Раиса Сапожникова - Моя Крепость
— Я же там не был. Если важно, о чем говорили мужики, можно их вызвать и спросить. Если надо, я и сам съезжу.
— О нет! — вскричал Баррет. — Ни за что! Не отпускайте его, милорд, умоляю вас!
Граф начал кое-что понимать.
— А что, сын, не услышал ли ты случайно в разговоре имени Роланда?
— Услышал, — подтвердил тот, — староста предложил спросить сэра Роланда насчет этого пояса. Вроде бы тот должен что-то о нем знать... Или знать, кто его взял... Но если Пояс — это луг или поле, как можно его украсть?
— Роланд? — требовательно обратился к нему граф.
Тот нахмурился и неохотно стал объяснять:
— Длинный Пояс — это кусок луга, что прилегает к самому обрыву, с той стороны оврага, напротив замка... Его распахивали лет десять назад, сеяли там пшеницу. Говорят, земля в этом Поясе неплохая.
— Десять лет назад, говоришь? А потом что, перестали распахивать и сеять? Потому и говорят, что, мол, Пояс украли? — уточнил сэр Конрад.
— Мой отец... Мой покойный отец запретил мужикам сеять на Поясе. Он хотел завести овец, и чтобы они паслись на глазах. И огородить обрыв, чтобы овцы не падали.
— Ну, овец у нас пока нет, — махнул граф рукой, — только овец еще не хватало... Но мы, кажется, отвлеклись. Так что там с изменой, Джон? Мы уже обсудили пахоту, луга и овец, а до сути дела все не дошли. Я вас прошу, изложите свои подозрения. Что общего между крестьянами, Роландом и овечьим лугом около замка?
У старого бейлифа все лицо налилось краской. Сэр Конрад серьезно перепугался, что ему грозит мозговой удар. Кажется, легкая насмешка сильно обидела старика... Но тот превозмог себя и заговорил низким, недобрым голосом:
— Когда сэр Родерик покинул корчму, Каспарус с сообщниками еще сидели. И они продолжали говорить. Я своими ушами слышал, как он сказал: «А сэр Роланд-то тоже граф! И по праву рождения! Законного нашего господина сын. Если новый нам не по сердцу, можно старого и поставить.« А Оттер ему ответил, что, дескать, законный-то ближе и для мужиков легче. А если еще Пояс отдаст, так и вообще не о чем говорить. Даже этот мальчишка Зак посмел заявить, что сэр Роланд, мол, ему друг и он за него хоть в битву пойдет! А главное, — Баррет повысил тон и закончил с победным видом, — он сказал, что у него и меч есть! Это уже настоящий бунт!
— В самом деле, — сэр Конрад поднял брови и посмотрел на своего первого рыцаря. — Что скажешь ты?
Тот почему-то вздохнул и заговорил:
— У некоторых молодых ребят в Баттеридже действительно есть оружие. Кое-что с давних пор, бывшие воины вроде Дейни сохранили, а несколько штук появилось новых. Говорят, кто-то им подарил. А Зак даже однажды пытался подраться с Гаретом, так, понарошку. И просил показать, как правильно бить мечом... Вообще-то он парень неплохой, задиристый только. Роланд, а ты его не учил? Если уж так человеку хочется мечом махать, поступал бы в оруженосцы.
Роланд Арден только дернул плечом и сдвинул брови.
— Погоди, Торин, — граф поднял руку. — По здешним законам, меч в руках крестьянского сына может привести его и на виселицу. Только лица благородного звания владеют оружием. И еще те, кому оно дано господином... То есть латники. Ты говоришь, кто-то дарил им мечи? Не показалась ли тут снова рука нашего дорогого герцога Саймнела... Ему на руку любая смута.
— До смуты далеко, — возразил Торин. — Пускай бы и побаловались пока с клинками. Наступит пахотная пора, и ни у Зака, ни у кого иного минуты не будет не то что бунт учинить, а даже поговорить о нем.
— Ах, сэр Торин, можно ли так говорить! — вмешался неугомонный Баррет. — Налицо все признаки измены! Они намереваются признать самозванца и свергнуть его светлость.
Граф Арден вздохнул. Он нацепил на лицо самое доброжелательное выражение и обратился к старому слуге:
— Мастер Баррет, я бесконечно благодарен за вашу бдительность. Я немедленно приму меры, а вас прошу отправиться в Борнхауз. Дома вы будете в безопасности, и к тому же благополучие этого поместья необычайно важно, особенно на случай бунта в Баттеридже. А ваша дочь, не захотела бы она посетить вас вместе с ребенком?
— Она не хочет, — сердито скривился Джон. — Я ее тоже просил.
— Ну, не хочет, и ладно. До свидания, мастер Баррет. Счастливого вам пути!
Старику ничего не оставалось, как поклониться и уйти. По дороге он все-таки метнул на Роланда злющий взгляд, на что тот только зябко передернул плечами.
