Дорис Лессинг - Сириус экспериментирует
После этого, явно удивляясь самой себе, она плюнула в меня и, шокированная собственным поступком, поспешила прочь. Я увидела, что из глаз учительницы брызнула прозрачная жидкость и оросила ее руки.
Я понимала, что меня могут убить так же, как убили Родию, но это не трогало меня. Я побрела туда, где в небо поднимался густой столб синего дыма, напоминающий башню причудливой формы. Улицы заполонили взбудораженные толпы людей. Это был первый поджог в городе.
Вскоре я оказалась в огромной, угрюмой, молчаливой толпе, которая собралась посмотреть, как одна из самых изящных каменных фантазий исчезает в клубах темного дыма. Дом таял на глазах, пока не обрушился, подняв столб огня и искр. Теперь со всех сторон слышался недовольный ропот, — лишившись зрелища, толпа начала волноваться и подыскивать новый объект, чтобы занять себя. Стоящие рядом со мной злобно поглядывали в мою сторону. Меня явно брали в кольцо. Затем я увидела Тафту. Его появление не было для меня неожиданностью. Он пробирался ко мне через толпу. Тафта был одет так же, как жители Леланоса, — свободные голубые брюки и такая же блуза, подхваченная ремнем. Похожую одежду носила и я сама, хотя она не давала возможности скрыть или изменить мой облик. Тафта тоже выделялся в толпе — он был широкоплечим, загорелым и бородатым. Он держался уверенно и властно, и люди сразу расступились перед ним — ненадолго, но этого было достаточно. Он взял меня за руку и вывел из толпы, не бегом, но довольно быстро. Пройдя некоторое расстояние, мы завернули за прозрачное круглое здание и вошли внутрь.
Это было какое-то общественное учреждение. Снаружи оно ослепительно блестело, внутри мерцало и переливалось мягким светом. Казалось, мы находимся внутри пустой яичной скорлупы. Мы добрались до лестницы, которая вела наверх, и стали подниматься по ней, пока не оказались на небольшой плоской крыше, откуда был виден город. На месте рухнувшего здания все еще поднимался дым. Мы были так высоко, что толпа внизу казалась маленькой и безопасной. Я всегда испытывала подобное чувство, когда разглядывала города или толпы людей сверху, пролетая над ними в космическом корабле. Когда ты летишь, то, что попадает в поле твоего зрения, кажется крохотным и ничтожным. Нас окружали фигуры из белого и голубоватого камня. И все же мы были не так высоко, чтобы остаться незамеченными, спрятавшись за каменными глыбами.
Так я снова встретилась с Тафтой и пробыла с ним на крыше до глубокой ночи. Далее я кратко расскажу о нашей беседе и о своих мыслях.
Прежде всего, я должна описать свое эмоциональное состояние, хотя уделять ему внимание в отчетах мне приходится нечасто! В свое время на фоне отъявленных злодеев Тафта показался мне обаятельным варваром. Он по-прежнему вызывал у меня симпатию, пожалуй даже большую, чем Родия, о которой я вспоминала неохотно, словно по обязанности. Мне не хотелось думать о ней. По непонятной причине моя память словно отказывалась дать то, что мне причиталось по праву, то, что я заслужила, — в свое время точно так же я реагировала на Клорати. Часть моего сознания стала для меня недоступной, а мозг отказывался выполнять мои, как я считала, вполне разумные требования.
А теперь здесь появился Тафта. Родия предупреждала меня, что он опасен. Он был ее врагом, врагом Канопуса. А значит, и врагом Сириуса. Но здесь была какая-то неувязка. Родия говорила, что мы сумели бежать из Гракконкранпатла благодаря нашему врагу, — получалось, что он помог нам, или, по меньшей мере, позволил нам бежать. Она упомянула об этом вскользь, так и не объяснив, что имеет в виду…
Тафта делал все, чтобы покорить меня. Я понимала это, но его тактика не вызывала у меня протеста, пока он оставался на почтительном расстоянии. Присутствие этого могучего, с пышной гривой варвара, от которого веяло грубой силой, пугало меня, как запах крови. Когда, сидя в низком кресле, он наклонился ко мне и улыбнулся, обнажив великолепные, блестящие зубы здорового животного, его улыбка, напоминающая звериный оскал, непостижимым образом успокоила меня. Я подумала, что вижу ее сходство с оскалом благодаря опыту общения с низшими видами. На самом же деле так мой собеседник выражает свое дружелюбие — обнаженные зубы говорят: я знаю, ты не станешь нападать на меня. Светлые, почти прозрачные глаза под желтыми бровями были мне знакомы: такие глаза встречались даже у обитателей Сириуса. Я понимала, что нас разделяет бездна, и догадывалась, какой Тафта видит меня, сирианку. И все же, думала я, его жизненная сила не была симптомом вырождения, как апатия и нерешительность, от которых страдала наша империя. Он был уверен в своей правоте, не терзался сомнениями и не размышлял об экзистенциальной проблеме. И когда этот человек объяснил, как я могу воспрепятствовать гибели Леланоса, я приняла его слова на веру.
