Андрей Марченко - Милитариум. Мир на грани (сборник)
И вдруг наступила тишина. Надо мной светило яркое солнце. Я плыл вместе с белыми облаками по небу, наполненному тишиной, светом и спокойствием. Где-то внизу сражались маленькие игрушечные аэропланы, словно дети играли в войну понарошку. Беззвучно вспыхивали разрывы от выстрелов зениток. «Кэмел» с черепом на фюзеляже задымил и вышел из боя, но триплан Манфреда устремился следом за ним – Красный Барон не отпускает добычу. Тадеуш уводил биплан рывками. Рихтгофен не стрелял, поджидая тот миг, когда сможет наверняка поразить цель.
Я устремился на помощь к Тэду, бросив аэроплан в пике. Взгляд залила серая пелена. Черное пятно Беса металось перед глазами. Птица без ног летела убивать.
Мысленно я сократил расстояние между мной и красным «Фоккером». Сознание разделилось – я продолжал сидеть в кабине «Кэмела» и одновременно меня засасывала воронка сна наяву. Второй «я» теперь находился в триплане Красного Барона.
– Здравствуй, Рой, – сказал Рихтгофен. – Впереди твой друг?
В «Кэмеле» Тадеуша загорелось масло. Языки пламени выбивались из фюзеляжа, аэроплан летел, оставляя позади черные клубы едкого дыма.
– Я ведь убью его, если ты меня не остановишь.
Тот Манфред, который говорил со мной, казалось, не зависел от Красного Барона, чьи пальцы нажимали на гашетку пулемета. Прищуренный взгляд, стиснутые губы – Манфред, управляющий «Фоккером», выглядел как хищник, преследующий жертву. Для него существовала только очередная победа.
– Убей меня, Рой, – сказал другой Манфред. – Я ведь предупреждал, что не остановлюсь.
Первый «я» стрелял. Длинные очереди разрывали воздух, но расстояние между моим «Кэмелом» и «Фоккером» Рихтгофена было слишком велико. Поздно! Не успеть… Аэроплан Тадеуша будто споткнулся о невидимую преграду, клюнул носом и стремительно полетел к земле. Из клубов дыма вырвался желтый комочек – выпущенная канарейка устремилась в вышину, словно вылетевшая душа моего друга.
Еще секунда, и Красный Барон уйдет с линии огня, а я упущу возможность убить своего врага. Сознание больше не находилось в его «Фоккере». Оно слилось с другим «я» в кабине «Кэмела». Красная птичка готова была растерзать противника. Но мои непослушные пальцы отказывались давить на гашетку, потому что в кабине «Фоккера» я видел себя.
Я, а не Красный Барон убивал моих друзей. Я, а не Красный Барон вел счет своих побед, словно на спортивном соревновании. Я вспомнил свой беззвучный крик, когда держал на руках тело Аманды.
Кто-то должен остановиться первым. Манфред фон Рихтгофен летел впереди, подставляя «Фоккер» под выстрелы, которых не прозвучало. Мои пальцы соскользнули с гашетки. Мы летели друг за другом, не сворачивая.
С земли стреляли пулеметы.
Возможно, это был действительно удачный выстрел. Возможно, кому-то просто повезло. Потом мне рассказывали, что пуля пробила грудь Рихтгофена у самого сердца, но умер он не в воздухе, а на земле. Его красный аэроплан рухнул у окопов, и множество фигурок-муравьев устремились к павшему хищнику.
Я повернул «Кэмел». Чувств не было – только пустота. Пройдет несколько дней, и победу над Красным Бароном присвоят мне – войне всегда нужны новые герои. Но это будет в будущем. А сейчас я возвращался на аэродром.
Что-то светлое, словно маленькое невесомое облачко, бывшее ранее Бесом, оторвалось от моего биплана, развернуло крылья и устремилось к солнцу за белые пушистые облака.
Дмитрий Градинар
Галицийские сны
Памяти павших в той великой битве посвящается…
Реляция в Ставку Верховного Командования. Западный фронт, не дожидаясь полного сосредоточения и развертывания своих частей, 5 августа с. г. атаковал австро-венгерские войска в Галиции, нанеся им поражение. Несмотря на сопротивление врага, четыре его армии были отброшены за реки Сан и Дунаец, что полностью сняло угрозу на юге и позволяет составлять планы вторжения в Венгрию и Силезию, одновременно облегчая задачу по проведению Восточно-Прусской операции. Нами заняты Восточная Галиция, Буковина, начата осада Перемышля. Полностью снята угроза поражения Сербии. Боевые действия велись на фронте свыше трехсот верст, силами 3, 4, 5, 8 и 9-й армий и днестровского отряда, которым противостояло четыре австрийские армии эрцгерцога Фридриха и фельдмаршала Гетцендорфа, а также германский ландверный корпус генерала Войрша. Потери Австро-Венгрии составили 400 тыс. человек, включая 100 тыс. пленными. Наши потери – 230 тыс. человек. Сентябрь, 1914 г. Командующий Юго-Западным фронтом генерал от артиллерии Н. И. Иванов.
