Богдан Сушинский - Восточный вал

И Скорцени вновь убедился в том, что подземный лагерь СС стал для Гитлера спасительным миражом; и что, как всегда, когда фюрер непомерно увлекается какой-либо, порой совершенно незначительной, идеей, он начинает слишком преувеличивать, почти идеализировать ее значение.

И все же Отто не склонен был сомневаться в искренности и мудрости фюрера, а тем более — в способности превратить «Регенвурмлагерь» в неприступную подземную цитадель СС. Вопрос заключался лишь в том, успеет ли Гиммлер превратить ее в нечто жизнеспособное, и сумеет ли сам фюрер сохранить к ней интерес до тех пор, когда гарнизону «Регенвурмлагеря» и в самом деле придет пора вступать в бой.

— Мы устоим, мой фюрер, дьявол меня расстреляй.

— Мы будем рассчитывать на вас, Скорцени.

— Кстати, именно здесь, в подземельях «СС-Франконии», на передовой линии «Восточного вала», следовало бы ввести в бой части русских добровольцев. Отборные части белых русских офицеров, а также власовцев, давая им при этом понять, что это их последний рубеж, при оставлении которого их не станут щадить ни мы, ни большевики.

Молвив это, Скорцени вдруг вспомнил о русском диверсанте Беркуте, о котором лишь совершенно недавно, в телефонном разговоре, напомнил ему Штубер. Опыт коменданта большого дота смертников пришелся бы ему здесь как нельзя кстати.

— Части русских? — по-крысиному повел усиками фюрер. — На ударных позициях «Восточного вала»? Чтобы они открыли породненным славянским ордам путь на Берлин?

— Речь идет об отборных подразделениях, мой фюрер. Уже сейчас мы используем многих русских и в боях, и в проведении диверсий. Есть решение создать полноценную русскую армию генерала Власова. Среди прочего уже сейчас следует сформировать отдельный диверсионно-разведывательный полк. Подразделения его вначале вступили бы в бой при подходе русских и польских войск к Одеру, а затем ушли в подземелье, чтобы вместе с моими коммандос развернуть там диверсионно-партизанскую борьбу. Такие смешанные германско-русские отряды уже прекрасно зарекомендовали себя, в частности, в Украине. Один из них сражался под командованием известного вам гауптштурмфюрера барона фон Штубера.

Если фюрер и не стал возражать, то, очевидно, потому, что это говорил Скорцени, возражать которому фюрер то ли не решался, то ли попросту не привык. Он лишь молча, вопросительно обвел взглядом присутствующих.

— Могу сказать о русских летчиках, мой фюрер, — неожиданно поддержал обер-диверсанта Геринг. — Среди них немало великолепных асов, как, например, Герой Советского Союза капитан Антилевский[38].

— Герой Советского Союза? — иронично переспросил Гитлер. — Героем Великогерманского рейха он еще не стал?

— Но уже отмечен железным крестом, — к чести рейхсмаршала, замечания Гитлера, порой даже самые острые, редко сбивали его с толку. — Напомню, что он, как и многие другие русские пилоты, прекрасно зарекомендовал себя в боях на Западном фронте, прикрывая с воздуха позиции «Атлантического вала».

— На которых, как известно, сражалось также немало русских рот и батарей, — подтвердил Гиммлер, и это уже похоже было на очередной «штабной заговор» генералов. Ведь присутствовавшим было прекрасно известно, что до сих пор фюрер решительно выступал против создания отдельных русских частей, не говоря уже о самостоятельной Русской освободительной армии. А если и соглашался на службу отдельных русских добровольцев в германских частях, то лишь в виде исключения и в основном во вспомогательных подразделениях. Но точно так же всем, в том числе и самому Гитлеру, уже было ясно, что отношение к присутствию в Германии десятков тысяч русских — различной судьбы и политической ориентации — пора менять.

— В частности, можно было бы создать несколько сугубо русских эскадрилий, — вновь заговорил Геринг, поняв, что поддержка Гиммлера, не говоря уже о Кейтеле, который давно готов был использовать «русский материал» для латания кадровых дыр вермахта, ему обеспечена. — Я мог бы передать Власову часть рабочих и технического персонала, занятых ныне на аэродромах и во вспомогательных частях люфтваффе[39].

Вторую эскадрилью, бомбардировочную, возглавил еще один бывший советский ас, Герой Советского Союза капитан Сергей Бычков.