Он говорил так, словно он, Тафта, враг Сириуса, каким-то образом сумел услышать мой внутренний голос. Словно он вместе со мной разрабатывал план моей последней поездки, задавая себе вопросы: почему, ради чего и что дальше? Точно он бродил вместе со мной по Леланосу, с болью ожидая его неизбежной гибели.
Слушая Тафту, я едва не лишилась дара речи. Когда день подошел к концу и небо Роанды потемнело, я почувствовала, что этот враг — это я сама. Точно Тафта без моего ведома оккупировал часть моей души или моего разума. И задолго до того, как в небе Роанды замерцали звезды и я смогла послать приветственный сигнал своему родному дому, я согласилась помочь Тафте воплотить в жизнь его план. Вот что он предложил.
Я должна возглавить управление городом. Тафта поможет мне удержаться у власти столько, сколько нужно, чтобы вернуть Леланос в состояние гармонии и процветания. С его помощью я должна создать правительство, в состав которого войдут самые достойные граждане. И когда все это будет сделано, я либо останусь править городом, став его королевой, либо смогу уехать — и тогда он поможет мне добраться до места назначения в целости и сохранности.
Тафта сказал, что теперь я могу без опаски вернуться в дом Родии, потому что он берет меня под свою защиту, а на следующий день мы сможем встретиться и обсудить «наши дальнейшие планы».
Я провела эту ночь, сидя у окна и глядя в небо, усыпанное звездами. До утра я увлеченно строила планы возрождения Леланоса.
На следующий день, когда я, ни от кого не прячась, шла по зеленым улицам к круглому прозрачному зданию, я продолжала размышлять о том, как лучше организовать в городе управление, как готовить и отбирать людей и назначать их на должности.
С этими мыслями я поднялась на плоскую крышу, но там никого не было. Тафта не явился на встречу в назначенное время. Я не придала этому большого значения. Я была поглощена раздумьями о судьбе Леланоса. В свое время Родия говорила, что одной из причин его гибели будет злоупотребление деньгами. Что ж, это легко исправить! Нужно лишь заставить людей соблюдать закон… при необходимости можно применить силу… Здесь может помочь Тафта со своими войсками… расширение полномочий Проверочной Комиссии… может быть, нужно ввести Тафту в состав Комиссии…
В тот день Тафта не появился вообще. Я чувствовала себя так, словно меня обокрали. Я вновь принялась горевать о Леланосе, Леланосе, который остался без моего мудрого и милосердного руководства. Я ждала Тафту, пока небо Роанды не потемнело и не стало синим. Я смотрела на фигурки людей внизу, и мне казалось, что я беру их под свою защиту, обещая им вечную безопасность и благополучие.
Нельзя сказать, что я горжусь этим, но мой долг — написать об этом.
К концу дня я была не в лучшем расположении духа. Я считала, что Тафта подвел меня, и думала о нем как о провинившемся слуге. В ту ночь я была как в тумане. Я смотрела на звезды, но их вид не находил отклика в моей душе. Где-то в глубине моего сознания, на грани звука и тишины, я слышала предостерегающий шепот: «Сирианка, сирианка, сирианка…» Я встряхивала головой, словно зверь, в уши которого попала вода. «Сирианка, сирианка, — эти слова преследовали меня как наваждение, — будь осторожна, будь осторожна, будь осторожна…»
На следующий день я отправилась на свой наблюдательный пункт позднее и сделала это с расчетом. Когда я пришла, Тафта был уже там и при моем появлении почтительно поклонился — жест, который всегда казался мне чересчур подобострастным. Он прикоснулся своими мохнатыми губами к моей руке, а затем, не меняя позы, взглянул на меня с видом победителя и обнажил белые зубы.
— Приношу свои извинения, — сказал он. — Но я трудился во имя нашего общего дела.
В этот момент мои иллюзии начали рассеиваться. Тафта стоял передо мной, воплощение уверенности и силы. Солнце согревало его бороду и кудри на голове. Его смуглая кожа, под которой бежала алая кровь, лоснилась на солнце. Я заметила, что при перегреве железы животных такого типа выделяют жирный секрет для охлаждения. Открытые участки его кожи, щеки, лоб, нос, ладони и даже уши были покрыты крохотными круглыми капельками. У этой влаги был солоноватый запах. Но что-то во мне по-прежнему говорило: это здоровье, это жизненная сила, это то, что тебе нужно!
