Андрей Архипов - Ветлужцы
— Так, братцы... и сестрички, перейдем к делам скорбным нашим, а? — призвал к всеобщему вниманию Николай. — Поскольку по повелению воеводы меня тут поставили... отвечать за все дела ремесленные, то давайте начнем по порядку. Сначала о том, что надо доделать к зиме...
— Уж снег на землю пал седмицу назад, а ты все зимы ждешь, — проворчал Никифор, удобнее устраиваясь за столом. — Да и какие мы тебе братцы? Почтенные мастера и уважаемые всей вервью люди собрались за сим столом... Кха! — прервал сам себя староста, покосившись на пару юных созданий, пристроившихся тут же.
— Снежок как упал, так и растает, осень лишь половину своего срока исходила, — не растерялся кузнец и поправился. — В общем, до того момента, как студень в свои права войдет, надо нам решить множество вопросов...
— Ты бы попроще с нами как-нибудь... Слова зело мудреные, — съязвил староста, которого совсем не устроил ответ кузнеца.
— Никифор, я тебя прерываю на собрании копы, а? Дай хоть слово сказать!
— Молчу, молчу... Ваш же невоздержанный язык и передразниваю, коим вы суетесь во все щели... Молчу!
— Так вот... Первым делом нам надо закончить утепление механизмов у водяных колес, дабы работать с ними можно было, когда лед на Дарье установится.
— На Люнде...
— Про что ты, Фрося? — недоуменно поднял брови Николай.
— Местные ее завсегда так называли, — отрешенно добавила та. — Это мы переиначили по-своему.
— Люнда... Хм, красиво, пусть будет так. Короче, Фаддей, надо полностью достроить лесопилку и сруб рядом с водяным колесом на правом берегу. Фома там печку поставит, чтобы работать и зимой можно было. Так, Фома?
— Коли морозов не будет, то поставлю. А может нам этот сруб еще расширить? Для этих... меха-низмов? — спотыкнулся на названии тот. — Поставим туда твои...
— Станки токарные?
— Вот-вот, они самые... Зимой и соорудим их.
— Скажи лучше, Фома, что дранка из глины тебе жить спокойно не дает! — тут же встрял Фаддей. — На холоде ее не замешаешь, а в своем углу тебе жена работать не дает!
— Тебя твоя вовсе к себе не пускает, и что? А черепицу эту воевода обещал брать на дома общинные, а то и торговать ею.
— Мне, допустим, эта самая черепица лишь работы добавит. А тебе с этого какой навар? Что ты так носишься то с формами этими, то с черепками? — завелся старшина плотников, стуча ладонью по столу.
— Навар нормальный! — прервал спорщиков Николай. — Я об этом позже поговорить хотел, но раз уж разговор зашел... Сейчас вся работа и прибыль наша в общину идет. От нее прошедшие два года всем примерно поровну выделялось. Так, Никифор?
— По работникам, а на малых деток и стариков отдельный кусок, — согласно кивнул головой староста.
— Так вот, теперь почти в каждой семье монеты завелись, кто-то друг на друга смотреть стал косо, кто-то мечтает лесопилку поставить, да окрестным отякам и черемисам тес продавать, а кто-то... короче, народ побойчее уже хочет из общины выделяться, да своим умом жить. А дальше что? В конечном итоге там останутся лишь старые да убогие, а то, что мы с вами уже сделали, на части раздерут...
— Ты к чему речи ведешь свои, Николай? — заволновался Фома. — Из общины не отпустят?
— Решать будем скопом, как воевода вернется, на общем сборе. А пока мнение такое у него сложилось... Всё, что весомую прибыль может принести, из рук своих наши общины выпускать не должны.
— Общины? Вроде одна у нас...
— А потом будет много. Была одна весь, стали три... И это за полгода! Так вот, жито выращивать или рыбу ловить никто никому мешать не будет, да это было бы просто глупо. Одежду шить или горшки лепить — тоже. Даже железо добывать можно... коли ты один или с детьми своими этим делом занимаешься. Однако если ты кого-нибудь нанимаешь, а занятие твое в особый перечень входит, то будь добр поделиться большей частью своего дела с общиной, на землях которой ты работаешь и с теми, кто тебя охраняет.
— Ага, — скептически кивнул Фома. — И тому дала, и этому дала, а потом в кармане вошь на аркане, а в другом блоха на цепи...
— Поверь, Фома, — проникновенно склонился через стол Николай. — Я знавал времена, когда у людей все имущество вокруг было общее, а значит совсем ничье. Все жили одинаково бедно, а лишний кусок всегда зависел от того, кто стоял у власти и этим общим распоряжался. Однако работать только на себя, забывая о других вокруг, тоже нельзя, люди быстро становятся чужими друг другу и грызутся меж собой подобно волкам. А самые лакомые общие куски достаются наиболее свирепым. У остальных же людей в это время в одном кармане пусто, а в другом капуста! Хочешь своим хозяйством жить, так ради Бога! Но именно своим, а не трудом других людей!
