Александр Конторович - Плацдарм «попаданцев». Десантники времени

Одним из самых прибыльных наших занятий оказалась фармацевтика. Слабительное — популярнейший товар, любят здесь зажиточные господа всякую дрянь жрать, а потом мучаются. Зеленка и йод — в тропическом климате, где гноится любая царапина, незаменимая вещь. После небольшой рекламы идут серебром по весу! Химлаборатория работает на полную мощность, мне пришлось скупить всю серную кислоту в Гаване, вытрясти душу из стеклодува, который, кроме бутылок и флакончиков, почти ничего не делал, и озадачить контрабандистов сырым каучуком. Каучук проще взять у португальцев в Бразилии, туда честные купцы не ходят: запрещено колониям торговать между собой. Хотя если кто-то думает, что груз пришлось темной-темной ночью на лодках переправлять на тайный склад — разочаруйтесь. В порту висит прейскурант: сумма сборов с контрабанды. Все честно — доля короля, доля порта, доля чиновников. Мадрид присылает грозные указы о недопустимости, пресечении, страшных карах — власти отписываются о беспрекословном выполнении, и все довольны, гармония соблюдена.

ГЛАВА 33

Генерал-капитан — не человек, а золото. Одно хорошо — остался жив, не умер от смеха, читая прихваченные в столе сеньора интенданта документы. Не поверите, оказывается, в Гаване ночами холодно, и требуются дрова… семь месяцев в году. И дрова довольно дороги!

В Мадриде докладам верили. Испания — страна не северная, а холодно бывает. Король Филипп Третий, царствие ему небесное, изволил угореть от зачадившей жаровни — придворный чин, имевший право отапливать комнату короля, приболел, прочие не решались взять на себя ответственность. Опоздаешь — припишут цареубийство! Успеешь — накажут за превышение полномочий. Потому и верят… и еще потому, что на карте остров Кубу украшают горы… а в Пиренеях наметает снега метра на три.

Да, занесенные снегом по зубцы серых стен города, трескучий мороз, неизменно губящий оливы и лозу — это тоже Испания. Там знают, что такое холод. А потому, если чиновники сговорились и уверяют, что по ночам в Гаване нужно топить…

— …то поверят скорее им, чем нам. Ведь наверняка делятся!

Дон Луис задумчиво захлопывает папку.

— По правде говоря, принеси вы мне эти бумаги вчера, я предпочел бы о них забыть… на время. Право, Фернандо, вы последнее время слишком прямолинейны. Чем плох вор, о котором ты знаешь, что он вор, и готов это доказать? Он будет брать в меру… и не будет мешать тому, кто может доставить ему большие неприятности. Однако история с мушкетными пулями…

— Очень интересна!

Хефе сегодня не только сверкает шитьем, он словно светится изнутри. Он полон идей, которые так и брызжут — вместе со слюной изо рта. Хорошо еще, развитое чувство титулованной спеси не позволяет ему слишком приближаться к собеседнику…

— Кому интересен вор, Луис? Но на носу война, и в попытке разоружить морскую пехоту лично я вижу французские деньги… вложенные в ожидании гораздо больших денег! Их приватиры получат изрядное преимущество при абордаже, поток средств в метрополию сократится… Вы улавливаете мысль?

Генерал-капитан медленно кивает.

Разоружи интендант любую часть, кроме гаванского гарнизона и морской пехоты, — было бы дело по-нынешнему на Золото Короля? Благословенному металлу, вливающему толику жизни в нищающий полуостров? Скоро человек, который хотел всего лишь денег — самую чуточку больше, чем следовало, — будет поспешно перечислять имена в морском министерстве, надеясь, что ему поверят и не потащат к страшным приспособлениям, на фоне которых меркнут пресловутые инструменты инквизиции.

Список выйдет длинным… и, безусловно, почти целиком ложным. Никто не будет хватать порядочных людей — но будет установлена слежка, тайные службы короля устроят несколько испытаний, которые покажут не обязательно виновных, но, безусловно — недостойных.

Главное — если начнется следствие, персоны, на которых покажет вор, временно лишатся шанса на повышение. О, безусловно, ненадолго! Но хефе уверен — ему времени хватит. Подпрыгнуть на ступеньку — точно, перескочить через две — быть может, если повезет. И если окажется достаточно расторопен.

— Я не могу оставить пост, вверенный мне Его Католическим Величеством, — говорит он, — но полагаю необходимым известить Мадрид о заговоре как можно скорее. Полковник вы успеете передать ваш новоизобретенный фрегат береговой охране до наступления сезона, благоприятствующего путешествию на полуостров? Если вам удастся опередить слухи…

То, возможно, проверка выявит не жадного и невнимательного, а — истинного виновника, не исключено — французского агента. Лишний шанс, как говорится, подлететь. На ту самую ступеньку, которую человеку, не уродившемуся дворянином, преодолеть трудней всего — к званию бригадного генерала или ордену, дающему право именовать себя habito — рыцарем!

