Джон Мэн - Иоганн Гутенберг
Танстолл, будучи вне себя от ярости, приказал купить и сжечь как можно больше копий. Сотни книг были сожжены на большом костре неподалеку от Креста Святого Павла – по крытой свинцом трибуны в старом соборе Святого Павла, с которой обычно зачитывались папские буллы. Ничто не могло лучше помочь распространению идей Реформации. Библия Тиндейла стала продаваться быстрее и позволила ему на вырученные деньги быстро напечатать шесть новых изданий – всего 18 тысяч копий в течение следующих трех лет.
Библия Тиндейла не являлась шедевром книгопечатания, но это было неважно.
Он, конечно, был еретиком и преступником, жестоко преследуемым лордом-канцлером Генриха VIII, сэром Томасом Мором. Несмотря на парадоксы, к которым привела его вера, строгая мораль сделала Мора непреклонным в порицании Тиндейла. Он говорил, что нужно уничтожить книги – сжечь их и самого Тиндейла, – чтобы сохранить мир в королевстве. Ересь – это плохо, но терпимо, а вот диверсия – недопустимо. В конце концов убеждения Мора привели его к гибели. Когда его король, желавший получить наследника мужского пола, порвал со своей женой-испанкой Екатериной и бросил вызов папе, Томас отстаивал папское верховенство, за что был казнен в 1535 году. В том же году Тиндейл, все еще работавший над Старым Заветом, во время своего пребывания в Нидерландах был предан, заключен под стражу на 18 месяцев, а затем задушен и сожжен. Какое безумие: английский католик и английский протестант казнены практически одновременно за свои противоположные взгляды!
Вклад Тиндейла в мучительный и кровавый переход Англии от католицизма к протестантизму стал очевидным.
К тому времени вклад Тиндейла в мучительный и кровавый переход Англии от католицизма к протестантизму стал очевидным. Он положил начало великому английскому движению, которое в течение ближайшего столетия породило творения Шекспира и Библию короля Якова. Тиндейл был английским Лютером в том смысле, что он использовал простой язык. По словам Тиндейла, простые люди не могли понять христианское послание, «за исключением того случая, когда Писание изложено на их родном языке и лежит перед ними». По преданию, он сказал сомневавшемуся церковнику: «Благодаря мне через много лет мальчик, вспахивающий поле, будет знать о Священном Писании больше, чем ты!» Его наставления все еще с нами, или, по крайней мере, должны быть с нами. В Евангелии от Матфея, глава 6, в версии короля Якова величественно говорится: «Когда молитесь, не используйте ненужных повторений». Тиндейл не усложняет вещи: «Молясь, не говорите лишнего». В Первом послании к Коринфянам, глава 13, в популярном отрывке, в котором версия короля Якова содержит так много приводящих в замешательство упоминаний о «милосердии», Тиндейл употребляет простое слово «любовь», к которому возвращается Новая английская Библия. Он использовал интонацию и ритм разговорной речи, и, подобно Лютеру, помог англичанам определить свои культурные принципы.
* * *Мало у кого возникали сомнения в том, что эти важные перемены произошли во многом благодаря книгопечатанию.
Гутенберг, ранее любимый католиками, теперь стал героем протестантов. Книгопечатание, по словам Лютера, «являлось величайшим актом милости Божьей, благодаря которому дело Евангелия смогло продвинуться вперед», освободив Германию от римских оков; и его последователи были полностью с этим согласны. В 1542 году историк Иоганн Слейдан писал: «Как будто в качестве доказательства того, что Бог избрал нашу землю для выполнения особой миссии, здесь было изобретено новое чудесное и изящное искусство – искусство книгопечатания. Оно открыло глаза Германии, а сейчас несет просвещение другим странам». Популярная метафора, повторявшаяся во многих изданиях времен Реформации, сравнивала книгопечатный пресс с его предшественником – винным прессом, из-под которого лился свежий благородный напиток. Как писал Джон Фокс в своей «Книге мучеников» (1563), «Господь начал работать ради своей Церкви не с мечом и желанием покорить своего возвышенного противника, но с помощью книгопечатания, письма и чтения… Либо папа должен упразднить знание и книгопечатание, либо книгопечатание должно уничтожить его».
Гутенберг, ранее любимый католиками, теперь стал героем протестантов.
