Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!
Я замолчал, углубившись в воспоминания. Настя поняла, что рассказ дается мне нелегко, поэтому сидела молча и не мешала.
– Там ситуация такая сложилась, что можно было разбежаться в разные стороны. Бон ранен был. Довольно серьезно. В общем, я в Лебеди-то поехал с немцами только лишь для того, чтобы его в больницу определили. Ну, а дальше ты знаешь все. – Довольно сумбурно изложив свои взгляды на дружбу с Боном, я посмотрел на Настю.
Девочка ответила мне понимающим взглядом, пересела поближе и положила ладонь на мою руку. Видно было, что она собирается что-то сказать, однако не решается. Наконец решилась.
– Я знаю, о чем говорил товарищ капитан и остальные все. От меня они не скрывают, – доверительно произнесла Настя. – Может, и зря… – расплылась девчонка в лукавой улыбке. – И про тебя сразу говорили. Сразу, как ты рассказал им о своем прошлом, тут же и сказали: не важно, каким ты был раньше. Важно – какой сейчас. Зря ты всех сторонишься. Никто тебе слова дурного не скажет.
Я с благодарностью сжал ее пальцы. Одно дело – видеть самому и догадываться, совсем другое – услышать.
– Спасибо. – Более внятно выразить ту бурю эмоций, что бушевала у меня внутри, не получалось.
– Пожалуйста, – мягко улыбнулась девчонка и аккуратно вынула свои пальцы из моей ладони.
Бон
– Ты служил, ведь так? – Светловолосый, представившийся мне лейтенантом Свиридовым, терпеливо дождался, когда я закончу со своим поздним ужином. Я уже принялся за чай, когда прозвучал первый нетерпеливый вопрос.
– Служил, – признал я очевидное.
– Воевал? – не задержался с вопросом Свиридов.
– Так точно. Три года в общей сложности.
Лейтенант кивнул. Заметив, что я отставил кружку, покачал головой:
– Пей. Разговор долгий предстоит.
Не заставляя себя упрашивать, я приложился к напитку. Полностью насытиться вареной картошкой с тушенкой, которая к ней полагалась, у меня не получилось. В свете этого чай с тремя печенюгами должны были выступить хорошим подспорьем.
– В каком звании демобилизовался?
– Старший сержант, – хрустнув печенькой, поведал я.
Лейтенант собрался было спросить еще что-то, как вдруг раздался деликатный стук в дверь. Следом за тем она распахнулась, и на пороге выросла фигура подтянутого, стройного, как сказали бы политкорректно, лица кавказской национальности.
– Пойдем. – Скользнув по мне незаинтересованным взглядом, он посмотрел на Свиридова. – Быстрее пойдем!
– Я сейчас, – живо отреагировал лейтенант и вышел из комнаты.
Отсутствие Свиридова позволило мне наконец-то спокойно допить чай и доесть положенные к нему печенья. Не могу сказать, что поужинал я плотно, однако, по крайней мере, голод утолил. Если ко всему прочему учесть, что нас с Москвичевым отвели в баню, где мы вволю попарились, а затем выдали чистое нательное белье, то прошедший день можно было счесть довольно удачным.
Еще утром я был заключенным трудового лагеря и готовился к побегу, толком не зная, как все сложится. Затем организовал прорыв, выручил парней, подхватил на борт Ловкача. Потерял Волкова. Насыщенно для одного дня, не правда ли?
Так вот, с определенного момента при подобном накале эмоции отключаются. Ты привыкаешь видеть все в рациональном, жестко-механическом свете. И отделаться от этой привычки ох как непросто. Будто переключается тумблер, и ты входишь в иной боевой режим. Где нет места жалости, усталости и импульсивным поступкам.
Мне следовало жалеть о потере Волкова. Однако для меня большее значение имело то, что я не сумел справиться с функциями командира, не сумел обеспечить условия, при которых бы сержант выжил.
Это было совершенно не похоже на молчаливое горе подавленного Москвичева. Мальчишка ушел в себя и ни с кем не разговаривал, остро переживая произошедшее. Видимо, чувствуя мое отстраненное отношение, он и со мной не решился поделиться своими переживаниями, как сделал это когда-то в лагере.
Свиридов вернулся через пару минут. Я к тому времени закончил со своеобразным десертом и лейтенанта, признаться, ждал.
Он сел напротив меня, озабоченно нахмурился и спросил:
– Имел дело с химическим оружием?
Я пожал плечами. Никогда не сталкивался. Все мои знания о химическом, биологическом и ядерном оружии ограничивались лишь умением надевать ОБЗ и противогаз, более-менее укладываясь в норматив.
– Нет, – озвучил я свой ответ.
– Ты же воевал… – недоуменно переспросил меня Свиридов.
