Вадим Сухачевский - Иная сила

…Ворвались те, что с Бенигсеном и Зубовым…

…Император в одной ночной сорочке стоит у камина, лицо его испуганно, мертвенно-бледно… «Что вы делаете, Платон Александрович?!..» Вдруг в последнем отчаянии срывает шпагу со стены…

…Что он может даже со шпагой в руках, курносый, крохотный, в этом смехотворном облачении?..

…Чья-то тяжелая золотая табакерка обрушивается на его висок…

…А вот и шарф, этот самый шарф!..

Кто-то уже снял его с пояса и обматывает вокруг неподвижной от ужаса императорской шеи…

Как он туг, этот шарф! И как он, оказывается, бел, когда лицо того, чью шею он сдавливает, уже неживое, наливается синевой!..

«Надо ли говорить? — думал фон Штраубе. — Следует ли отравлять этому испуганному человеку последний год его жизни знанием неизбежного?..»

— После Рождества мы с Ростопчиным собираемся на охоту, — сказал император. — Что думаете, барон, там ничего опасного не может произойти?

Нет, Рождество было слишком близко. У него еще, безусловно, было время.

— Можете, ваше величество, отправляться смело, — ответил поэтому фон Штраубе. — Охота пройдет вполне благополучно, во время нее можете не опасаться ничего.

Боже, и в руках этого человека, способного мыслить не далее ближайшего Рождества, сейчас была судьба великой страны через целое столетие!..

— Слава Богу! — облегченно вздохнул император. — Я вам верю, верю, барон!

Глава XXV

Последняя

Мы, Павел Первый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, сим указом повелеваем:

— Послание наше, запечатанное печатями Мальтийского ордена, хранить в таковом виде, не вскрывая, 100 лет.

Передать письмо для прочтения лишь моему далекому потомку, Российскому Государю, который будет к тому времени править империей.

Произойти сие должно в самом конце 1899 г. от Рождества Христова.

— Создать особую Тайную канцелярию для хранения оного послания, состоящую из камергеров и обер-камергеров. Резиденцией назначить дворец в Павловске. Должностям и чинам членов Тайной канцелярии передаваться по наследству. Никаких других забот на чинов Тайной канцелярии не возлагать.

— Быть исполнену сему в точности как я указал, ибо такова моя воля, кою всем потомкам моим на протяжении столетия завещаю незыблемо исполнять.

Графу Палену

(шифровано)

Ваше сиятельство.

Вняв Вашим наставлениям, после Рождества делаю предложение кутайсовской сестрице.

Я так понимаю, все приготовления (Je compte, vous comprenez?68) Вами уже произведены, и участь сделаться брадобрейским зятем минует меня.

Надеюсь также, что Вы не внемлите увещеваниям А. оставить Урода в живых. Это было бы безумием!

Ждите меня.

Душою с Вами.

Графу Палену

(шифровано)

Дорогой граф!

«Мене, текел, упарсин»69, – уже начертано на стене Урода (думаю, не без помощи Вашей руки). Взвешена его судьба на высших весах – и оказалась слишком легкой.

Решимость светлейшего Зубова придает всем сил.

Полагаю, нерешительности А. в отношении того, жить Уроду или умереть, не следует придавать большого значения. Будем надеяться – когда все произойдет, он проявит христианское терпение, не думаю, чтобы у него был иной выход.

Уверен – сама рука Судьбы движет нами. Сам Урод сделал все, чтобы этому способствовать.

Со своей стороны – готов ко всему!

Верный Вам

Светлейшему князю

Платону Зубову

(шифровано)

Дорогой князь Платон!

Поставьте условием, чтобы свадьбу с брадобрейской сестрицей отложили на год. Придумайте какой-нибудь подходящий предлог.

Не упрекайте меня в медлительности, ибо необходимо подготовить решительно все, на что понадобится не менее года. Лишь тогда никакие случайности не смогут воспрепятствовать нам. Девиз древних «Festina lente»70 – единственный залог успеха.

А неожиданности, должен Вам сказать, поджидают едва не на каждом шагу.

