Александр Антонов - Звезды против свастики. Часть 1
Жехорский поднялся с места:
– Предлагаю поднять бокалы за генералов, которые и врага бьют, и солдат берегут!
Дальше тосты следовали привычной чередой, и только когда подали горячее, Васич попросил, наконец, слово.
– Если вы ждёте от меня какой-то пространной речи – напрасно. Скажу кратко: я подал прошение об отставке с должности начальника Генерального штаба!
Финальную сцену из «Ревизора» помните? Так вот, глядя на то, что творилось сейчас в кабинете, Гоголь бы нервно курил в сторонке.
Первой как-то отреагировала Наташа.
– Да как же так?.. – начала она, но тут опомнилась Ольга:
– Стоп, бабоньки. Чую, пора нам попудрить носики! – И увела подруг из кабинета, оставив мужиков одних. Молодец, сообразила: втроём им легче разобраться, а от неё всё одно не убудет, разве что потерпеть придётся.
После ухода женщин мужчины некоторое время сидели молча. Потом Жехорский спросил:
– Так ты с этим приезжал сегодня к Александровичу?
– В том числе, – кивнул Васич.
– И?
– И он меня выслушал, и прошение удовлетворил.
– То есть, ты не посоветоваться нас позвал, а перед фактом поставить? – возмутился Жехорский. – Спасибо за доверие, друг!
– Доверие тут совсем ни при чём, – спокойно ответил Васич. – Просто решение моё продуманное и окончательное, и тратить попусту ваше время я счёл неправильным.
– Он, видите ли, счёл! – фыркнул Жехорский, но Ежов его остановил:
– Погоди! – Потом обратился к Абрамову: – Хорошо, будем считать, что мимо этого мы проехали. Теперь объясни: откуда взялось такое решение?
– Не поверите, братцы, из прошлой жизни! – спрятав лёгкую грустинку в уголках губ, усмехнулся Абрамов. – А если точнее, то из биографии товарища Жукова, что была у него в ТОМ времени. Вспомнил, сколько он тогда солдат наших через свою жёсткость положил, и до того тоскливо мне стало, что…
– …Решил ты уступить ему свою должность? – закончил фразу Ежов.
Абрамов кивнул.
– Ты, Ёрш, я вижу, уже всё понял, – посмотрел на Ежова Жехорский, – а я так ещё не до конца въехал, потому прошу подробностей.
– Имеешь право, – согласился Абрамов. – Ты ведь верно заметил, что Жуков и в ЭТОМ времени стал стремительно по службе продвигаться?
– Заметил, – согласился Жехорский. – Но мне показалось, что ты его под Рокоссовским держишь?
– Держал, – уточнил Абрамов, – пока было можно. А теперь – всё! Вот-вот вырвется Георгий Константинович на оперативный простор, станет фронтом командовать.
– А специально гнобить ты его не желаешь… – рассудил Ежов.
– А основания? – спросил Абрамов. – У него на самом деле полководческий талант! Вот пусть он теперь его в Генеральном штабе и применяет, ко всеобщей пользе!
– От непосредственного управления войсками в стороне, – кивнул Жехорский. – Толково! А мы уж, все втроём, проследим, чтобы он с Генштаба до конца войны не слез!
– Сталин в курсе? – спросил Ежов.
– Разумеется! Или ты думал, я через его голову со своим прошением к президенту полез?
– И что ты ему такого наговорил? – спросил Жехорский.
– Да уж, наговорил, – усмехнулся Абрамов. – Рассказал, как они с Жуковым в ТОМ времени «дружили».
– Ну, хорошо, – сказал Ежов. – Жукова ты пристроил, а с тобой-то теперь что будет?
– Пока не знаю, – пожал плечами Абрамов. – Да, если честно, мне как-то без разницы.
– Ну, это ты брось! – нахмурился Жехорский. – Если тебе без разницы, то нам-то нет!
Вернулись женщины, и вечер продолжился, уже без сюрпризов и треволнений…
На следующее утро Абрамову позвонил Сталин:
– Меня вызывают в Кремль на заседание Госсовета. Думаю, на нём будет обсуждаться и твой вопрос. До его решения все остаются на своих местах!
Ближе к обеду пришло сообщение: Сталин едет в Генштаб.
Как известно, Иосиф Виссарионович любил носить одежду военного образца, но без погон. На этот раз председатель ГКО облачился в генеральский мундир. Скомандовав «Товарищи офицеры!», Абрамов сделал шаг навстречу гостю:
– Товарищ генерал армии, руководящий состав Генерального штаба по вашему приказанию собран! Начальник Генерального штаба маршал Социалистического Союза Абрамов!