— Так. А теперь, Торин, расскажи то, о чем не мог говорит при нем. Я слушаю.
— Ну что ж. — Первый рыцарь опять вздохнул. — Среди деревенских мужиков в самом деле слышатся разговоры, что сын покойного графа чудом остался жив. Он же и не скрывается. Его хорошо помнят. Сам бывший граф оставил о себе память плохую — прости, Роланд, но это правда — но сыну его верят больше. Даже больше, чем вам.
— А почему? — пожелал узнать Родерик. Такие вопросы всегда его очень интересовали.
— Народная мудрость, сын. Особенности крестьянского видения мира, — объяснил ему граф серьезно. — Они очень не любят изменений. Переход земли из одних рук в другие, если совершается не от отца к сыну, их пугает. Новый хозяин чаще всего еще хуже старого... Роланда они знают с рождения. Он принадлежит их маленькому миру. Поэтому его предпочитают мне и даже тебе, хотя ты стал их любимцем... Торин, продолжай.
— Староста деревни — человек спокойный и рассудительный. О двух других мало знаю, но что не забияки, убежден. Скорее всего старый дурак с ними на ножах, вот и раздул дело...
— Не надо обижать старика. Он таков, каким сделала его жизнь.
— Сожалею. Но если бы Оттер с Тилли и впрямь собрались бунтовать, они не стали бы болтать об этом открыто, да еще в корчме, где всегда есть лишние уши. Скорее всего, это были, как сказал Родерик, просто крестьянские разговоры. Где начинать пахоту, как уплатить налоги... И потом, мы следим. Любой бунт обречен на неудачу, это даже мужик поймет. Куда четырем десяткам сельчан, хоть вооруженных мечами, против равного числа рыцарей! Да если их даже будет втрое больше, обученные воины с ними быстро расправятся.
— А если в то время, когда эти обученные воины будут расправляться с бунтовщиками, на замок ударит чужое войско? — в задумчивости произнес граф.
— Я вижу, покоя вам не дает этот несчастный Саймнел.
— Вот именно. Он не дает мне покоя. Насылает грабителей на мои караваны, пытается организовать мое убийство, раздает оружие моим подданным... Даже если их не удастся подвигнуть на мятеж, донос о подаренных мечах мог вызвать расправу над бедными крестьянами. Если бы мой начальник стражи был менее хладнокровным человеком и не так сочувствовал простым людям. А тогда легко заварить кашу... Если пока все спокойно, то это благодаря тебе, Торин.
— Ну, что ж... — граф Арден положил ладонь на стол в знак окончания дискуссии. — Следите за развитием действия. Так же, как до сих пор — внимательно и незаметно. Когда будет время вмешаться, мы вступим в дело.
— А мы не должны попытаться... ну... как-то договориться с герцогом Саймнелом? — тихонько спросил отца Родерик.
— Опыт говорит мне, сын, что с этим человеком договариваться бессмысленно... Все, что он до сих пор совершил, представляет его не столько даже злодеем, сколько безумцем. Одержимым идеей во что бы то ни стало завладеть Арденом. Который, по большому счету, вовсе ему не нужен, ибо Саймнелу и так принадлежит много земли и замок не хуже нашего. Бывают на свете такие люди... Приходится учитывать их существование и находить способы бороться с ними. Ладно, сынок, ты иди, мне хотелось бы побеседовать с Роландом. Наедине.
Когда Торин и Родерик их оставили, Конрад Арден внимательно посмотрел в глаза Роланда и сказал:
— Я надеюсь, ты меня больше не боишься.
— Нет, — ответил тот хмуро, — и если вы думаете, что я заодно с ними, то это неправда. Я никого к бунту не подстрекал.
— Такая глупая мысль никогда не пришла бы мне в голову, — он даже дернул головой, показывая, как отбрасывает эту самую мысль.
— Я уже говорил, что твои чувства ко мне естественны и не содержат греха. Но хитроумный дьявол подстроил человеческой душе ловушку: часто самые естественные побуждения заставляют совершить тяжкий грех и чудовищное преступление. Кто-то весьма мудрый сказал, что дорога в ад вымощена добрыми намерениями. А знаешь, как просто не вступить на эту дорогу? Надо только соразмерять свои цели с ценой их достижения. Почему-то за тысячи лет истории люди до этого не додумались...
— Я знаю, кто подстрекает добрых селян к бунту. Бунту кровавому и совершенно бессмысленному, цель которого — отвлечь моих рыцарей от защиты Ардена. Ты тут ни при чем. Но если бы не было тебя, ему гораздо труднее было бы влиять на крестьян. Так уж вышло, что очень хорошее чувство — любовь к справедливости — толкает хороших людей убивать других, и ничуть не худших. А ты представляешь, что будет, если бунт увенчается успехом?
