Юрий Корчевский - Боярская честь

Конь с места взял в галоп, от набегающего ветра холодило щёки, слезились глаза.

Мы уже одолели на одном дыхании третью часть пути, как конь всхрапнул раз, другой, запрядал ушами и наддал хода. Такого с ним ранее не бывало. Я обернулся. Твою мать! Нас догоняли серые тени, в сумерках лишь светились зелёные огоньки глаз.

Подгонять коня не пришлось, он и так летел, как стрела. Вестимо — конь слышит лучше человека, а видит почти кругом вокруг себя. Однако и серые тени не отставали.

Я вытянул кистень из рукава. «Расслабился от мирной жизни, — выругал я себя, — даже саблю в последнее время брать перестал. На поясе — боевой нож да обеденный, и пистолет с одним зарядом». Насколько я помнил дорогу, на пять вёрст вперёд жилья нет, и помощи ожидать не от кого. Влип!

Конь подустал, стал сбавлять темп. Волки догоняли, и самый резвый из них подпрыгнул и вцепился зубами в попону, укрывавшую круп коня от мороза. Я, полуобернувшись, врезал ему грузиком кистеня в лоб. Хрястнула кость, и волк упал, но другие только поддали хода, и крупный волчара вонзился зубами в лошадиную ляжку. Я выстрелил ему в голову, и ещё одним серым стало меньше.

Двое волков с разных сторон напали одновременно. Один вцепился в заднюю ногу, другой — в шею. Конь сбавил ход. Кистенём я врезал по лбу тому, что висел на шее — волк клацнул зубами и упал, но кровь из шеи коня ударила фонтаном. Бедный конь, отчаянно заржав, остановился, и на него набросились другие волки.

Я не стал испытывать судьбу, соскочил с коня и, в один прыжок долетев до заиндевевшей берёзы, в мгновение ока ухватился за толстый сук, подтянулся и закинул ногу на ветку. Один из волков вцепился мне в каблук, я резко дёрнул ногой, и сапог слетел. Волк кинулся к упавшей лошади, и стая стала рвать коня на части, рыча и чавкая.

Коня было жалко до слёз — ведь это он спас меня, когда я свалился в колодец. Но что я мог сделать? Я сидел в неудобной позе на дереве, сапог валялся на земле, пистолет разряжен, и из оружия — только боевой нож да кистень. С одним волком я бы справился — но с несколькими?

Через какое-то время стало совсем темно, только луна освещала жуткое волчье пиршество.

Я отчаянно искал выход и не находил, меж тем нога стала мёрзнуть.

Нажравшись и оставив от коня один скелет, стая уселась под деревом. На душе стало неуютно. До утра от мороза околеть можно — когда-то ещё появится обоз на дороге? Если нечаянно усну, если сделаю неосторожное движение или промороженная деревяшка сломается под моим весом, и я свалюсь — волки меня обглодают, как коня. Ну убью я одного — другого не успею. Волк ведь по своей хищной привычке первым делом жертве в горло вцепляется.

Неожиданно один из зверей дёрнулся и упал. Другие тут же вскочили, но ещё один свалился, дёргая в агонии лапами. Из шеи его торчала стрела. Волки бросились врассыпную. Что за диво?

С дороги послышался голос:

— Жив, человече?

— Жив пока.

— Значит, долго жить будешь. Слазь, разбежались твари.

Я попробовал слезть, но руки окоченели, слушались плохо, и я почти свалился на землю.

С дороги к дереву шёл молодой парень. Интересно — как его не услышали волки и не увидел я?

— Ты сапог-то обуй, ногу отморозишь.

Я натянул сапог. Ногу, вернее — пальцы на ноге, я почти не чувствовал. Парень осмотрел останки коня, поправил лук.

— Не повезло тебе, мужик.

— Это как сказать. Коня потерял, зато сам живой остался. Как звать-то тебя, спаситель?

— Демьяном кличут.

— Видно, Божий промысел тебя на эту дорогу привел. Спасибо!

— Каким промыслом? Охотник я, в город иду.

— Как же тебя волки не услышали?

— На то и охотник, чтобы скрадывать. К тому же звери тобой отвлеклись. Мы стоять и говорить будем или в город пойдём?

— Пошли.

— Постой, а седло снять?

— Так оно погрызено всё.

— И то верно.

Мы направились по дороге в город. Охотник молчал, шёл ходко. Первое время я за ним не успевал, но потом нога отошла, и мы шли рядом.

Добрались до города под утро. Городские ворота были ещё закрыты, но за мзду стражник приоткрыл воротину, и мы вошли в город.

— Переночевать-то у тебя есть где? — спросил я Демьяна.

— На постоялый двор пойду.

— Пошли ко мне, до утра поспишь в воинской избе — тепло, за постой платить не надо. Утром поешь да по делам своим направишься.

— А ты кто такой будешь?

— Боярин я, Михайлов.

— Ага, слыхал о таком. Я на берегу Сухоны был, когда ты с купцом Толмачёвым гонки устраивал. Я на торг тогда ходил, шкурки продавал. Ох, и здорово ты его тогда умыл!

Ворота моего дома были закрыты, на мой стук вышел один из холопов, отворил, и мы отправились спать.