– Но мы не травили этих обезьян всякой дрянью. Химическое и бактериологическое оружие запрещены всякими конвенциями. У нас они не использовались. Нелетальные были, нервно-паралитические, но это вас вряд ли устроит. Слезоточивый газ, спецбоеприпасы были. Это легальная штука.
– Мы посмотрели пленку. Распечатать здесь негде, так что с лупой посидели. Допросили остальных пленных. В общих чертах они подтвердили показания того уголовника, которого ты привел. Здесь недалеко действительно существует хранилище химического оружия.
– Я бы не лазил туда, – с уверенностью покачал я головой, – если он не соврал, там столько гадости, что тронешь ее – и придет конец всей округе.
– Тем не менее это придется сделать, – упрямо возразил лейтенант. – Наше положение уж очень шатко. Ты ведь знаком с местными реалиями. Все очень непросто, и нас могут раздавить в любую секунду. Отношения с немцами, которые проводят работы в Лебедях, крайне напряженные. В этих условиях нам необходим мощный и серьезный козырь.
– Если немцы нашли это хранилище ОВ, оно давно уже ликвидировано и залито бетоном.
– Пленный показывает, что хранилище законсервировано, однако к нему легко получить доступ. И у нас есть основания верить ему.
– Вы недоговариваете… – усмехнулся я. – Если мы по одну сторону баррикад, будьте любезны дать всю информацию.
– Хорошо, – с готовностью ответил Свиридов, – мы допросили остальных участников группы Ловкача. Они выдвигают иную версию своей вербовки и цели их похода. Однако в главном они совпадают: хранилище действительно существует и именно там, где указано в документах.
– И вы хотите, чтобы я все это раскопал?
– Совершенно верно, – не стал отпираться Свиридов, – нас очень мало. Ослабить Лебеди – значит отдать их немцам. Искать другую базу не резон. Сейчас у нас «худой мир», который, как говорят, лучше «доброй ссоры». Мы вынуждены пойти на эту временную меру. Отвлечь большие силы невозможно. Два человека – это все, что мы можем выделить для поиска. Если ты присоединишься к ним, это значительно повысит шансы. Судя по рассказам Москвичева и Илюхина, ты действовал отлично. Не спасуешь и на этот раз.
– Я могу отказаться? – чисто ради проформы спросил я.
– Можешь, – без запинки ответил Свиридов, – нельзя требовать того, что человек делать не хочет. Ты можешь отказаться. Можешь хоть сейчас уйти.
Подобная готовность считаться с моим мнением повеселила. Я даже улыбнулся. Выскажу сейчас желание спрыгнуть, отправиться к немцам, так я даже за порог не выйду. Уверен на все сто процентов. Сколько бы я хорошего ни сделал, и сколь бы радушно ни принимали меня, выпускать с подобными знаниями к немцам – верх глупости.
– Почему вы верите Ловкачу?
– Это не вопрос доверия. Допрошены те, кто был с ним. Все показывают одинаково.
– То есть это правда? – недоверчиво скривился я, не в силах полностью поверить в рассказ Ловкача.
– Про оружие – правда, все остальное – бред сивой кобылы. Никакой он не майор. Обычный урка, которого кто-то нанял добраться до хранилища архивов в городе. Удалось ему не сразу, но цели своей он все же достиг. О заказчиках его подельники не знают, а он сам твердо стоит на своей версии. Но сейчас не об этом. Речь о другом.
– Речь о моем согласии, это понятно, но почему именно я? Вы разглядели во мне матерого диверсанта? – Кое-какая смутная догадка у меня была, но оглашать ее раньше времени я не хотел.
– Нас мало. Я уже говорил об этом. Большие силы мы послать не можем. Двоих-троих. Каждый человек на вес золота. Поэтому я и предлагаю быть тебе в составе этого отряда.
Я задумчиво покрутил кружку по столу. Поднял ее, допивая последние капли уже остывшего чая. Похоже, времени на отдых у меня просто не будет.
– И когда отправляться?
– Сегодня ночью, – живо отреагировал лейтенант, – чем быстрее все произойдет, тем лучше.
Черт! Мне даже выспаться толком не дадут.
– Хорошо, я вписываюсь.
А что еще я должен был ответить?
Нельсон
Толком пообщаться с Боном мне больше было не суждено. После краткого описания героического побега из тюрьмы и разгрома города мой товарищ убыл по каким-то своим делам. Следующий раз он посетил меня ближе к ночи, известил, что «партия сказала «надо» и потому в скором времени он отправляется на выполнение какого-то важного задания. Предупредил, чтобы я без него не хулиганил, прекратил избивать немцев и соблазнять девочек, да и вообще берег себя.
