Второй шанс (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Что ж, радовало, что неказистое в общем-то произведение так неплохо зашло. Мы вдарили ещё раз, нам не жалко, в этот раз после окончания гимна никто не стал ждать, пока начальство похлопает в ладоши, зрители в этом плане проявили инициативу.

Затем более-менее переставшая выглядеть смущённой Лада исполнила «Проводницу», которая тоже была принята вполне благосклонно. А дальше ведущий сказал, что в репертуаре ансамбля железнодорожного училища есть и другие песни, хотя они и не на профессиональную тематику. И поинтересовался у зрителей, хотят ли они услышать от нас что-нибудь ещё?

– Давай! Конечно хотим! Пусть поют! – раздались крики из зала.

Тогда я сказал в микрофон:

– Хорошо, мы исполним ещё две песни, больше, думаю, не стоит, пора бы и честь знать. А то вон более старшие коллеги за кулисами уже перешёптываются.

В зале раздались смешки, которые перекрыл басовитый рык сидевшего в первом ряду начальника отделении дороги:

– Ничего, молодым у нас везде дорога.

– Особенно железная, – подхватил кто-то сзади, и смешки в зале переросли в хохот.

– Ну раз у всех такое приподнятое настроение, то мы исполним весёлую песню, которая называется «Незнакомка».

И эта песня, что называется, зашла. Задние ряды, где собралась в основном молодёжь, не только хлопали в такт вместе с передними, но и подпевали нехитрый припев:

Начальник отделения тоже хлопал в такт и одновременно с улыбкой что-то обсуждал с сидевшей рядом женщиной, наверное, женой, а может и заместителем. Хотя мне казалось, что в таком серьёзном ведомстве и заместители должны быть мужчинами.

А дальше я сказал, что в зале вижу немало немолодых лиц, и многие из присутствующих наверняка принимали участие в самой кровопролитной войне в истории. Ответом мне был одобрительный гул, после чего я продолжил, что сейчас прозвучит песня, которая посвящена матерям, не дождавшимся своих сыновей с фронтов Великой Отечественной. И не только с ТОЙ войны, поскольку и в наше время советским воинам приходится принимать участие в военных конфликтах.

В этот момент ко мне подошёл Валентин и шепнул на ухо:

– Макс, я не смогу… У меня какой-то спазм в горле.

Ну вот же ж… Только этого не хватало! Я отнюдь не рассчитывал, что петь придётся мне с моим голосом, которому явно не хватало брутальности. Но выхода не было, придётся рискнуть.

– Попробуй хотя бы на припевах помочь – так же шепнул я ему.

Дождавшись, когда зрители проникнутся моими словами и их лица станут серьёзными и сосредоточенными, я начал играть вступление. По ходу исполнения решил обойтись без педали, а то слишком уж жестковатым с ней получалась бы вещь, это может отвлечь сидевших в зале от смысла песни.

Я постарался полностью абстрагироваться от мысли, как зал воспримет исполнение такой серьёзной вещи 15-летним парнем. Просто делал то, что должен был делать. На последнем куплете даже в полусумраке зала заметил, что некоторые зрительницы (и не только пожилые) достали носовые платки. Прониклись, что, в общем-то, неудивительно. А когда мы закончили, в зале ещё несколько секунд стояла абсолютная тишина. И вот раздался первый хлопок, затем второй, и ещё, и ещё… Вскоре весь зал аплодировал стоя, и у многих, насколько позволяло видеть освещение, в глазах стояли слёзы. А начальник отделения встал и поднялся на сцену, пожав мне руку своей огромной ладонью.

– Спасибо, сынок! Прямо-таки душу вынул.

Тут уж и у меня непроизвольно защипало в носу. К счастью, на бис исполнять не пришлось, а то, боюсь, застрявший в горле ком не позволил бы мне это сделать. Разве что у Валентина прошёл бы его спазм, который он, вполне вероятно, попросту выдумал, испугавшись петь столько серьёзную вещь перед таким количеством зрителей.

– Вроде нормально выступили, – уже за кулисами, куда мы наконец ушли с нашими инструментами, с улыбкой сказал Юрец.

– Это было классно, – подхватила Лена.