К примеру, на днях Урод имел продолжительную беседу с мальтийцем фон Штраубе. Я уж боялся, что сей рыцарь поведает ему о близком конце (рыцарь, говорят, в самом деле обладает даром предвидения) и тогда Урод предпримет какие-либо меры. Всегда, мой друг, надо учитывать возможность вмешательства некоей иной силы.

После беседы с рыцарем ночью Урод засел за какое-то послание. Писал всю ночь. Я в страхе думал – уж не составляет ли он по примеру Калигулы какие-нибудь проскрипционные списки.

К счастью, однако, мои подозрения не оправдались. Послание нашего Калигулы было совсем иного свойства, и заботило его нечто отдаленное от нас на целый век, а вовсе не то, что уже, я полагаю, для него предрешено, и теперь я надеюсь, что более никакие иные силы не способны этого неизбежного предотвратить.

Послание свое он адресовал тому, кто будет править век спустя, запечатал семью мальтийскими печатями и создал особую канцелярию для его хранения.

Что ж, пускай о сохранности послания заботится А. — быть может, сие как-то облегчит его душу, не менее романтическую и мистически настроенную, чем у его отца.

Мартовские иды 1801 года – вот, я полагаю, крайний срок для того, что мы обязаны осуществить.

Ваше отсутствие – пожалуй, последнее препятствие.

Жду встречи.

Шифрованные послания графу Палену

С братом и с Вами – всегда. Хоть в рай, хоть в самый ад! В моем участии можете не сомневаться.

Коли желаете без крови, то мой шелковый шарф и моя золотая табакерка всегда при мне.

С Вами – хоть на смерть. Все равно дальше так продолжаться не может.

Ваше высокопревосходительство!

Нет такой силы, которая испугала бы нас, когда Россия прозябает под властью ненавистного всему дворянству Калигулы!

Дворянская честь заставляет нас быть с Вами и только с Вами! Страха нет, ибо позор страшнее смерти.

Граф!

Мой ответ Вы знаете. Находиться под властью Урода – все равно что быть прилюдно высеченным.

Страшиться далее устал. Думаю, остальные – тоже.

Жду назначенного часа с таким же нетерпением, с каким влюбленные ждут свидания.

Вверяю судьбу Вашему тактическому гению.

Душой с Вами.

Но как шеф Кавалергардов должен буду находиться при особе престолонаследника.

Полагаю, что в конце концов мне удастся направить его в нужную сторону.

Граф Пален со вниманием прочел письма и, удовлетворенно прознеся вслух: «C’est excellent!»71 – швырнул их в камин и затем собственноручно кочергой разворошил образовавшуюся золу.

— Спасли, спасли Русь-матушку! — восклицал Бурмасов, расхаживая по своей гостиной. — Все вроде содеяли, что могло зависеть от нас!.. Впрочем… — приостановился он. — Вру! Еще одного не сделали!

— Чего? — не понял фон Штраубе.

— Как же! А жениться! Чтобы всегда была иная сила, способная пособить отечеству, а то на прочие силы, особенно которые в эполетах, я, признаться, не слишком полагаюсь… И знаешь, куда мы отправимся искать невест? В Москву! Только в Москву! Там у нас знаешь какие невесты! Любому Парижу на зависть!

— Да и в Петербурге тоже ничего, — вставил присутствовавший тут же Двоехоров.

— Да, да, с родинками! — согласился Никита. — С очаровательными родинками!

— С родинками, — радостно подтвердил Христофор. — С родинками!.. Так что увольте, в Москву поехать с вами не могу – через месяц тут у самого свадьба.

— Вот за что мы перво-наперво и выпьем! — сказал Никита, открывая «Вдову Клико».

…А фон Штраубе казалось, что Никита при этом вдруг отделяется от земли и воспаряет в воздух.

…Однако нет – это был совсем другой Бурмасов, далекий потомок этого.

…И далекий потомок нынешнего государя взрезал ножом доставшийся ему пакет. И произносил при этом: «Господа… Однако… это ужасно, господа…»