Дорис Лессинг - Сириус экспериментирует
— Нельзя изменить законы Роанды, — сказала она, — как нельзя изменить законы Вселенной. Да, здесь они неразумны, но ничто не остается неизменным. Ты знаешь это по своей империи! Была ли среди созданных тобой хоть одна культура, которая не менялась и в конце концов не исчезла?
Посмотрев ей в глаза, я неохотно согласилась.
— Лучшее, что мы можем сделать — это стремиться, пусть ненадолго, приблизиться к совершенству. Мне удалось сделать это, создав Леланос. А теперь мне пора уходить.
— Ты считаешь, что на этот раз твоя задача выполнена?
— Да, я сделала свое дело.
— Спасибо, что ты спас меня, Назар.
— Как ты когда-то спасла меня.
Родия встала. Я заметила, что она выглядит усталой и передвигается с трудом.
— Должно быть, ты рада, что уходишь, — сказала я мрачно.
— Я всегда рада, когда приходит пора уходить, — отозвалась она знакомым насмешливым тоном. — Иногда кажется, что привыкнуть к этому невозможно, — сначала ты разбиваешься в лепешку, чтобы создать что-то стоящее, а потом — и этот момент всегда наступает слишком быстро — оказывается, что все позади и дело рук твоих превратилось в свою противоположность.
На мгновение ее лицо исказилось от боли. Затем оно снова стало спокойным и ясным. Родия размышляла о будущем, о котором я могла лишь догадываться.
— Будь осторожна, сирианка, — сказала она. — Тебе грозит серьезная опасность.
— Зачем же ты привела меня сюда? — Я была сердита и обижена.
— Ты упряма, сирианка. Ты не в состоянии усвоить то, что тебе говорят, пока не набьешь шишек.
— Что ж, — усмехнулась я, — скажи, есть ли у меня шанс преодолеть опасность?
Родия посмотрела на меня с улыбкой.
— Не в этот раз, так в другой. — И меня вновь укололо ее безразличие.
Она почувствовала это и сказала:
— Сирианка, бунтовать бесполезно, ты это знаешь. Сейчас тебе хочется говорить только нет, нет, нет. Но спроси себя, против чего ты восстаешь. Когда ты бродила по городу, видя в его жителях жертв, которых бросили на произвол судьбы, задумывалась ли ты, кто их бросил и кто решает, что для них добро, а что зло? А ведь если бы кто-то взбунтовался против Сирианской империи, ты бы в два счета поставила его на место, так? — И она посмотрела мне в глаза так пристально, что я кивнула. — И наверняка наказала бы его весьма сурово! В тебе нет сострадания к тем, кто восстает против Сириуса. Но когда ты или я восстаем против того, что управляет всеми нами, никто не сажает нас в тюрьму и не убивает во имя незыблемости власти и порядка. Все мы подчиняемся Необходимости, сирианка, всегда и везде. Неужели ты думаешь, что, сокрушаясь над тем, что кажется тебе потерей, ты в силах победить Необходимость? Что твои стенания и жалобы могут что-то изменить? Вспомни, что ты говорила мне, когда я кусала руки и выла как зверь в Коши?
Внезапно утреннюю тишину прорезали далекие гневные крики. Я не раз слышала подобное на других планетах, но мне не верилось, что это может случиться здесь.
— Да, — сказала Родия. — Когда человек или общество начинают опускаться, все происходит очень быстро. На Шикасте мы зачастую обнаруживаем это, когда равновесие сил уже осталось в прошлом. Лучшие времена Леланоса позади, сирианка. Будь осторожна. Прощай. Мы скоро встретимся. Нам еще предстоит встретиться здесь, на Шикасте, на этой злополучной планете… к несчастью, мы еще встретимся… — Произнеся слова «к несчастью», она усмехнулась совсем как Назар, и, как ни странно, это успокоило и развеселило меня.
Родия молча вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Снаружи бушевали толпы людей, которые потрясали оружием. Я услышала выкрики: «Смерть тиранам, смерть Родии, смерть олигархии…» Сверху мне было видно, как Родия вышла из дома и шагнула в толпу. Увидев бывшую надсмотрщицу, люди начали осыпать ее проклятьями, они окружили ее, повалили и принялись избивать, а когда толпа схлынула, на залитой солнцем мостовой осталось мертвое тело.