Папство, конечно же, не хотело быть уничтоженным и отстаивало свои позиции, используя то же самое «божественное искусство», как называл его Николай Кузанский. В некотором смысле Николай Кузанский и Гутенберг достигли своей цели, поскольку теперь стало возможным воспроизводить унифицированные тексты, тем самым сделав их доступными для всего католического мира. Но теперь этот мир находился под угрозой, поэтому единообразие превратилось в нечто менее добродетельное – в строгий консерватизм и отрицание перемен. Определенные идеи, которые раньше были возможным предметом дискуссий, такие как космология Аристотеля, теперь стали непреложными. Из-под строгих прессов Рима выходили книги с указаниями о том, как определить грех и как правильно проповедовать.
Однако Церкви этого было недостаточно. «Если одни работы должны быть опубликованы, то другие – определенно нет» – эта точка зрения Церкви вызывала порицание со стороны некатоликов: они осуждали попытки контролировать печать, запрещая те книги, которые Церковь не одобряла.
Церковь всегда заявляла о своем праве одобрять или не одобрять книги, и бывали случаи запретов, которые инквизиции было несложно реализовать, так как тогда одни монахи изготавливали книги для других монахов. Но приход книгопечатания создал проблемы, а Реформация еще больше их усложнила.
Церковь всегда заявляла о своем праве одобрять или не одобрять книги.
В 1542 году папа Павел III создал инквизицию, цель которой – противостояние Реформации. Эта цель достигалась с помощью террора, которому могли позавидовать даже испанские инквизиторы. Одна из функций инквизиции – осуждение еретических книг – задача, которую во Франции выполняла Сорбонна, опубликовавшая свой собственный список запрещенных книг. Тридентский собор (1545—1563), созванный, чтобы дать ответ протестантской ереси, установил централизованный список еретических книг, которые существовали благодаря этому проклятому изобретению, книгопечатанию, а также список допустимых книг, который, благодаря этому «божественному изобретению», мог распространяться по всему миру верных христиан. Первый список, опубликованный в 1559 году, увеличивался с каждым годом, так же как и его плохая слава.
Хотя на самом деле не такая уж и плохая, потому что «Индекс запрещенных книг» объявлял обо всех интересных новинках и служил хорошей рекламой для протестантских издателей. Запрет, в действительности, практически никогда не работал: во Франции официальный книготорговец Жан Андре издал как «Индекс запрещенных книг», так и книгу запрещенного еретического поэта Клемана Маро. Запрет служил своего рода рекомендацией. Среди тех, кто в первое время находился в списке запрещенных авторов, были Пьер Абеляр, Лефевр д’Этапль (первый переводчик Библии на французский язык), Боккаччо, Кальвин, Данте, Эразм Роттердамский, Рабле и, конечно же, Лютер. К тому времени, как в 1966 году «Индекс» был отменен, в нем накопилось 4 тысячи книг.
«Индекс запрещенных книг» объявлял обо всех интересных новинках и служил хорошей рекламой для протестантских издателей.
Этот список легко критиковать. Такова судьба цензоров всего мира – подвергаться насмешкам и оскорблениям. Но так как «Индекс» оказался знатным провалом (среди запрещенных авторов были Вольтер, Руссо, Гиббон, Бальзак, Флобер, Декарт и Дарвин), скорее всего, не стоит порицать его со слишком большой строгостью, которую можно приберечь для нескольких удачных случаев работы цензуры, имевших место в прошлом столетии. Следует отметить, что, как указывает Норман Дэвис в своей книге «История Европы», Ватикан не видел ничего разрушительного ни в «Иконокласте» Мильтона (который был запрещен в Англии в 1660 году), ни даже в «Любовнике леди Чаттерлей» (который был запрещен в Британии с 1928 по 1960 год). Его противоречивость кажется теперь признанием единственного факта: было уже слишком поздно делать что-либо с тем, что уже вышло из-под контроля.
* * *Эта книга фокусируется в основном на стартовой точке книгопечатания и его непосредственных последствиях. Более поздним результатам нет и не будет конца, пока бумага не отживет свой век, а быть может, им не будет конца и тогда, поскольку изобретение Гутенберга положило начало переменам, которые уходят глубже, чем какое-либо открытие по отдельности или в комбинациях с другими.
Печатая Библию, Гутенберг стремился создать вещь, которая хранилась бы так же долго, как любая рукописная копия. Его предположение, которое в то время было общераспространенным, состояло в том, что пергамент предпочтительнее бумаги, поскольку пергамент вечен, а бумага бренна. Здесь сокрыты две иронии. На самом деле его бумажные Библии хранились достаточно хорошо. Он определенно удивился бы, если бы узнал, что некоторым из них исполнилось 500 лет. Тем не менее, если не считать таких крупных работ, бумага действительно разрушается, но – и в этом опять-таки заключается ирония – часто это не имеет значения, поскольку теперь, когда книги можно печатать и перепечатывать, значение имеет не материал, а содержащаяся в них информация.
