Евгений Шалашов - Лихое время. «Жизнь за Царя»
Видеть никого не хотелось, разговоры вести – тем паче. На служку, что пытался выгрести мусор из углов, так рыкнул, что малец лужу с перепуга напустил. Впору бы принять обет молчания или благословиться на Великую Схиму, но для этого надо идти к игумену, а сил едва хватало, чтобы выйти к обедне.
В последние дни Авраамий перестал ходить в трапезную, а хлеб и сушеную рыбу, что приносил келейник, оставлял нетронутой. Вот так и в нынешнее утро. Сидел, уставившись в одну точку, когда услышал:
– Будь здрав, брат Авраамий. Чего в темноте-то сидишь?
Келарь прищурил глаза, углядел нового игумена – отца Иринарха. С его появлением тесная келия стала еще меньше.
– А чего свечи-то зря жечь? – равнодушно отозвался Авраамий. Спохватившись, встал, поклонился владыке и, с трудом разогнувшись (поморщился, услышав скрип в пояснице!), подошел к настоятелю, склонив голову:
– Благослови, отче!
Отец Иринарх, еще без должной сноровки, вздел десницу в пасторском благословлении, а потом поприветствовал, как равного, – щека к щеке. Всмотревшись в лицо Палицына, настоятель покачал головой:
– Да, брат… Краше в домовину кладут. Слышал, в трапезную не ходишь, в келии пищу не принимаешь. Никак, к Великой Схиме готовишься?
– Благословишь, отче? – с надеждой спросил Палицын.
– На Великую Схиму? – переспросил игумен, присев на жесткое ложе и выставив вперед посох. Подумав, сказал: – Благословить-то благословлю… Только всему свое время. Как же ты схиму принимать собираешься, ежели послушания не исполнишь? Отец Антоний, Царствие Ему Небесное, когда смерть узрел, сказал, что старец Авраамий урок получил – летопись новую написать, где все должно быть рассказано, как оно было.
– Другие напишут, – глухо отозвался келарь. – Может, лучше меня…
– Напишут, – не стал спорить настоятель. – Лучше, хуже – один Господь ведает. Только не так они напишут, как ты, а по-другому. Знаешь, брат, – улыбнулся настоятель, – отец Антоний посылал меня разные свары разрешать, что слуги монастырские да крестьяне вели меж собой. Спрашиваю – как все было? Один речет так, другой – эдак. Вроде об одном говорят – да по-разному! Пока до истины дойдешь – сто потов сойдет! Так и потомки наши. Чтобы правду найти, нужно не одну летопись прочесть, а много!
– Прости, отче, – застыдился Авраамий, поняв правоту настоятеля.
– Ладно, Бог простит, – махнул рукой игумен, а потом добавил: – Я ведь не за этим шел. Другое у меня дело… Ты, брат, совсем плох? На солнышко-то выйти сможешь?
– Смогу, – озадаченно ответил Палицын, не зная, к чему бы это, но послушно пошел за начальником обители.
Когда выходили, келарь пошатнулся, но отец игумен подхватил его под локоть:
– Ишь, отвык, брат, от свежего-то воздуха. Да и отощал, прости Господи, будто пес бродячий! Чревоугодничать – грех, но и о плоти беспокоиться нужно. А мне, брат Авраамий, ты сильный и здоровый нужен.
– Зачем? – полюбопытствовал Авраамий.
– Опосля скажу, – пообещал настоятель. – Может, кликнуть кого, чтобы тебя на руках отнесли?
Ну, уж нет! В старце сразу же взыграла гордыня, и, позабыв о возрасте, телесной слабости и душевном недуге, он едва ли не припустил вскачь!
Идти пришлось недолго, до трапезной. Игумен остановился, пропуская гостя.
– Не знаю, осталось ли чего – братия-то уже откушала… Может, уважат игумена, корочку хлебную вынесут, – пошутил отец Иринарх, открывая дверь.
Послушники, коим нынче выпал урок подносить еду и мыть посуду, со всех ног кинулись под благословление настоятеля и, получив оное, подходили под руку к Авраамию. Келарь, поначалу растерявшийся, вспомнил, что он, старец Троице-Сергиевой лавры, имеет сан иеромонаха и, стало быть, вправе благословлять.
Помолившись, игумен усадил келаря за стол. Еще раз посмотрев на старца, покачал головой.
– Пост нынче Великий, но для больных можно уступку сделать, – сказал настоятель, а когда перед ним вырос послушник, кивнул: – Принеси брату Авраамию то, что для болящих сготовлено.
Через мгновение были поставлены глиняные миски с просяной кашей: для настоятеля – из цельных зерен, с каплей льняного масла, а для Палицына – из мелко намолотых, с кусочками рыбы. Благословив трапезу и отдельно краюху хлеба, отец игумен принялся есть – не жадно, но обстоятельно, как вкушают люди, успевшие поработать.
