Анна Овчинникова - Друг и лейтенант Робина Гуда
— Увидимся весной, Джон... Робин... Кеннет...Когда были сказаны все прощальные слова, мы в последний раз посмотрели на могучий дуб, дававший нам тень в жаркие дни, защищавший от дождя в прохладные, служивший нам и спальней, и дозорной вышкой, и кладовой. Весь Шервуд был для вольных стрелков родным домом, но английский дом обязательно должен иметь очаг, и наш очаг хранил этот лесной великан.
Бывай до весны, приятель!
Милостью судьбы, которая нас хранит, мы обязательно увидим тебя снова в наряде из свежей зеленой листвы, а пока пусть жители Ноттингемшира длинными зимними вечерами рассказывают истории о приключениях вольных стрелков. Можно дать на отсечение волчью голову — когда мы вернемся, баллад и историй прибудет!
Глава двадцать восьмая
Подходит к виселице Вилл,
Врагами окружен.
И тут из ближнего куста
Встает Малютка Джон.
«Я вижу, Вилл собрался в рай,
Меня не захватив!
Уж это другу не к лицу,
Не правда ли, шериф?»
Клянусь душой, — сказал шериф, —
Верзила мне знаком,
И я его в свою тюрьму
Отправлю прямиком!»
Но, разом к Виллу подскочив,
Рассек веревки Джон,
И у кого-то острый меч
Он вырвал из ножон.
Плечом к плечу, спиной к спине
Рубились Джон и Вилл,
А в это время Робин Гуд
На помощь к ним спешил.
«Робин Гуд освобождает Вилла Статли» (перевод Игн. Ивановского)МАРТ, ГОД 1194
ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА
Это было чистой воды невезением, вроде того, как вместе с медовухой иногда случается проглотить пчелу. А ведь день начался так отменно: за отличной ночью последовало восхитительное утро, когда ревнивый кожевник вломился в дом вдовы Хоуп, угрожая убить бродягу, которому она дала приют.
Что может быть лучше драки рано поутру? После нее даже самая жидкая гороховая похлебка охотнее лезет в глотку. Жаль только, что все закончилось слишком быстро, — кожевник оказался грозным лишь на словах. Вылетев в дверь спиной вперед, он прилег во дворе, тихий и молчаливый, а вдова наградила победителя от всех щедрот своей нежной души, крепкого тела и далеко не пустых кладовых. Вилл даже подумал — не остаться ли здесь еще на одну ночь? Но ограничился тем, что умял половину окорока и две миски бобов под чесночным соусом, прежде чем проститься со всхлипывающей хозяйкой и начавшим понемногу шевелиться кожевником и двинуться дальше на юг.
В питейном доме следующей деревушки подавали отличный эль — редкость по нынешним временам, — поэтому Вилл задержался здесь до полудня. Правда, каша там была дрянная, и Вилл без сожаления надел горшок овсянки на голову норману, ввалившемуся в питейный дом и с ходу прижавшему в углу перепуганную служанку. Здешние мужики словно только и ждали этого сигнала. Норманского подонка отходили на славу, все, что от него осталось, забросили на коня, и мальчишки погнали коня по дороге палками и камнями.
Вилл сполоснул руки в бочке с дождевой водой и в самом расчудесном настроении отправился дальше. Он уже подходил к Ретфорду, когда коварная судьба подсунула ему в медовуху пчелу.
Несколько знакомых вилланов, заравнивавших яму на дороге, при виде него сперва принялись креститься, а потом накинулись с расспросами. Из этих расспросов Вилл узнал, что он еще зимой был повешен сразу в двух местах — в Ноттингеме и в Ньюарке, что на виселице погиб и Кеннет Беспалый, а про Робина Гуда вообще нет ни слуху ни духу. Йоркширец как ушел осенью из Ноттингемшира, так и не возвращался, поговаривают, что его тоже вздернули, и вообще — скоро наступит конец света! Король Ричард принес присягу германскому императору, признав Англию леном империи, — если уж это не начало конца света, тогда чего тебе еще надо? Мало нам было французов, гасконцев, фламандцев, шастающих везде и всюду, как у себя дома, мало мытарей и людей принца Джона, вымогающих у честных людей последний фартинг, мало шерифских наемников и бандитов — так теперь прибавятся еще германцы! Ежели раньше хоть Робин Гуд не давал негодяям житья, то теперь на небе вовсе не останется ни просвета. А король Ричард, запродав нас германцам, видно, решил совсем не возвращаться в Англию, — может, отправился драться с французским королем, а может, обратно с сарацинами или еще с кем, да только в Англии он так и не появился, а шериф вместо того, чтобы разделаться с бандитами, от которых честным людям нету житья, любезничает с принцем Джоном, что ни день, то у них пирушка или охота — да и то сказать, что ж теперь не охотиться в Шервуде, раз там больше нет вольных стрелков и никто не всадит в тебя стрелу, как всадили когда-то в окаянного сынка Вильгельма Бастарда[47]...
