Сергей Буркатовский - Вчера будет война
– Мародеры, знамо, – водитель автобуса открыл рот только метров через сто, – или паникеры. Станция рядом. А ну, – это уже сгрудившимся у окон, – садись давай по местам, а то машину мне опрокинете. Не навидались, штоль?
Еще пара минут по переулкам, и у проходной какого-то завода автобус скрежетнул тормозами и встал. «Выходи строиться!»
Знакомый рокот дизелей заставил всех обернуться. От железной дороги к воротам завода шла длинная, машин пятнадцать, колонна «СТЗ-5», «сталинцев» – хороших, надежных арттягачей. В училищном гараже один такой был, для обучения, а вот в армии – жуткий дефицит. Одна за другой машины проворачивались на гусенице и исчезали за железными воротами. Табличка – желтые рубленые буквы на черном стекле – была далеко, так слету не прочитать, но выписанное крупнее название завода разобрать удалось – «Компрессор».
Мотоциклисты ворвались в Кунцево на рассвете. Очереди пулеметов с колясок с ходу заставили заткнуться русских автоматчиков, попытавшихся задержать разведроту. То ли русских было мало, то ли они струсили – высланная в окружающий дачу парк разведка обнаружила только одно тело, рядом валялись автомат с круглым диском и фуражка с зеленым верхом.
– Да, Герхард, я вижу, большевики бегут быстрее собственного визга, – фельдфебель, придерживая локтем автомат, присосался на мгновение к фляге.
– Ничего удивительного, Оскар. Сам Сталин давно сбежал, чего ради русским оставаться? Охранять его сапоги? Едем дальше?
– Нет. Обыщите сад, русские могли затаиться. Потом вызовем саперов.
На юге загрохотало – артиллерия взламывала наспех занятые русскими оборонительные позиции, русские отвечали. Автоматчики шныряли по саду, несколько человек со снятыми с колясок пулеметами залегли по периметру дачи.
– Герхард, ты уверен, что это действительно дача Сталина?
– По крайней мере, эта шишка из абвера сказала именно так. Думаю, парни адмирала скоро будут здесь, можешь спросить их сам.
На дороге послышался лязг гусениц, снеся ворота, в сад вломился угловатый «Pz-IV», за ним – два бронетранспортера, из которых выскочила целая группа офицеров от лейтенанта до оберста,[14] замыкающий танк встал снаружи у ворот.
Командир роты отрапортовал прибывшим.
– Лейтенант, вы уверены, что большевики не успели заминировать здание?
– Уверены, герр оберет. Позвольте показать! – Он провел группу абверовцев вокруг главного здания. На площадке около гаража стояла полуторка, кузов которой был забит деревянными ящиками. Три ящика лежали на земле, один раскололся, грязно-белая пыль высыпалась на землю – видимо, они как раз разгружали вот это.
– Аммонал, – гауптман из абвера размял порошок в пальцах, – то, что у русских недостаток взрывчатки, мы знаем.
– Хорошо, – принял решение старший группы, – проходим в дом. Только осторожно. Лейтенант, проверьте здание.
Дверь в прихожую была распахнута, неровный сквозняк чуть покачивал ее с легким скрипом. Первыми вовнутрь проскользнула четверка разведчиков. Они рассыпались по многочисленным переходам и помещениям, топот кованых сапог гулко отдавался в полном безлюдье. Прикрывая друг друга, двое ворвались в небольшую комнату на втором этаже. В углу стояла узкая кровать, застеленная солдатским одеялом. На столе лежала открытая коробка папирос. В углу, около высокого комода, свесив набок голенища, пристроилась пара мягких кавказских сапог.
– Оскар! Ты только посмотри! – Второй обернулся, глаза расширились, – Оскар! Это же сапоги самого Сталина! Вот так шутка! Старый азиат сбежал, похоже, в одних трусах! Если они вообще у него есть! – Он схватил сапоги за голенища.
Тонкая проволочка, проходящая петлей через две небольшие дырочки в одном из каблуков, порвалась, размыкая цепь. Реле в подвале щелкнуло, посылая электрический импульс в разветвленную сеть проводов. Около трех десятков детонаторов одновременно «завели» стокилограммовые ящики с аммоналом в фундаменте дома, в саду, около обоих въездов. Земля дрогнула танк у ворот подпрыгнул и завалился набок. Из разведроты и спецгруппы абвера не уцелел никто.
Полковник Старинов[15] любил добрые шутки.