Авраамий поначалу ел неохотно, через силу. Старец мучился зубной болью – возраст, да шестнадцать месяцев осады даром не прошли. Но каша была вкусной, а рыба нежной, что и жевать не надо. Когда миски опустели, послушник принес две большие кружки. Ту, что с квасом – для игумена, а для болящего – медовый узвар с яблоками и травами. Откушав и возблагодарив Господа, игумен с удовлетворением посмотрел на Палицына:
– Вроде стал получше… Пойдем-ка, брат Авраамий, будем о делах говорить.
К удивлению келаря, настоятель повел его к Благовещенской церкви, над Святыми воротами. Выйдя на смотровую площадку, с которой был хорошо виден не только остров, но и залив, недавно вскрывшийся от льда, отец Иринарх озабоченно спросил:
– Ты, брат Авраамий, воевать-то еще не разучился?
– Так, даже и не знаю… – недоуменно пожал Палицын плечами. – Стар вроде бы…
– Ну, с шестопером али с пищалью тебе быть не надобно. Крепость Соловецкую сумеешь отстоять, как Лавру отстаивал? Обитель наша у свеев – кость в горле. Скоро пожалуют.
– Ну, это еще не скоро, – с сомнением посмотрел Авраамий на огромные льдины, плывущие по заливу. – Раньше июня и ждать не стоит.
– Раньше придут! – уверенно сказал настоятель. – Они, как Кольские да Сумские волости захватили, на зиму остались. Рыбаки вчера меж льдин проскочили, говорят – пять кораблей стоят, к отправке готовы. От Колы до Соловков – полдня. Потому нужен мне осадный начальник. Вначале хотел кого-нибудь из воевод поставить. Может, Лихарева. Или Мансурова. Но нету у них опыта твоего. А еще потому хочу, чтобы ты оборону на себя взял, что слышали о тебе многие. У меня ж тут и стрельцы, и поморы, кто с Михайло-Архангельского городка ушел. Знают, как ты Лавру отстаивал. Сколько в осаде-то сидели? Год?
– Больше. Шестнадцать месяцев. Я, отче, каждый день по минуточке помню…
– Вишь, шестнадцать месяцев, – непонятно чему обрадовался игумен. – И мы, Бог даст, столько же просидим, не меньше. Ну а там видно будет…
– Если припасы есть, люди да оружие, можно и дольше, – уверенно сказал Авраамий, оглядывая монастырь уже другим взглядом.
То, что он увидел, понравилось воину-монаху. Крепость с пятью круглыми башнями по углам и еще одна, четвероголая, посередине стены. Стены – широкие, не меньше трех саженей. Есть где стоять и куда камни с бревнами складывать… А в высоту не ниже, чем Троице-Сергиева лавра.
Настоятель, проводив взглядом взор Авраамия, улыбнулся:
– Муки, крупы – года на два хватит, если не беречь. А беречь – так на все четыре. Опять-таки рыбу ловить можно. Соли столько, что десять лет ешь – еще на сто останется. Я уже огородникам велел, чтобы лук да чеснок нынче внутри стен садили. Ну а сколько людей, пушек, мушкетов да припаса огненного – тут ты сам смотри да считай. Братии и бельцам накажу, чтобы слушались тебя, как меня. Что нужно – бери. В общем, брат Авраамий – сам знаешь, чего тебе делать. Ну, пойдем вниз, пока на ветру-то тебя не просквозило.
– Ништо, не замерзну, – отмахнулся Авраамий, будто с залива и не дул холодный ветер. – Подожди, отец настоятель. А ты ведь меня и не спросил – согласен я или нет обороной-то командовать? Или послушание мне такое даешь?
– Послушание? – хмыкнул настоятель. – Какое ж это послушание? Вижу – доволен, ровно кот у сметаны. Все хвори прошли! Обитель спасешь – хошь летопись дописывай, хошь – в затвор иди.
– А урок, что авва Антоний мне задал?
– А что – урок? – посерьезнел игумен. – Его-то никто не отменял… Если я тебя на Великую Схиму благословлю, без послушания, стало быть, я за тебя и урок должен исполнять… Ну, помоги тебе Господи!
Настоятель ушел, а Авраамий, поглядев ему вслед, понял, почему отец Антоний избрал себе в преемники именно старца Иринарха, выбрав его из четырехсот монахов…
Начальствовать Авраамий начал с обхода стен, пытаясь найти изъяны. Насчитал, что прошел не меньше пятисот саженей, но никаких изъянов не встретил! Не поленившись, обошел вокруг еще раз, тыкая землю посохом. Почти везде, проткнув одну-две пяди земли, железный наконечник упирался в камень. От души отлегло – коли в осаду садиться, то сапу[27] не прокопают и мину не подведут.
Когда Палицын вернулся, его уже ждали мнихи, слуги монастырские, вольные крестьяне и поморы. Отдельно построились стрельцы, выделяющиеся красными и синими кафтанами. Пришел и сам настоятель.
– Вот, брат Авраамий, командуй, – улыбнулся отец Иринарх. – Всех собрал!
Осмотревшись, келарь решил начать с поморов и мужиков.
– Автомон Автономов, староста поморский, из Михайло-Архангельского городка, – степенно представился кряжистый мужчина с окладистой русой бородой, что едва прикрывала свежий шрам на щеке. Понятно – дрался с англичанами…