– Вольно! Прошу садиться, товарищи.
Сталин занял предложенное ему место во главе стола:
– Как вам известно, товарищи, до сегодняшнего дня боевые действия на нашей западной границе велись без формального объявления войны. Германское руководство упорно продолжает называть вторжение своих войск на территорию Союза ограниченной военной операцией. Из-за особой позиции, занятой правительствами отдельных государств, входящих в состав СССР, союзное руководство также не могло определиться с окончательной позицией по данному вопросу. Однако сегодня в Кремле состоялось заседание Госсовета, на котором принято решение о разрыве дипломатических отношений с Германией со стороны всех, входящих в Союз, государств, и о поддержке на союзном уровне государств, членов Союза, объявивших Германии войну. В настоящее время такими государствами являются Российская и Белорусско-Литовская федерации. В связи с этим образовано верховное военное управление – Ставка Верховного Главнокомандования. Приказом Верховного главнокомандующего, президента СССР Александровича, генерал-квартирмейстером Ставки и заместителем Верховного главнокомандующего назначен маршал СССР Абрамов. Этим же приказом маршал Абрамов освобождён от должности начальника Генерального штаба. Ещё одним заместителем Верховного главнокомандующего назначен председатель ГКО Сталин. Исполняющим обязанности начальника Генерального штаба назначен генерал-лейтенант Жуков.
– Не успел вступить в новую должность – и уже на фронт? – удивилась Ольга.
– Так надо, – коротко ответил Абрамов.
– Ты ещё добавь: мы с тобой люди военные, куда прикажут – туда и едем.
Абрамов подошёл к жене, взял за плечи, заглянул в глаза:
– Мы с тобой, любимая, люди военные, куда прикажут – туда и едем!
– Ага, – вздохнула Ольга. – Только, сдаётся мне, в этот раз ты сам себе приказал.
– А хоть бы и так, – улыбнулся Абрамов. – Приказ-то при этом всё одно остаётся приказом, нет?
* * *Вслед за короткими тяжёлыми боями в районе Узловой установилось затишье. После трёпки, которую задала им бригада Галина, «мёртвоголовые» с этого участка фронта исчезли. По неподтверждённым (но и не опровергнутым) разведданным дивизию Каплера отозвали с фронта. Место эсэсовцев заняла обычная пехота, которая усиленно окапывалась сейчас километрах в десяти западнее Узловой.
Бригаде же Галина было приказано оставаться на прежних позициях. Образовавшаяся таким образом буферная зона позволяла противникам вести разве что артиллерийскую дуэль, но подобных вызовов до сей поры друг другу никто не бросил. Пока же «ничейную» территорию освоили только разведчики обеих армий, которые промышляли тем, что следили друг за другом, и за тем, чтобы к их позициям не подобрались вражеские снайперы. Впрочем, было одно исключение…
Первой ночью после окончания боёв Галин почти не спал. Да и как тут выспишься, если Морфей, сука, посылал одни лишь дурные сны в виде выползающих из леса танков с крестами на башнях? А поскольку отражать атаки во сне Галин не привык, то тут же просыпался. Вставал, пил воду или выходил на свежий воздух, чтобы сделать пару-другую затяжек. Возвращался. Ложился. Засыпал. И почти сразу же снова просыпался. И так всю ночь!
Потому с утра бродил по расположению с красными глазами, злой, докапываясь до всяких мелочей. В конце концов, начальник штаба лично смотался в медсанбат, а когда вернулся, то протянул Галину горсть таблеток:
– Пей!
– Что это? – нахмурился Галин.
– Снотворное. Пей добром, или я тебе эти таблетки лично в глотку запихаю!
От такого напора Галин слегка охренел, потому без дальнейших пререканий употребил предложенное лекарство, и через несколько минут сладко посапывал, к вящему облегчению подчинённых.
Через два часа затрезвонил телефон. Начальник штаба снял трубку. Звонил командарм:
– Где Галин?
– Спит, товарищ генерал-лейтенант!
– Какого хрена?!
Начштаба объяснил.
– Всё одно буди! – прорычал Прошкин. – Будет с него двух часов! – И даже когда начштаба бригады, матерясь под нос, пошёл выполнять приказ, продолжал бурчать в трубку: – Я не сплю, а он спит! Ишь, цаца какая…
С трудом разбуженный, находящийся под действием снотворного, Галин произнёс в трубку:
– Галин у аппарата…
– Чего ты там мямлишь?!
Начальственный окрик включил выпестованный годами армейской службы инстинкт и Галин разом приободрился:
