Балтийский ястреб - Иван Валерьевич Оченков
Принятое им решение оказалось простым и не лишенным изящества. Следующие две недели он провел, захватывая один за другим английские парусники, но при этом не торопился отправлять их в порт. Пленники переводились на «Ганзу», а приглядывать за трофеями поручалось нескольким морякам во главе с фенриками или даже унтерами. И только когда число захваченных судов приблизилось к десятку, он отвел их в порт, где, не торгуясь, продал их и содержимое трюмов местным негоциантам, после чего нагрузился углем и был таков.
Одна эта операция принесла ему больше, чем вся предыдущая служба, а ведь война только началась. Но теперь его семья в любом случае обеспечена, а он напоследок покажет британцам, как сильно они ошиблись, лишив его возможности служить своей стране…
Ор в британских газетах поднялся такой, что можно было оглохнуть. Либеральные издания в Германии вторили им, утверждая, что для настоящего немца позор служить русскому варвару Николаю. Зато консерваторы не скрывали своего удовлетворения от полученного островитянами щелчка по носу.
Тем временем Бромми, прекрасно понимавший, что больше не сможет приводить призы в родной порт, а прорваться к русским берегам ему не дадут, обошел Британские острова с Севера и оказался у берегов Ирландии. Теперь он снимал с захваченных кораблей экипажи и ценности, и тут же топил их, благодаря чему довольно долго оставался незамеченным. И лишь когда пленников становилось слишком много, передавал их на первое же встреченное нейтральное судно, после чего тут же менял место дислокации.
Всю войну англичане не могли понять, где этот хитрый немец берет уголь для своих котлов? Высказывались самые разные предположения: от того, что его кочегары топят обломками потопленных кораблей, до пакта, заключенного с нечистой силой. И лишь много позднее выяснилось, что старый пират зафрахтовал парусник под датским флагом, который все это время исправно таскал ему уголь, в заранее оговоренные места встречи, а на обратном пути доставлял на родину награбленную добычу.
Если честно, ущерб от каперов был не так уж и велик, и составлял, дай бог, десятую часть от навигационных потерь в том же районе. Но вездесущие газетчики разнесли вести об их успехах по всему миру, заодно безбожно их преувеличив. Казалось, что в Атлантике действуют не два корсара, а двадцать, и ни одно британское судно не может покинуть свой порт без риска оказаться захваченным!
Шумиха была такая, что скоро докатилась до Петербурга, после чего состоялась весьма примечательная беседа с канцлером Нессельроде. Будь Костя простым моряком, разговор был бы совсем другим. Но поскольку речь шла о члене императорской фамилии, Карлу Васильевичу приходилось соблюдать политес и даже лично приехать в Кронштадт.
— Добрый день, ваше императорское высочество, — льстиво улыбаясь, сообщил канцлер. — Давно хотел поздравить вас с победами над неприятелем и выразить свое безмерное восхищение…
— Какого черта тебе здесь нужно? — пришлось прервать поток славословий.
— Дело в том, Константин Николаевич, — ничуть не смутился нелюбезным приемом Нессельроде, — что нам надобно обсудить одно весьма деликатное дельце!
— Не припоминаю, чтобы у нас были общие дела!
— А вот тут вы ошибаетесь.
— Ладно. Говори, что тебе нужно?
— Видите ли в чем дело, ваше высочество. В последние несколько недель мировая общественность просто кипит от возмущения. И я, как министр иностранных дел, просто не могу закрывать на это глаза.
— И от чего же эта самая «мировая общественность» писает кипятком? — начал я понимать, куда он клонит.
— От ужасных пиратских действий нанятого вами адмирала Бромми и в особенности капитан-лейтенанта Шестакова! Их действия просто чудовищны и неприемлемы!
— Да неужели?
— Именно так! Они мешают свободе торговли, варварски обращаются с пленными и вообще ведут себя так, будто на дворе не просвещенный девятнадцатый век, а времена э…
— Дрейка и Моргана? — помог я ему.
— Увы!
— Скажи мне, любезный, — самодовольный вид напыщенного карлика с каждой минутой раздражал меня все больше и больше. — А что такого делают наши каперы, чего не позволяют себе «просвещенные мореплаватели»? Да, они захватывают вражеские суда. Но это не противоречит обычаям войны, да и англичане делают то же самое. Хотя одно отличие все же есть. Наши корабли не обстреливают мирные города во время религиозных праздников, как это сделали с Одессой! Не так ли?
— Ваше императорское высочество, — возмущенно всплеснул руками Карл Васильевич. — Разве вы не понимаете, что это другое?
— Сударь мой, а ты вообще какому государю служишь⁈
— Э… — сделал попытку подняться канцлер.
— Сидеть! — рявкнул я, заставив собеседника вжаться в кресло. — Ты зачем сюда пришел?
— С-сообщить ва-вашему высочеству послание королевы Виктории, что если вы не обуздаете своих людей, то в случае поимки на них не будут распространяться обычаи войны!
— Что это значит?
— С ними поступят как с обычными пиратами. То есть повесят!
— Вот значит как? Тогда передай через своих друзей этой коронованной шлюхе, что у меня достаточно пленников, чтобы на каждого казненного ответить десятком! Ты меня понял?
— Д-да! Вполне.
— А если ты еще раз осмелишься прийти ко мне с чем-нибудь подобным, я тебе шею сверну, а всем скажу, дескать, канцлер случайно поскользнулся!
— В-вы не посмеете…
— Хочешь проверить⁈
— Нет, — отчаянно замотал седой головой Нессельроде.
— Тогда пошел вон отсюда!
Услышав это, Карл Васильевич решил не искушать более судьбу и поспешил удалиться, время от времени опасливо оглядываясь в мою сторону. А когда шлюпка с ним отчалила, и я вернулся к себе, в каюту заглянул Рогов.
— Думал уж, ноги держать придется, — задумчиво заметил он.
— Что?
— Ничего-с, ваше императорское высочество! Хотел спросить, не угодно ли чаю!
— Угодно. Большую кружку с ромом и можно без чая. И еще…
— Чего изволите? — наклонился Иван.
— О чем слышал, помалкивай! А то больно много воли взял…
— Константин Николаевич, я же не о себе, а только о вашем высочестве переживаю. Ить он, падлюка, не простит таких слов. А тут споткнулся, и дело в шляпе…
— Кому сказано молчать⁈
Конечно, Нессельроде не решился рассказать о нашем разговоре императору. Отец в последнее время был мрачен и скор на расправу, но вот на кого выльется его гнев, никто предугадать не мог. Но кое-что все-таки сделал, поскольку буквально на следующий день я получил приказ передать всех пленных военному генерал-губернатору