— Да что ты на меня взъелся, аки зверь лесной? — возмутился гончар. — Будто я уже из общины ухожу? Или я мало положил трудов на благо верви? Нет? Тогда почему я не могу поработать на себя?
— То, что ты здесь, это признание твоих заслуг, Фома. А насчет поработать на себя... я уже говорил, что тогда община развалится. И наше общее дело тоже. Поэтому лучше мысли, как не только себе пользу принести, но одновременно и общине. Затеял что-то новое? Кстати, кто тебе подсказал про черепицу? — Николай покачал головой и скосился на Вовку. — Вот именно, напарник твой! А ты организуй это дело в общине и веди его. А люди тебе с прибыли выделят часть за работу твою и за мысли умные. Двадцатая часть пойдет в течение двух лет? Мало? Ничего, дальше что-то еще придумаешь... Что заскреб в бороде? Это не я буду решать, а общий сход. А вы думайте все! Это каждого касается. Уравниловка заканчивается, но себе захапать лакомые куски никто не даст! Нет, Никифор, и себе воевода лично тоже ничего не возьмет... А остальное ты у него спроси. Все! Закрыли тему. Про мастерские наши... Фаддей!
— Ась?
— Ставим сруб вплотную к водяному колесу, будем там в тепле дела свои делать и станки.
— Лес не просушенный...
— Все равно через пару лет перестраивать, а работать в тепле где-то надо. Зимняя заготовка леса для лесопилки тоже на тебе, но только с тех участков, кои мы осенью под поля наметили... Фома!
— Ну?
— Две седмицы тебе на три печи. Одну на лесопилке, две других в мастерских, справишься?
— А то... Лишь бы глину пацанва исправно подносила.
— Тогда дальше давайте. Емеля, что там с поршневой воздуходувкой?
— Кхе-кхе... — смачное кряхтенье старосты прервало приготовившегося к ответу буртасского мастерового. — Николай... Да нет, я не о словах, мной незнаемых, речь о другом пойдет. Совсем ты загонял людишек, дать тебе волю — так и себя загоняешь до полусмерти...
— Обо мне печешься?
— Кхе... Врать не буду, об общине нашей заботы мои, — хлопнул ладонями себе по коленям староста. — Ты даже в страду время для дел наших находил, а теперича? Осенняя пора уже почти миновала, а ты ни одной литовки не отковал, уж не говорю про обещанные косилки да молотилки...
— Это ты потому такой взвинченный пришел сюда? — главный технолог окрестных земель устало воззрился на Никифора.
— Какой я пришел?
— Гляжу я, что хвост тебе накрутили бабы, оттого ты то на Вовку, то на меня всех собак спускаешь...
— А-а-а! Разве токмо бабы... — староста лишь махнул рукой, соглашаясь со всем вышеперечисленным. — Да ты сам встань на мое место... Что ни день, то новые ходоки: когда на общину косы будут, да когда мельницу запустите, чем пахать будем, что еще придумаете для сенокоса и жатвы? Сил моих нет...
— У тебя выслушивать нет, а мне все это делать надо. Радуйся хоть, что народ хочет чего-то нового, я ведь раньше грешным делом думал, что силой все новинки насаждать придется. Ну, с той же мельницей понятно — дело известное, литовки тоже успели попробовать, а вот чем пахать, да чем убирать...
— Ха... — нервно хохотнул Никифор. — Ты бы послушал, какой гвалт стоит по избам, лишь разговор коснется твоих придумок. Мыслимое ли дело, младенцы, что в отроческий возраст еще не вошли, принесли в дом больше прибытка, нежели отцы их! А сколь носов бабских было расквашено за попреки ночные! Тут хошь не хошь, а призадумаешься подобно Фоме, как жить дальше... И, что самое главное, приходят ко мне даже те людишки, кто раньше железный сошник гнушался на соху вздеть. Еле успеваю про пастбище пчелиное, да этот... четырехпольный сев рассказывать, а к лекарю вашему не каждый решится идти языком трепать. Все они, как мне мнится, на задумки ваши не польстятся, годочек-другой обождут, да посмотрят, как дело выгорит, однако десяток-другой из отяков уже клюнули, да с поклоном за гречихой и тесом для ульев приходили.
— Всего лишь? Хм... А сами вы?
— Для пчел борти сколачиваем ужо, а с севом... не торопи нас, — страдальчески поморщился староста. — Гречки посадим вволю, а под пар поля пускать... боязно, не так уж и много их у нас от леса вычищено. Ведь вся община без пропитания останется, коли мы натворим что-нибудь не так по недомыслию своему...
