Андрей Посняков - Сын ярла
А волк и вправду не ел детей. Налетал, хватал ребенка и, закинув на загривок легкое тело, быстро уносился в чащу. Один – без стаи, терпеливо ждущей вожака в одном из тайных логовищ, – несся по урочищам, стремясь к ведомой только ему одному цели. Целью этой был Черный лес – именно там, присыпанные хвоей, лежали под старой елью пузатые смешные кувшины. Лежали, дожидаясь своего часа. То были жертвенные кувшины самого Крома Кройха, жестокого кельтского бога, давно потерявшего былую силу у себя дома, в Ирландии, и надеющегося обрести ее вновь с помощью верных друидов. Конхобар Ирландец, младший жрец древних богов, по возможности подпитывал черную ауру Крома свежей дымящейся кровью. Но Кром хотел крови человека. Об этом всегда помнил Форгайл Коэл, друид, обретающийся в теле волка. Для того и нужны были ему дети. Взрослого, несмотря на всю свою силу, не дотащил бы оборотень-волкодлак на место будущей жертвы. Поэтому крал детей. Да и детская невинная кровь – куда уж угодней Крому!
Подтащив очередную жертву к кувшинам, Волк-Форгайл дожидался тьмы и перегрызал ей горло острыми, как бритвы, зубами, стараясь, чтобы хотя бы часть хлынувшей крови попала в жерло кувшина. Затем, пожрав еще трепыхающуюся теплую плоть, поднимал окровавленную пасть к небу и выл на луну, долго, надрывно и страшно. В такие минуты, злобно рыча, вскакивали на ноги сторожевые псы на ближайших пастбищах, а пастухи, просыпаясь, молили богов о защите. А волк выл, надеясь обрести благоволение своего кровавого бога. Знал и чувствовал Черный друид Форгайл, что все больше превращается в зверя. Все меньше человеческого с каждым днем остается в нем и все больше появляется волчьего. Нет, не хотел друид окончательно превратиться в волка, но все больше нравилось ему находиться в шкуре сильного, наводящего ужас зверя. И даже уже не мог бы ответить самому себе, что заставляет его красть детей – необходимость священной жертвы или неодолимое желание вгрызться в теплую плоть, чувствуя, как рвутся на зубах сухожилия, как трещат тонкие кости и приятно щекочет ноздри пряный запах крови. Волк убивал детей и уже не мог остановиться.
Дождь, свежий летний дождь, прошелестел над лесом, над полями, лугами и пастбищами, напоил влагой деревья, кусты и травы, изошел парящей дымкой в лучах жаркого солнца, вспыхнув на сиреневом небосводе многоцветной сверкающей радугой. Радужная полоса – синяя, красная, желтая, еще бог знает какая – гигантским коромыслом растянулась через весь Бильрест-фьорд, от водопада до кузницы Велунда, уходя вниз где-то за лесным озером.
– Да, скорее всего, это необычный волк, – выслушав Торкеля, покачал головой Велунд. Старый кузнец знал, что говорил, – уже не раз и не два выслушивал он рассказы о страшном чудовище в образе огромного волка. И то, что волк принялся красть детей, наводило Велунда на весьма нехорошие мысли.
– Это чье-то древнее колдовство, – убежденно произнес кузнец. – Я могу только догадываться, чьи боги собирают в нашей округе свою кровавую жатву. И не в волке тут дело, вернее, не только в волке… Что же касается исчезновения твоей дочери… – Велунд помолчал, задумчиво посмотрев вдаль, где за дальним лесом снова собирались тучи. – Думаю, что волк здесь ни при чем. Полагаю, это людских рук дело…
– Так кому ж было надо? – Торкель, седоватый, плотный, с вислыми усами на круглом лице, напоминал в этот момент рассерженного тюленя. – Кому? Может быть, скоро потребуют выкуп?
– Может быть, – кивнул Велунд. – Если же нет… Я помогу тебе, Торкель, в твоих поисках. Не благодари сейчас, не надо. Ступай и жди вестника. Помни, дочь твоя отнюдь не в лапах злобного оборотня.
Торкель уехал к себе на хутор, по пути выслушивая от встретившихся пастухов очередные скорбные вести о пропавших детях. Сельма… Любимая младшая дочь. Вот о ком с грустью думал сейчас Торкель. Даже если волкодлак не имеет никакого отношения к ее пропаже, с этим зверем – кем бы он ни был – нужно кончать. И чем быстрее, тем лучше. С этими его мыслями согласились бы все жители хуторов. Вздохнув, бонд пришпорил коня, сворачивая на дорогу к Снольди-Хольму. Остро пахло иван-чаем и жимолостью, белели на кочках цветы голубики, а из близкого леса прямо из-за кустов можжевельника смотрели в спину несчастному бонду черные пронзительные глаза, горящие недобрым огнем глаза огромного волка. Волк снова задумал убийство.
