Роман Буревой - Боги слепнут

– Что делать, что делать, – шептала. Она знала, что должна остаться. Должна. Но будто неведомая нить тащила ее в Рим.

Элий сел рядом и обнял. Она уронила ему голову на плечо.

– Я придумаю, как спасти нашего мальчика, обещаю. Но сейчас возвращаться нельзя.

Летиция не отвечала.

Аспер вступил в здание редакции «Акты диурны» как завоеватель. Репортеры и секретари разбегались при его появлении, будто ожидали погрома и насилия. Аспер в сопровождении исполнителей первым делом заглянул в таблин главного редактора. Главный поднялся из-за стола при виде незваных гостей.

– Мы поддерживали Бенита. Мы с самого начала были за его избрание, – поспешно заявил главный.

– Даю три часа на сбор вещей, – сказал Аспер. – И чтоб больше тебя никто здесь не видел.

– Но как же… – начал редактор.

– Теперь главным будет Гней Галликан. Это первое решение диктатора Бенита.

– Но «Акта диурна» не принадлежит императору, – попытался протестовать главный.

– Разумеется. Но тридцать процентов акций скупил банк Пизона. А еще двадцать пять находятся в личной собственности императора. Так что все решает диктатор Бенит.

– Это невозможно! – выкрикнул редактор. – Мы не сдадимся… – Он вцепился в стол. – Я не уйду.

– Вышвырните его отсюда, – приказал Аспер исполнителям.

И те с удовольствием исполнили его приказ.

Глава XXIII

Июньские игры 1976 года (продолжение)

«Вчера большинством голосов сенат утвердил Бенита Пизона диктатором».

– Ты отказываешься возвращаться в Рим, Августа? – посол Империи в Готии был сама предупредительность: он встретил Августу в вестибуле и провел в свой таблин – слишком тесный для посла Рима. Но что поделать – все помещения в Танаисе тесны. – Но это невозможно. Есть же протокол.

– Я уже созвала пресс-конференцию. И делаю заявление: пока диктатором будет оставаться Бенит, в Рим я не вернусь.

– У тебя есть веские причины? – Послу решение Августы не нравилось. Очень. Да все ему не нравилось – и вести из Рима, и вести с севера, и вести с востока. Из Танаиса сейчас лучше всего уехать. А глупая девчонка зачем-то тянет время. Впрочем, ясно зачем.

– Бенит – подонок. Подонки не должны решать чужие судьбы. – Послу показалось, что она намеренно провоцирует его на дерзкий ответ. Но послу не полагается отвечать матери императора дерзко.

– Августа, хочу напомнить, что сенат избрал Бенита диктатором и…

– Уж не хочешь ли ты меня обвинить в оскорблении его диктаторского величия и отдать под суд? – Она прошлась по таблину, демонстративно коснулась мраморной головы малютки-императора. Она явно нервничала. И играла какую-то роль. Посол надеялся разгадать к концу разговора, какую именно. Летиции была в белом платье без вышивки и украшений. И ни одной золотинки в волосах, ни одного кольца на руке. Даже сандалии на ногах, и те из некрашеной кожи. Строгий траур. Хотя срок траура уже несколько дней как вышел. А между тем послу доподлинно известно, что в покоях Летиции обретается какой-то парень и делит с нею постель. Наглец даже не выходит из комнат Августы. А еще говорили, что она любила покойного Цезаря! И не удержался, чтобы не уколоть:

– Почему ты носишь траур, Августа? Год уже миновал. Носить траур дольше года неприлично.

– Я ношу траур по Риму. После избрания Бенита вчера многие надели траур, не так ли?

Да, посол слышал про выходку сенатора Флакка и прочих оптиматов. Но предпочел об этом не распространяться.

– Надеюсь, ты собираешься жить не в Альбионе? В Альбионе сейчас очень сильны антиримские настроения.

– Могу тебя заверить, я не отправлюсь в Альбион. В ближайшие дни моя личная яхта «Психея» придет в Танаис, и тогда я покину Готию.

– Тебя ждет крейсер «Божественный Юлий Цезарь».

– Нет, доминус, я же сказала – в Рим я не вернусь.

Зазвонил телефон. Аппарат из зеленого мрамора, отделанный золотом и слоновой костью. Внутренняя связь. Значит что-то, касаемо Августы или посла. Или предстоящей пресс-конференции.

– С твоего разрешения. – Посол взял трубку.

– Человек, который живет в покоях Августы – это Элий, – услышал он голос своего секретаря. – Наш агент сумел его засечь. Он почему-то прячется. Но что это бывший Цезарь – несомненно.

«Бенит меня убьет», – посол против воли улыбнулся, вешая трубку.

– Что-нибудь важное? – Августа нахмурилась – почуяла неладное.

– Ерунда. Мелочь. – Посол опустил голову, потому что дурацкая улыбка вновь растягивала губы. «Так вот какова твоя игра…» – Раздражение ушло, как вода в песок.

– Твое право, Августа, следовать, куда ты пожелаешь, – сказал вслух.

Нет сомнения, что Бенит вскоре узнает о возвращении Элия. Но он узнает это не от посла в Готии.

Впрочем, при таком повороте дел, ему недолго оставаться послом.

Жаль только, что Элий не удостоил его визитом.

«Если Цезарь спасся из Нисибиса, значит, он воистину бессмертен…» – решил посол.

Глава XXIV

Июльские игры 1976 года

«Согласно последним опросам общественного мнения, диктатора Бенита поддерживает восемьдесят девять процентов граждан Рима. Да здравствует ВОЖДЬ!»

«Те люди, что надели траурные тоги, протестуя таким образом против избрания Бенита диктатором, демонстрируют миру лишь свою недальновидность».

Гет проснулся. Предчувствие встревожило. Во сне мелькнуло видение крадущихся фигур. Вот они пересекают двор, вот в недвижной глади бассейна отражаются их темные силуэты. Стоящий на пороге гвардеец, не вскрикнув, валится на плиты нумидийского мрамора. Кто привел в Палатинский дворец неведомых гостей, кто отворил двери? Неважно. Убийцы крадутся по галереям, пересекают залы. Мраморные статуи провожают их взглядами нарисованных глаз. Гвардеец, расхаживающий по пустынной галерее, сейчас падет от их руки. Ну почему он не видит этой черной скользящей тени, почему?!

– Постум! – догадался Гет и вскинул плоскую голову. Стрелой вылетел в галерею. Стоящий на часах преторианец глянул в недоумении на огромного змея.

– Они пришли! Они здесь! Постум! – выкрикнул Гет, и его огромное пестрое тело заскользило по полу.

Авл Домиций, не спрашивая ни о чем, побежал следом. Но они были слишком далеко. Ну почему, почему Гет не ночевал сегодня в комнате императора. Ясно почему – остался на кухне пожрать дольше обычного, а спальня императора далеко от кладовых…

Гет ударился всем телом в дверь детской. Одетые в черное фигуры метнулись в стороны. Он кинулся на них. Сбил одного с ног. Второй замахнулся мечом. Все, конец – решил Гет. Но тут неведомый боец – не гвардеец, другой, ринулся на убийцу. Он был стремителен, он был быстрее всех. Меч его сверкнул лунной дорожкой, и лунное серебро затмилось дымящимся кармином. В сумраке спальни мелькали тени. Неясные, быстрые, волчьи силуэты. Воплощение смерти – неопределенное ядовитое ничто. Они кидались на смелого защитника с яростью воистину звериной, кидались и отлетали прочь.

У колыбели, крыльями раскинув руки, застыла женская фигура. Лицо мелькнуло белым дрожащим пятном.

– Они пришли его убить! – прошипел Гет.

Кормилица и сама знала это. Потому и нависла над малышом, защищая, как могла, своим телом. Гет кинулся к кровати. Убийца топал следом. Женщина отлетела в сторону, ударилась о стену. Гет выхватил ребенка из колыбели. Меч убийцы проткнул пурпурный матрасик. Пух взметнулся снежным облачком. И тут меж Гетом и убийцей возник таинственный заступник. Меч сверкнул и погас под струей крови. Постум проснулся и заплакал. Гет постарался заслонить своей плоской головой происходящее от глаз крошечного императора. Как будто младенец мог понять, что означают эти красные брызги на полу и стене.

– Не смотри, – шептал он. – Только не смотри.

Но смотреть было уже не на что. Убийцы кинулись вон из спальни. Грохотали калиги гвардейцев в коридорах. Возня человеческих тел, чей-то предсмертный вскрик. Удаляющийся топот – напрасная попытка спастись последнего мерзавца.

– Я обещал Элию охранять ребенка, – сказал спаситель. И Гет наконец его узнал.

– Логос, не уходи! – взмолился он. – Я же гений. Если я умру, я умру навсегда.

– Если понадобится, вновь приду.

Вер шагнул к окну. И исчез. Гет знал, что он улетел. Но не видел, как он это сделал.

Постум плакал навзрыд.

Гет прижал его к себе и принялся баюкать.

Бенита разбудили посреди ночи и доложили о покушении. Он сначала не понял, в чем дело, потом пришел в ярость. Покушение устроила Криспина – больше некому. Идиотка, какая идиотка! Теперь противники все свалят на Бенита. Бенита непременно замажут. Больше других будет стараться Флакк и его продажный вестник. Скажут: «У диктатора родился сын, и Бенит решил убрать императора.» А Бениту малыш-император пока не мешает. У диктатора и без этого младенца полно могучих и подлых соперников. Криспина должна была распустить слухи, унизить, оклеветать, посеять семена сомнения, чтобы в нужный момент Бенит собрал урожай. А эта дура решила идти напролом. Впрочем, и Бенит хорош! Разве можно иметь дела с такой идиоткой как Криспина? Но уж больно ему понравилось ее предложение. Оно было великолепно. Прежде всего потому, что грозило опасностью не только императору, но и Криспине. С одной стороны, тень падала на репутацию Летиции, с другой саму Криспину можно было обвинить в оскорблении Величия императора. Кого выгоднее, того и устранить в нужный момент. Дура Криспина о такой возможности не догадывалась. Что ж теперь делать? Только одно – отдать Криспину на растерзание. Как прежде он отдал Ликия.