В городе не прекращались беспорядки, было не до похорон, и Родию просто бросили в общую могилу вместе с другими погибшими повстанцами. Я была уверена, что она хотела именно этого. И все же лучше бы меня там не было. Теперь я осталась беззащитной. Поскольку меня знали как ее соратницу, мне приходилось прятаться. После смерти Родии я впала в сонное оцепенение. Я забыла то, о чем размышляла прежде, и позабыла о своем долге. Целыми днями я бродила по Леланосу. Это стало для меня чем-то вроде траурного ритуала. Я скорбела не о Родии и не о Назаре, а об утраченном совершенстве. Мне не надоедало бродить по улицам. Каждый город обладает индивидуальностью, и у Леланоса тоже было свое лицо. Невероятная изобретательность в применении строительных материалов делала его неожиданным и многоликим. Он был расположен на широкой равнине, окруженной горами, которые находились достаточно далеко, чтобы не подавлять своим величием. Рельеф тоже отличался разнообразием, а пышная растительность радовала глаз всеми оттенками зеленого цвета. О, как прекрасна зелень Роанды! Тот, кто никогда не видел этой планеты, едва ли сможет представить ее очарование. А после появления «времен года» палитра природы стала еще богаче. Равнина, где находился Леланос, — увы, но теперь о ней можно говорить лишь в прошедшем времени, — была одним из самых восхитительных мест, которые я когда-либо видела. Казалось, что город вырос из этой равнины и был пронизан ее духом, ее экспрессией. Куда бы вы ни пошли, повсюду видели блестящие зеленые листья деревьев и сочную траву, в которой утопали здания. Сами дома часто вызывали улыбку, они всегда строились с выдумкой, а порой даже пародировали архитектурный стиль самого Леланоса. Почти к каждому дому хотелось поскорее подойти поближе и рассмотреть его как следует, и в то же время было так приятно любоваться им издали, предвкушая еще большее удовольствие… В лучшие времена улыбка не сходила с лица обитателей Леланоса. Архитектура города была архитектурой радости. Небольшое с виду здание внутри могло оказаться куда просторнее, чем ты ожидал. Казалось, что дома сделаны из облаков, разноцветных мыльных пузырей или грозовых туч, которые появляются ниоткуда в синем бездонном небе. Мягкие, округлые колонны, светлые, легкие сферические или кубические формы, — казалось, что перед тобой прямо на глазах растет ледяной кристалл. Местами виднелись осторожные цветные мазки красного камня. Этот камень мог появиться, например, там, где он символизировал вспышку молнии. Архитектура зданий воздавала должное силам природы, которые давали жизнь обитателям планеты. Рядом с этими воздушными зданиями, которые так прекрасно вписывались в камень, подчиняясь Необходимости — я наконец-то научилась узнавать «Необходимость», о которой говорили канопианцы, — были и другие. На первый взгляд, они стояли в беспорядке, но на самом деле постепенно открывались твоему взору или прятались от него, точно ты гулял по небу, а они парили в вышине. В Леланосе казалось, что до неба и облаков можно дотронуться рукой. Невозможно описать словами легкость духа и светлую радость, которые вызывало это место. Я вспоминала другой город, далеко в горах, где здания из такого же синевато-серого камня возвышались темными громадами, которое подавляли своим величием. На улицах прежнего Леланоса всегда было людно. Его обитателями были высокие, мускулистые люди с темной, почти черной кожей, приветливые, смышленые, ловкие и красивые. Их одежды были такими же яркими, как и их город. Они любили украшать одежду и волосы яркими перьями лесных птиц и живыми цветами.
Как-то раз, бродя по городу, я увидела группу детей. Они сидели на сочной зеленой траве. Их волосы блестели, одежда была светлой и яркой, но лица были мрачны. Ребятишек сопровождала женщина, которая была их учительницей, когда город процветал. Она пыталась разговорить своих бывших учеников, чтобы заставить тех выразить свое отношение к бунтам и разрушениям, которые теперь не прекращались. Когда-то это была мудрая, интеллигентная женщина, но теперь она выглядела усталой и отчасти потерявшей рассудок, — она явно не понимала, почему вокруг творится подобное. Внезапно один мальчик закричал: «Смерть олигархии!» — и его крик подхватили другие. Один за другим дети повскакали и с визгом и криками бросились прочь. Вскоре в той стороне, куда они устремились, в синее небо стал медленно подниматься столб черного дыма.
Учительница медленно подошла ко мне. Она подняла глаза, и я увидела в них знакомое выражение. Даже хорошие манеры не позволяли жителям города скрыть изумление и отвращение, которые вызывали моя белая кожа и светлые волосы.
— Если это твоя затея, — сказала она тихо и горько, — ты можешь гордиться!
После этого, явно удивляясь самой себе, она плюнула в меня и, шокированная собственным поступком, поспешила прочь. Я увидела, что из глаз учительницы брызнула прозрачная жидкость и оросила ее руки.
