а трудовое, в полезной работе. Каждый, понимаете, каждый мальчишка или девчонка должны видеть, что они сами зарабатывают деньги и сами их расходуют. В идеале все эти сто шестьдесят пять тысяч они должны заработать сами.
— Но цели педагогики…
— Забудьте. Наша цель — образованный, обученный, самостоятельный, думающий рабочий.
Да, надо ему в помощь искать человека, который может поставить производство. А то пока это все на уровне уроков труда в моей школе — сегодня, дети, мы сделаем коробочку. С тем и уехал со стрельбища, коим с нами «поделились» лейб-гренадеры, на Мойку. Где и озадачил Лену по самое не могу — ехать в Сызрань, вербовать работниц.
— Так у них же семьи, дети! — возразила соратница не очень воодушевленная тем, что ее отрывают от светской жизни. Во вкус которой она только-только вошла. Балы, приемы…
— Правильно, потому сразу подбирай место для ясель, этого, как его бишь, киндергартена, чтобы пока работают, дети под присмотром были. И столовую, причем с раздачей на вынос, — предупредил я следующее возражение.
Такая постановка дела не была чем-то революционным, в Европе и тем более Америке к ней понемногу приходили, но для патриархальной России это могло стать прорывом. На что я и упирал, уговаривая Лену стать первопроходцем. Или первопроходицей? В конце концов, женской фракции самое подходящее дело.
— Представь, что ты стала первой в России женщиной — директором оборонного завода! Этож какая известность будет!
— Ну да, и потом с этими чурбанами-военными общаться!
— Чурбаны-военные, между прочим, крайне падки на женскую красоту, а тут ты у нас вне сравнения.
Заулыбалась, даже зарумянилась. Видно, представила ошеломительные перспективы и штабеля генералов да полковников у ног. «Они будут на четвереньках ползать, а мы на них плевать!», ага. Распутин-то жениться не может — имеет супругу. А устраиваться в жизни все-таки надо.
Сразу в Сызрань Лена не поехала, решила дождаться Стольникова, а тем временем ознакомится с прогрессивным зарубежным опытом, для чего все дни пропадала в библиотеках и читальнях. А там и капитан вернулся, с первичным