Вилл присел на большой камень у дороги, дожидаясь передышки в этом потоке слов и наслаждаясь ярким солнцем и весенними запахами.
Вилланы продолжали галдеть, и именно из-за их галдежа Статли не услышал вовремя стука копыт. А может, оттого, что задремал под болтовню о конце света, в который ни на йоту не поверил... Так же, как не поверил в смерть Робина Локсли и Кеннета Беспалого. Позволит Робин себя повесить, как же! Скорее мир и вправду провалится в тартарары, чем отыщется тот, кто сумеет вздернуть вольного стрелка!
Вилл уже хотел сообщить об этом вилланам, когда из-за берез, одетых свежей ярко-зеленой листвой, выметнулись пятеро всадников.
Крестьяне шарахнулись кто куда, Статли вскочил и выхватил из колчана стрелу. Среди всадников он сразу узнал мерзавца, которому нахлобучил на башку горшок в питейном доме; перемазанный по уши ублюдок крикнул, показывая на Вилла, — и тут же свалился с седла с его стрелой в груди. Но в следующий миг на Статли налетели остальные бандиты, и его вторая стрела воткнулась в шею вставшей на дыбы лошади, а третья — в треугольный щит.
Вилл даже не заметил, кто и чем ударил его по голове, просто яркий солнечный день внезапно сменился беспросветной ночью.
Когда Вилл очнулся, он увидел, что дела пошли еще хуже.
Он лежал на спине, связанный по рукам и ногам, у него болело и ныло все, что только могло болеть и ныть, а на краю березовой рощи двое спешившихся всадников прилаживали к подходящей толстой ветке веревку с петлей.
Пожалуй, теперь самое время было поверить в близкий конец света, — но Вилл охотнее поверил бы в россказни Малютки Джона о том, что земля круглая. Он напрягся, подвигал скрученными за спиной руками, проверяя прочность узлов, и отчаянно огляделся по сторонам. Бывает, что и зайцу, вынутому из силков, удается проскользнуть между рук охотника, а уж чтобы шервудский «волк» не сумел вырваться из капкана!..
— Ха, он очухался! — над Биллом возник высокий прыщавый тип в ржавой кольчуге поверх длинной котты, с мечом у пояса.
— Отпустите меня, ублюдки, — прорычал Статли, убедившись, что с веревками нет никакой надежды совладать. — Чтоб ваших мамочек оттрахали дворовые псы!
— Живехонек, Робер! — через плечо прокричал прыщавый.
Его говор был говором чистейшего сакса, но тот, кто отозвался на его возглас, по нормански выговаривал слова в нос:
— Хорошо. Ублюдок должен знать, что подыхает.
— Ты сдохнешь первым, урод! — перевернувшись на бок, Вилл уставился на белобрысого нормана, который сидел на камне, где еще недавно грелся на солнышке он сам.
Пинок под ребра заставил Статли щелкнуть зубами в напрасной попытке укусить прыщавого за ногу.
— Ну точно — один из шервудских волков! — нога в охотничьем сапоге надавила Статли на грудь. — Куси, волк, куси!
Вилл рвался, бился, рычал и богохульствовал до тех пор, пока мир снова не начал темнеть, а когда слегка распогодилось, сапог исчез с его груди, а рядом с прыщавым торчал белобрысый.
— Еще бы мне его не узнать! — наклонившись, норман уставился на Вилла полными злобы бледно-голубыми глазами. — Я видел этого рыжего в тот день, когда Локсли выкрал с эшафота трех сыновей старухи. И потом, в Руттерфорде, где их шайка гуляла на свадьбе младшего сына старосты. Тогда они от нас ускользнули, но теперь никакой Робин Гуд тебя не спасет, грязный сакс!
— Это мы еще посмотрим! — Статли возобновил бесполезную борьбу с веревкой.
Бесполезную еще и потому, что у него были связаны не только руки, но и ноги. Да даже если бы ему удалось освободиться, что бы это дало? Его враги были вооружены до зубов, при лошадях, к тому же торчали между Статли и лесом... Лесом, ха! Чахлой рощицей, в которой не затерялась бы даже белка!
— Но если он взаправду из шервудских разбойников, может, лучше отвезти его в Ноттингем живьем? — буркнул прыщавый, оглядываясь на дружков, которые уже приладили веревку к ветке березы и теперь пробовали ее на прочность. — За живого разбойника из банды Локсли шериф отвалит вдвое больше, чем за мертвого, к тому же Певерил обещал, что...