В этот момент рядом с нами появилась невысокая пожилая женщина, на вид лет семидесяти. На груди – медаль «За трудовую доблесть». Подслеповатые глаза слезились, как оказалось чуть позже, вряд ли от старости.

– Я в войну мужа и сына потеряла, – сказала она чуть дрожавшим голосом. – А ты, внучок, спел, так сразу перед глазами они встали, Тимофей и Павлуша. Ему всего-то 19 лет было… Вот сейчас говорю с тобой, а сама их вижу. Спасибо тебе, хоть и больно мне сейчас, так больно, что сердце рвётся на части.

Она привстала на цыпочки и обняла меня, а потом резко отстранилась и исчезла так же быстро, как и появилась, оставив после себя лишь запах каких-то лёгких духов. Надо же, в таком возрасте, ветеран труда, наверное, всю жизнь шпалы ворочала, а продолжает пользоваться парфюмом. Ну и молодец, женщина в любом возрасте и в любой ситуации должна следить за собой.

На этот раз мы не стали ждать, пока нам предоставят машину для перевозки инструментов. Доставлял сюда я их один, а отсюда в училище, располагавшееся в паре сотне метров от ДК, дошли пешком, каждый держа свой инструмент. Правда, я нёс ещё и «Кремону», это была единственная гитара в чехле. Лена была освобождена от достаточно тяжёлого, упакованного в футляр синтезатора, за неё его тащил Юрка, а наша клавишница упорхнула с чувством выполненного долга.

Я же после училища прошёлся до цветочного магазина, расположенного в дальней части сквера Лермонтова возле одноимённой дороги. Это был и магазин, и одновременно теплица, где выращивались многие сорта цветов. Дефицит цветов если и мог тут появиться, то лишь в преддверии какого-нибудь праздника типа 8 марта. Здесь купил для именинницы букет из пяти свежих роз по трёшке за штуку. Дорого, но деваться некуда, в гости к женщине, даже такой юной, как Инга, без цветов ходить не принято. А для Нины Андреевны прикупил гвоздики по рублю, тоже женщине будет приятно.

Дома в отсутствие мамы перекусил макаронами с сарделькой, посидел часа два над своим романом, в половине шестого решил всё же погладить по маминому наущению костюм, особенно постаравшись отутюжить брюки. Затем маминой пудрой снова замаскировал синяк, хотя получилось не очень, надел свой единственный костюм, в котором выступал сегодня на концерте, в очередной раз повздыхав по несуществующим джинсам (когда я уже на них заработаю), проверил, нет ли дырок на носках, надел новую куртку и чешские ботинки, после чего вытащил из банки с водой цветы.

В чехол к гитаре спрятал поздравительный адрес с текстом песни, которую собирался исполнить. Его по моей ну очень большой просьбе маме по блату (и даже бесплатно) напечатали золотыми буквами на плотном, глянцевом листе бумаги, который обычно используют для почётных грамот.

– Она симпатичная, спасённая тобой девушка? – с улыбкой поинтересовалась мама, когда я впервые завёл с ней речь об адресе.

– Очень! – искренне ответил я.

– А в чём пойдёшь? Жаль, у тебя только один приличный костюм… Погладь его перед тем, как идти.

Она, кстати, ещё вчера весь дом обошла с газетой, всем похвалилась, а сегодня на работу взяла. Любопытно, что этот номер она же и набирала, включая статейку обо мне, таком героическом сыне.

Ну вот, вроде готов. Минуя общую кухню, где тётя Маша, невзирая на своё татарское происхождение, жарила котлеты из самой натуральной свинины, покинул квартиру.

На улице вновь накрапывал дождь, как и утром, хотя днём он вроде бы прекратился. Хмурая погода стояла всю неделю, не особенно поднимая настроение, но, в общем-то, в осени было своё очарование. В прежней жизни я любил бродить по усыпанным палой листвой аллеям Лермонтовского сквера, сочиняя сюжеты будущих книг. И сейчас на какое-то время это чувство ко мне вернулось. Правда, до сквера я не дошёл, нужный мне дом находился ближе, всего-то через дорогу и чуть ниже, на Кирова.