— Они вам больше не нужны? — въедливо поинтересовался Гитлер, удивленный подобной щедростью.

— Но еще нужнее — русские эскадрильи. Пусть, в конце концов, русские сражаются против русских. Пусть радиоэфир всего Восточного фронта покроется сплошным русским матом. Сплошным… русским. Я хочу дождаться этого дня, зная, что отныне не буду терять своих парней. Или, по крайней мере, буду терять их значительно меньше.

— Убедившись, что в русском вопросе генералитет буквально восстал против него уже давно сформировавшимся за его спиной заговорщицким «Восточным валом», Гитлер устало перевел взгляд на Геббельса.

— О «комиссарах» в этих русских частях добровольцев мы тоже позаботимся, — по-своему воспринял тот свою историческую миссию в деле формирования власовской армии. — Русские довольно легко поддаются идеологической обработке, поскольку, в отличие от представителей многих других народов, приучены слепо верить своим руководителям и безоговорочно подчиняться им.

— Вот именно, — с усталой безнадежностью махнул рукой фюрер, убедившийся не столько в правоте генералитета, сколько в собственном бессилии.

— Если позволите, мой фюрер, я готов встретиться с Власовым и еще раз обсудить принципы, на которых формирование его армии становится приемлемым для руководства рейха и самой германской идеи, — вырвал Гиммлер инициативу из рук Геббельса

— В общем-то, таких принципов в природе не существует, — отрубил Гитлер. — Но вы все же встретьтесь.

«А ведь, — подумал Гиммлер, — изменив отношение к русским в Германии, он со временем может изменить его и по отношению к переговорам с русскими, остающимися по ту сторону линии фронта».

Крайз оказался прав: рядом с кабинетом коменданта, в толще скального грунта, действительно располагалась комнатка, существование которой барон фон Риттер даже не предполагал. Для барона так и осталось загадкой, когда его предшественник умудрился выдолбить ее, незаметно отрывая для этого рабочих и скрывая их труды даже от своего заместителя.

Наверх тянулась винтовая каменная лестница, затем следовал почти километровый тоннель, завершавшийся металлическими секциями, выходящими на поверхность, как из водопроводного люка. Вот только крышка этого люка была каменной, сверху похожей на обычный валун. Именно он надежно маскировал этот вход.

Сам каньон, в который приводила эта «дорога в небытие», напоминал слегка удлиненный кратер вулкана. Это было огромное провалье, образовавшееся много тысячелетий назад, посреди возвышенности, верхние края которой не расширялись, как это обычно наблюдается в подобных местностях, а резко сужались кверху, скрывая этот затерянный мир не только от людских взоров, но и от взоров небесных.

Заметить его шрамовидную пустоту можно было разве что с самолета, но летчики тоже обычно не замечали ее, поскольку она была замаскирована густыми кронами древних сосен. К тому же склоны горловины были довольно крутыми, и всякому забредшему сюда, даже если он оказывался в десяти шагах от кратера Черного Каньона, чудилось, будто впереди вырисовывается обычная вершина невысокого лесного хребта.

Впрочем, желающих забредать сюда тоже было не много, поскольку вся эта каменистая падь располагалась на островке тверди земной, окруженной пространными болотами. Заветная тропа к острову, конечно, существовала, но ее нужно было знать, а почти всех местных знатоков гестапо уже убрало. Предварительно, конечно, проложив эту тропу на карте да, по особым ориентирам, на местности. Крайз стал одним из немногих германцев, которые решились испытать по ним свою судьбу.

— Интересно, догадываются ли об этой преисподней жители окрестных сел? — спросил барон, едва успев прийти в себя от удивления.

Он знал, что из центральной, штабной, части цитадели «Регенвурмлагеря» на поверхность ведут два эвакуационных хода, но оба они завершались в лесу, к северу и югу от возвышенности.

— Догадывались. Но только жители ближайшего хутора, которые считали это место проклятым. Понятно, что такие свидетели были нежелательны, поэтому с помощью гестапо Овербек позаботился, чтобы хуторок вовремя опустел, как Я два небольших близлежащих села. Война есть война, мало ли теперь опустевших, разрушенных сел и хуторов по всей Европе?

Говорят, Мюллер лично занимался жителями этих населенных пунктов. Верится, конечно, с трудом.

— Занимался, — заверил его Крайз, — но не в связи с их ликвидацией.