* * *
Форсирование водных преград – преодоление войсками в ходе наступления водной преграды (реки, канала, водохранилища, пролива и др.), противоположный берег которой обороняется противником. От обычного наступления Форсирование водных преград отличается тем, что наступающие войска под огнем противника преодолевают водную преграду, овладевают плацдармами и развивают безостановочное наступление на противоположном берегу. В зависимости от характера водной преграды (ее ширины, глубины, скорости течения воды и др.), силы обороны противника, возможностей наступающих войск и др. условий форсирование водных преград осуществляется с ходу или после планомерной подготовки.
Сколько всего рек форсировал вермахт по пути от Бреста до Москвы – вопрос, конечно, сложный. Впрочем, немецкий Ordnung настолько глубок и всеобъемлющ, что в одной из многочисленных сводок ОКБ, без сомнения, имеется подробная роспись с указанием названия реки, ее ширины и глубины, характера дна и берегов, наличия мостов с их грузоподъемностью, а также с описанием обстоятельств форсирования. Конечно, безусловным чемпионом в этом списке был Днепр – все ж таки три с лишним километра в нижнем течении совсем не шутка. Хотя Десна, Буг, Днестр, Неман, Западная Двина – тоже вполне почетные записи. А уж сколько разных мелких речушек в этом списке – местного значения Камышовок, Каменок да Песчанок – не сразу и сочтешь. Так что технология форсирования, причем с боем, у немцев была отработана на ять.
Конечно, временами случались сбои – русские цеплялись за берега «естественных водных преград», как утопающий за соломинку. Иногда это у них даже получалось, особенно если артиллерии было в достатке. Тогда приходилось маневрировать вдоль реки и форсировать ее там, где оборона послабже.
Московская речка Сетунь – смех, а не речка. Разве что берега заболоченные. А глядишь ты – запнулись.
Капитан Джугашвили, чуть горбясь, пробежал по извилистому ходу сообщения. Над головой неприятно цвиркало, но подсознание отсекало привычные звуки. Все одно «свою» пулю не услышишь, а предостережение – тебя, дескать, обстреливают, командир, поберегись – было излишним. Обстрел был круглосуточным, как осенний дождь. Под ногами хлюпало, кирпичная засыпка была надежно вбита сантиметров на двадцать в глубь болота.
До НП дивизиона оставалось метров сто, когда к чавканью сапог добавились более мощные всхлипы. Немецкие мины уходили в болотистую почву чуть не на полметра и взрывались уже там, не нанося существенного урона. Однако ж налет был плотным – одна из мин ухнула за изгибом хода.
Чавкающий звук разорвавшегося в болоте тяжелого снаряда заставил капитана на рефлексе – дедушка Павлов был бы в восторге – растянуться в грязи. Налет был слабеньким – с боеприпасами у немцев, судя по всему, было туго, да и уходящие глубоко в болотистую землю снаряды оставляли большую часть осколков в грунте. Капитан испытывал прямо-таки нежные чувства к раскисшей почве Лужников и к серой октябрьской погоде. И готов был смириться и с сыростью блиндажей, и с тем, что не укрепи саперы траншеи бревнами – их затянуло бы за пару дней.
Край ближайшего бревна был стесан «под замок», чуть выше виднелась вырубленная топором римская цифра. Не иначе остаток раскатанного саперами домика из лужниковской деревеньки. Дома, конечно, жалко, но пусть уж лучше так, чем сгорят без пользы. Добежав до НП, Джугашвили махнул рукой вскочившей было радистке и протиснулся между пахнущих мокрым сукном и застарелым потом спин к стереотрубе.
Наблюдатель посторонился, пропуская командира батареи к окулярам. Рожки объективов повело вправо, потом влево. Лес на крутом берегу Сетуни, за Москвой-рекой, в поле зрения был выбрит начисто, – сколько за месяц городских боев туда вбухали железа – и из Лужников, и с Поклонки – выяснит разве что какой дотошный историк лет через 50. По крайней мере, сам капитан счет выпущенным боекомплектам своего дивизиона уже потерял. Помпотех, отвечающий за состояние стволов, помнил, наверное – но вчера его накрыло, до санбата вроде довезли, а там – кто знает.
– Шевелятся, товарищ капитан! – Деталей было не разглядеть, но какое-то серое движение на гребне и ниже по склону царапало глаза.
– Связь с огневыми? – Мокрая спина телефониста напряглась, «Ромашка» тонула в помехах.
– Есть связь!
– Ориентир двенадцать, право пять, по десять снарядов на орудие, беглым! – пристрелка, после потери счета боекомплектам, выпущенным именно по «ориентиру двенадцать», не требовалась, – огонь!
Концентрирующаяся для очередного рывка через Сетунь немецкая пехота залегла под стадвадцатидвухмиллиметровыми разрывами. Пехота на нашем берегу вяло добавила минометами, но это было уже излишним – атака сорвалась так и так.