А старый кузнец и колдун – ох, не зря его побаивались в округе! – Велунд, проводив гостя, оседлал вороного коня и поскакал вниз, к фьорду. Правда, не доезжая ручья, свернул вдруг влево, оставив за собой священную рощу, проехал по старой дороге, поросшей травою и папоротниками почти до холки коня, еще раз свернул и оказался в Черном лесу. Темном, непроезжем, опасном. Снова пошел дождь, и первые капли его застряли в высоких сосновых кронах, зашумели в верхушках сизовато-голубых елей, оросили пыльную каменистую тропку, сворачивающую от дороги.
Велунд спешился, привязал коня – тот всхрапывал, прядал ушами, почему-то не нравилось ему это место – и скрылся за вересковыми кустами. Черный мох мягко запружинил под ногами, вылетели из кустов, поднявшись на ветку сосны, какие-то мелкие птахи. Старый кузнец шел, огибая встречающиеся на пути кусты и деревья, шел, не останавливаясь, словно точно знал куда. Впрочем, если присмотреться, видна была чуть заметная – видно, что давно не пользовались, – заросшая высокими папоротниками тропка, не разберешь, людская или звериная. Велунд прошел по ней немного, остановился, шумно вдыхая воздух. Почти полная тьма сгустилась вокруг мокрым колдовским покрывалом, а впереди, буквально в нескольких шагах, почувствовал – скорее, почуял – старый кузнец что-то нехорошее, чужое, злое. Постояв, Велунд глубоко вздохнул и, раздвинув тяжелым посохом тяжелые ветви елей, сделал пару шагов. Затем нагнулся… И обнаружил под старой елью странные, нелепые кувшины с широким горлом. Провел рукой по горловине… И тут же отдернул – кувшины были покрыты липкой запекшейся кровью. Рядом, в кустах, обнаружились обглоданные детские кости. Старый кузнец посмотрел на все это, плюнул и, повернувшись, быстро зашагал обратно. В глазах его горел огонь, и если б огонь тот мог хоть на миг увидеть оборотень, то, наверное, сразу бы и покинул эти места навсегда. А может, и не покинул бы. Может, еще бы посопротивлялся.
Поговорив с Сигурдом и выпив предложенной медовой браги, Велунд вытер усы и попросил позвать Хельги. В очаге над красными углями жарилась насаженная на вертела рыба – треска и скумбрия. Стекающий с рыбьих туш жир, падая на угли, вспыхивал на миг маленькими трескучими звездочками. Старый кузнец протянул к огню руки и обернулся.
– Звал, отец? – вбежав в дом, обратился к Сигурду Хельги.
– Звал, – кивнул тот. – Учитель Велунд хочет говорить с тобой, сын.
Хельги почтительно поклонился.
– У меня к тебе два дела, – не тратя времени на предисловия, пояснил старый кузнец. – Первое – в Черном лесу, второе – пока не знаю где. Первое не терпит. Второе, впрочем, тоже. У тебя, я надеюсь, уже имеются верные люди, на которых можно полностью положиться?
Сын ярла молча кивнул.
– Пусть возьмут с собой секиры и лопаты, скачут в священную рощу, принесут в жертву богам белого петуха и нарубят ветвей с ясеня, того, что растет сразу за камнем с волшебными рунами. Не перепутают?
– Да вроде не пили еще, – усмехнулся Хельги. – Так я пойду, свистну их?
– Давай. Пускай после ждут нас на старой дороге. Хотя мы, скорее всего, будем там раньше. – Велунд встал с лавки, прощаясь с Сигурдом. Обернулся к вот-вот готовому выбежать на двор Хельги: – О втором деле поговорим по пути. Вели слугам седлать коня.
Сельма! Услышав об ее пропаже, Хельги сильно пожалел, что не узнал об этом раньше. Ведь буквально только что его дружина вернулась из рейда по дальним лесам. Сельма… Неужели и ее разорвал на куски злобный оборотень? Велунд сказал, что нет, а старому кузнецу можно верить. Значит, одно из двух – либо девчонку схватили люди спесивого Хастейна, либо… либо это дело рук Альвсенов, вернее, теперь уже одного Альвсена, Скьольда. Бьярни не далее как вчера схоронили, насыпав над сожженной могилой высокий курган. Вместе с младшим Альвсеном в Валгаллу отправились: вороной жеребец по кличке Гром – любимый конь Бьярни, старый слуга, пара наложниц, ну, и всякого рода материальные ценности, типа дорогого оружия, заморских тканей и целого таза серебряных арабских дирхемов. Никто особо не горевал о погибшем, даже Скьольд. Но злобу против Хельги определенно затаил старший братец, затаил, тут и думать нечего, потому что не терпел, когда так нагло вмешиваются в его планы. Значит, вполне может быть, что Сельма у него. В целях давления на Торкеля, который был в большом авторитете среди владельцев дальних хуторов. Если же Сельма у Хастейна, тот явно потребует выкуп… Впрочем, может и подержать, как заложницу, до нападения на Бильрест-фьорд. В таком случае освободить девчонку будет труднее… Ладно, главное сейчас – установить точно, где она да что с ней, а уж потом… потом видно будет.
