Пограничник. Том 2: Смертельный дозор - Артём Март
— Чего? — Разозлился Нарыв, — какие фортеля, Селихов⁈
— Так, прекратить балаган, — строго сказал Таран. — Нарыв, прекращай дуться, как мальчишка. Ты сержант-инструктор, а не школьник. С тебя спрос большой. И ты, Селихов, кончай так своевольничать. Субординация — это тебе не шутки. Еще раз узнаю — приму меры.
Я пожал плечами. Нарыв просто молчал, обиженно поджав губы.
— Не слышу? — Спросил Таран.
— Есть.
— Есть.
— Есть-то оно есть, — вздохнул шеф, — да только не верю я вам, други. Так и будете удила закусывать.
С этими словами Таран посмотрел не на меня, на Нарыва. Потом подпер голову рукой, задумался.
— Ну ниче. Есть у меня мысли, как закончить все эти глупости. Короче. Начинаю с вами воспитательную работу.
Глава 21
— … Сержант Нарыв, номер четыре, сержант Мартынов, номер тридцать три, ефрейтор Селихов, номер шестнадцать, ефрейтор Алейников, номер семь, младший сержант Гамгадзе, номер двадцать четыре, рядовой Синицын, номер десять — тревожная группа, — проговорил Таран на боевом расчете.
В этом-то и заключалась его «воспитательная работа». Решил он засунуть нас с Нарывом в тревожную группу, чтобы мы вместе, в одном строю побегали.
Видать, Таран считал в точности, как я: война может сплотить людей. А может быть, он просто последовал моему совету. Сложно было сказать.
В общем, следующие пограничные сутки нам, под командой прапорщика Черепанова, предстоит дежурить в составе тревожной группы. Признаюсь, за все время моей службы это был первый случай, когда я в нее попал.
Понятное дело, что в группу шеф назначал только военнослужащих второго года службы, и парню, шагавшему в кирзачах всего-то каких-то пять месяцев, обычно не выпадала такая честь. Однако все видели, что для меня Таран сделал исключение. И почти все, даже вечно недовольный и строгий Черепанов, понимали, что я заслужил это право и одновременно обязанность.
Как и следовало ожидать, одному только Нарыву пришлось не по душе такое положение дел. На ужине, после боевого расчета, он даже первым вышел из столовой.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите выйти, — сказал Нарыв, встав со своего места и отставив недоеденное второе.
Таран поднял на него хитроватый взгляд. Сказал:
— Разрешаю.
Сержант отнес свою посуду на кухню и удалился из столовой.
— Все никак не успокоится, — шепнул мне Уткин, наблюдая, как широкая спина Нарыва исчезает за дверью.
— Перебесится, — пожал я плечами.
— Странный он, этот Нарыв, — задумчиво сказал Вася Уткин.
— Эт почему же странный? — Удивился Стас Алейников, подбирая ложкой остатки своего картофельного пюре с тарелки.
— Злой он какой-то.
— А ты б был не злой, если б какой-то хрен с горы, твоего товарища на заставе подставил? — Спросил Стас, кивая на Семипалова, ужинающего за последним столом.
Мы со Стасом уставились на рядового. Тот, казалось, вовсе нас и не замечал. Просто болтал с Сагдиевым и сержантом Семирикиным.
— Ты это про Пальму? — Спросил я.
— Да. За нее переживает, — вздохнул Стас, — он жеж ее еще щенком получил. И тут такая подстава на ровном месте. Молодая сука, и трех лет не прослужила, а уже списывать. И непонятно, что с ней дальше будет.
— А судя по тому, как Нарыв себя ведет, — пробурчал Вася, — такое чувство, будто он собак ну совсем не любит.
— Глупости, — отрезал Стас, — любит. До того, как Слава Минин, тезка его и земляк, погиб, Нарыв был инструктором служебной собаки. Ну а Минин — командиром отделения, инструктором розыскной. После смерти Славки, Нарыва перевели в командиры. А обязанности Минина пока исполняет младший сержант Ваня Белоус. Он старший вожатых в отделении собачников.
— Не нашли пока замены на старую должность Нарыва, — не спросил, а констатировал я.
— Верно. Не нашли, — вздохнул Стас. — Нарыв с Мининым были старыми друзьями. Они с одного села. Где-то на Ставрополье выросли. Когда Слава погиб, Булат Нарыва к телу не подпускал.
Вдруг Стас отложил ложку. Погрустнел. Продолжил:
— Когда мы поняли, что Минин погиб, а Булат ни своих, ни чужих не разбирает, стали держать Нарыва чуть не всей тревожной группой. А он рвался к Славику. Не мог поверить, что друга потерял. Да только каждый понимал, что если его отпустить, либо он Булата пристрелит, либо кобель его загрызет.
Вася Уткин посмотрел на меня. Я молчал.
— Слава Минин погиб в конце лета. С тех пор Нарыв немножко сам не свой, — продолжил Стас, — как бы… пришибленный что ли. Вон слыхали, что я вам при танкистах о нем рассказывал? Что у него невест выше крыши.
— Ну, — кивнул Уткин.
— Так это он таким после смерти Славика стал. Я думаю, пытается так утопить свою печаль в женской любви.
Я молчал. Жаль мне было Нарыва, да только его потеря — никакое не оправдание для ошибок, что мог бы понаделать сержант. Там он не за одного себя отвечал. Как говорится, служба службой — горе-горем. Уж это правило я усвоил уже очень давно.
— Поэтому… — как-то несмело продолжил Стас, — поэтому, может, Саша, ты с ним полегче будешь? Не таким несгибаемым?
— Стасик, — я вздохнул, отложил кусочек хлеба, которым протирал тарелку от подливы, на ее краюшек, — я нормально отношусь к Славе. Сочувствую его утрате. Если он попросит у меня помощи — никогда не откажу. Но если будет и дальше делать глупости, то тут уж я не могу закрыть на такое глаза.
Стасик замолчал. Покивал с пониманием, но и с какой-то грустью во взгляде.
Первая сработка застала нас около часа ночи. Слова дежурного по связи и сигнализации о том, что на седьмом участке правого фланга сработала система, подкрепила уже привычная нам трель заставской сирены.
— Застава, в ружье! — Объявил дежурный.
Тревожное «кук-кук-кук-кук» высоким криком разносилось по заставе.
Меньше чем через минуту в коридорах заставского здания загрохотал топот многочисленных сапог. Мы выскочили в ночь, на морозный воздух.
Я бежал к оружейке и видел, как в свете фонарей, разгонявших на заставе ночную темноту, серебрится пар, вырывающийся у меня изо рта после каждого выдоха.
Оружейка была уже открыта. И мы организованно, но быстро, принялись выдергивать автоматы из пирамид. Дежурный по заставе отварил сейф. И погранцы один