В жаркий полдень на крыльцо мелкой галичанской хаты, прильнувшей, словно невеста к плечу жениха, к огромному желтому валуну, взошел чуть прихрамывающей походкой юноша, возникший словно из ниоткуда. По крайней мере, именно за юношу его принял часовой, дремавший поодаль от крыльца, в тени сочной лещины.
– Ну-ка, осади назад! Куда пошел? Видишь, чего написано?
Рядом с завалившимся дверным косяком действительно была прибита дощечка со старательно выведенным словом «ШТАБЪ». Краска на солнце уже облупилась, и пора бы ее было обновить. Впрочем, ни это обстоятельство, ни окрик, никак не помешали молодому человеку войти в хату. Он лишь бросил незадачливому часовому:
– Винтовку подбери, пальцем, что ли, стрелять будешь? – и толкнул скрипучую дверь.
В избе, где кроме прихожей имелась всего одна комнатушка, перегороженная ситцевой занавесью, на узкой кровати, свесив руку к полу, старательно храпел офицер. Китель, портупея и брюки аккуратно сложены на лавке, на столике – ворох бумаг, оплывшая свечечка и пустая кружка. Сентябрьская липкая жара прижала всех, кто находился на хуторе. Люди или ползали наподобие вялых мух, или прятались в тени, где их всё равно догонял полуденный сон.
Взглянув на бумаги, на свечной огарок, на лицо спящего – раскрасневшееся в собственном поту, со вздутой на лбу веной, вошедший так же быстро ретировался. Он понял, что тут всю ночь шла работа и прерывать чей-то сон – не лучший способ представиться.
– Тс-с-с! – приложил он палец к губам, выходя из хаты, где уже поджидал солдат с оружием на изготовку. – Не шумим. Раз спят, зайду позже. – И сразу же совсем другим тоном: – Где, ты говоришь, кухня? Покормиться бы. Живот к спине прилип, пока добирался.
Теперь часовой смог разглядеть его лучше. Морщины в уголках карих глаз, шершавый след бритья над верхней губой, тонкий шрам справа на шее, и еще один – под правым глазом. Взгляд – насмешливый и вместе с тем отвлеченный, будто разговаривая об одном, человек думает совершенно о других делах. По всему выходило, юнец-то вовсе не юнец. Просто выглядит молодо. Часовой, повидавший всяких людей и во всякое время, опустил винтовку.
– Вы бы, в другораз прежде, чем куда лезть, спрашивали. Пост – на то и пост, чтобы порядок, и чтобы никого не пропускать, даже если в погонах. А уж те, которые без погон… – мыслями часовой перебирал варианты, кто, что, а главное – откуда взялась эта птица залетная.
Если бы не стоянка на хуторке, ни за что бы он не проворонил службу. До шляха верст семь, немного вроде, но – верхами, через гору и лес, а там кручи неподъемные, овраги с осыпями, заросли ежевичные, а терновник – почище стальной проволоки, не всякий доберется. Другой путь, вдоль берега, – это вообще верст двадцать, с дорогами тут полный швах. Да и стрелок австрийский всегда какой-нибудь окажется. Те, что с перышком на смешном картузе. Из самого Тироля. Те, что промахиваются редко.
– Первая мысль часто самая верная, – подмигнул пришелец. – А через гору тяжко, да надежней.
– Мысли, что ли, читаете? Или совпало? О том и думаю, откуда и зачем…
Юноша – не юноша одним движением скинул с плеч домотканую накидку, спасающую во влажных галичанских лесах от комарья, и под распластавшимся на небе солнцем сверкнула звездочка, приютившаяся на тонкой красной полоске.
– Виноват, господин прапорщик!
Часовой, осознав, в каком положении его застали на посту, смутился и замолк, насупившись.
– Не переживай, – миролюбиво и даже уважительно сказал пришелец. – Вижу, Георгия имеешь, значит – службу знаешь. Как звать-то?
– Солдат сто девяностого Очаковского полка сорок восьмой дивизии Васыль Крюков!
– За что крест?
– За японскую кампанию.
– А сам откуда?
– Звенигородский я, вашбродь, с-под Москвы.
– Из-под Москвы? Неужели взаправду – Васыль?
– Василий я. Третий месяц тут уже. На галичанский лад, значит. Кто Васыль, кто Петро, кто Славко. А столоваться, – у нас в лесу столуются. Там и начальство сейчас. В хате – другого полка офицер, зашел в гости и вздремнул с дороги.
– Зашел в гости? За двадцать верст? Ясно, Васыль. Ладно, про то, как на посту заснул, никому не скажу, но это только по первому разу. Штаб всё же, и на столе бумажки разные, смекаешь?