— Успею.

Кровь из носу. Впрочем, ребята знают — если я полезу наверх, я постараюсь потащить за собой и тех, кто мне помог. Потому — из кожи вывернутся, ночами работать будут. Только в сиесту — шабаш. Жить-то хотят.

— Остальные ваши объекты передадите другим мастерам. Мне нужен… Да, проглот. Если надо, вы положите мой отчет к ногам короля… Нет, лучше к ногам Годоя! Пусть знает, кто хотел его оставить без гроша!

— И если сам великий человек вполне достоин того, чтобы к прочим своим мундирам прибавить и одеяние морского министра, — заметил дон Луис, — то ему несомненно понадобятся помощники, которые будут тащить грубую черновую работу. И, разумеется, исправно доставлять серебро Америк.

Он помолчал. Достал табакерку, втянул табачную пыль… вот этой забавы человеку века двадцать первого не понять! Что за радость в чихании? Генерал-капитан поймал недоуменный взгляд.

— Когда-то я курил трубку, — сказал, — простую солдатскую трубочку… Вот это было удовольствие! Увы, врачи уверяют, что мне следует отказаться от табака — или выйдет грех самоубийства. Так-то… возможный родственник!

Снова пауза.

— Тебе нужно попасть именно к Годою, — сказал он. — Фаворит их величеств человек тщеславный и златолюбивый, но по сути своей неплохой… Мне приходилось убедиться — он умеет быть верным и сам ценит в людях такое свойство. А потому нам следует поставить на него.

— Потому, — продолжил хефе, — что мундиры он себе пошьет сам… А золото ему доставим мы. На быстрых кораблях с русскими обводами и вашим типом набора.

Он улыбался в предвкушении славы, точно жених на свадьбе. Хефе — жених, Мануэль Годой — невеста, а сеньор Ортега-и-Аларкон — лошадь в тройке. Пока пристяжная… Пока!

— Эй, марьяча! Сыграй нам что-нибудь задорное!

Народ гуляет. В кабаке, естественно. А что поделать — наемник существо простое, консерватории посещать не привыкшее. Да и туговато на Кубе с индустрией развлечений: музеев с филармониями нет, зато есть дешевый местный ром, дорогое не местное вино, девицы всех цветов и нетяжелого поведения. Что характерно — парням хватает.

Несколько дней спустя.

Патрик О'Хара оказался превосходным вербовщиком. Ирландцы есть везде — даже здесь, потому что на родине жрать нечего, английские власти не устают гнобить Пэдди-католиков,[21] а нужда в солдатах есть везде. Дикие Гуси отметились везде: в Южной Америке, в Войне за Независимость, во всех европейских заварушках, их нанимало Великое Княжество Литовское, и московский царь, что вообще удивительно, учитывая горячие чувства тогдашней РПЦ к католикам.

Было бы странно, если бы эти ребята не оказались и на Кубе. Первый же поход по кабакам закончился полезными знакомствами — Патрик нашел пару соотечественников подходящего типа: морячки со слегка законопослушного купца,[22] ага, знаю я этого «купца», ящик флагов у боцмана, пять судовых журналов у капитана и абордажников втрое от обычного.

Сами они менять работу не захотели, но к кому и как обратиться-таки подсказали. В таких делах хорошая рекомендация значит больше чем золото. Социальная сеть, знаете ли. Гавана — большой портовый город, но если присмотреться, то все всех знают, или как минимум имеют общих знакомых. Имея правильных друзей можно рассчитывать на совершенно другое отношение. Например, кабатчик уже не просто наливает, а может поговорить, подсказать, завсегдатаи не зыркают, ограничиваясь разговорами о погоде, а прислушиваются к предложениям.

— …Торусу не давай денег в долг. Рубака знатный, музыкант хороший, но взаймы не давай…

— Что забывает отдать?

— Нет, не забывает, просто не отдает. — Мой собеседник, ничуть не смущаясь присутствием за столом упомянутого лица, отхлебнул из кружки и продолжил:

— Одиннадцать лет назад этот побрекито пожил в Тринадцати колониях, и решил сваливать, там совсем нечего было делать, а на прощание пропился, как последний индеец, не то что на корабль не сядешь, жрать нечего было. Вот он и занял триста песо у жида Розенблюма, который там с товаром приключился, мол, в Гаване отдам. Вот до сих пор отдает.