Дмитрий Старицкий - Принц Вианы
— Пришли ко мне Филиппа, — приказал я и, видя недовольную рожицу раба, добавил: — Ты, как казначей, остаешься на постоялом дворе. Под охраной. И это не обсуждается.
Как жаль, что пристрелять пистолет я так и не успел…
— Я могу здесь остаться и поработать для вас? — спросила девушка, скромно потупив взгляд. — Дома не совсем подходящая обстановка сейчас для тонкой работы.
Надо же? И куда делась вчерашняя разбитная шлюшка? Как резко меняет женщину принятая на себя социальная роль!
— Можешь, — разрешил я. — Если что понадобится — спрашивай у Микала.
Отец ее с недовольным видом, громко сопя, собирал свои приборы и инструменты в мешок и сундук. Видимо, он надеялся, что я заинтересуюсь и куплю его морские часы, но обломился. Может быть, потом как-нибудь, когда дорасту до открытия собрания технических курьезов, — обязательно куплю. Но особого желания собирать, как Петр Первый, разных заспиртованных уродцев я в себе не ощущаю.
Пришел Филипп и принес мои парадные одежды. Пора переодеваться.
Мэтр Тиссо, собравшись, поклонился мне в пояс и, испросив разрешения, ушел, а его дочь с удовольствием стала помогать Филиппу — облачать меня к светскому рауту.
Вопреки обыкновению, оделся я на этот раз в цвета Фуа, надеясь сделать тетушке приятное. Все же граф де Фуа — один из моих основных титулов, да и сопровождает меня вассальное копье из Фуа. Вассальное мне, именно как своему графу и пэру Франции, а не принцу Вианскому из Наварры. Тем более всех дел-то было гербовую котту поменять с красной на желтую.
Из оружия взял шпагу, золотой кортик, клевец и пистолет. Пусть даже пока с одним зарядом в стволе — в случае чего и он лишним не будет. А так — пусть торчит из-за пояса вместе с кортиком, как украшение вполне годится. Пыль в глаза. Понты не в мое время родились. Как говорится, по одежке встречают, а по белью провожают.
Плюнув на условности, остался в сапогах — я в походе. Да и некогда мне новую обувку искать. Даже если найду, то такое безобразие, как тут носят, я не надену. Не цирковой клоун же я, в конце концов, чтобы рассекать в ботинках с такими уродскими носами. Да еще на деревянной подошве, без супинатора и амортизирующих стелек.
Чмокнув девушку в носик — надо будет как-нибудь ее имя узнать, а то уже неудобно как-то, — вышел из комнаты.
И Филипп за мной вприпрыжку с подскоком — чисто дите еще. Разве что членишко побольше, а умишка поменьше.
Глава 12
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
У крыльца во двор Микал держал под уздцы вороного, на которого надел седло из резной слоновой кости — память от павшего на барке скоттского барона. Понимает раб толк в понтах, не то что бароний сын Филипп.
Придерживая мне стремя, Микал торопливо прошептал:
— Ваша тетушка, сир, вышла замуж за местного дюка ровно десять лет и один месяц назад. Свадьбу играли в Клиссоне. С тех пор вы не виделись. Так что пока ничего страшного. Детская память — короткая.
— Молодец, — похвалил его я, утвердившись в этом красивом, но очень неудобном седле. — Узнай, как зовут ту девушку, что осталась в моей комнате. Если ей что-нибудь понадобится — раздобудь.
И, повернувшись к караульным, приказал:
— Открыть ворота!
Посадка в настоящем рыцарском седле была мне непривычной. Хотя это, вероятно, чисто психологический эффект, ибо тело нисколько не протестовало против такой позы, когда ноги полностью вытянуты в стременах. Наверное, так даже удобнее нестись в копейную атаку на галопе с копьем наперевес — упор ног жестче. Шагом тоже комфортно. Но вот рысью я бы не рискнул — седалище все отобьется о резную «слонячью кистку».
Нашим сопровождающим был уже знакомый нам паж герцогини — Конон, и с ним четыре конных латника с копьями сидели на мышастых ронсенах. Закованные в полный кастенбруст* и в шлемах с поднятыми забралами. Плюмажи из белых петушиных хвостов. Кони в попонах. Сами в гербовых коттах с «горностаями». Сержанты.
Местные вояки и возглавили нашу кавалькаду. За ними уже, бок о бок, я с Саншо. За нами — наши пажи и стрелки из Фуа. Все колонной по двое. Кроме пажа герцогини, который в одиночку возглавлял колонну — работал Сусаниным. Внушительный получился отряд, идущий крупным шагом в сторону городских ворот, заставляя отражаться от стен громкий цокот кованых копыт по брусчатке.
Город прошли за полчаса без эксцессов. Улицы впереди нас от людей как подметало.
Выехав наконец-то из узких ущелий защищенного стенами города на предзамковую площадь, а скорее — широкую набережную замкового рва, поразились мощностью этих укреплений из темного гранита. Жаль, что в моей истории этот замок сдали французскому королю без боя. Сколько средств и труда ушло напрасно!
Шириной эта набережная у рва метров двадцать — двадцать пять. Никакой растительности на ней не осталось, даже самый маленький кустик безжалостно вырублен. А вот сам ров — намного шире, чуть ли не вся сотня шагов: на выстрел из арбалета с уверенным поражением. Ров заполнен водой из соединяющейся с ним реки. Стенки рва со стороны города облицованы гранитом с небольшим наклоном, а стены и башни замка уходили в воду отвесно.
Барбакана перед мостом не наблюдалось. Двухсекционный мост с деревянным настилом начинался прямо с набережной и не имел ограждения. Со стороны города он был стационарный на каменных быках, а около замковых стен — подъемный, возносящийся в нишу между двух толстых круглых башен, охраняющих ворота. Между башнями — надвратное укрепление.
Сейчас мост был опущен.
При приближении к мосту нашей кавалькады один копейщик в воротах резко развернулся и побежал внутрь замка. «Махальный, — догадался я. — Знать, встречу меня, любимого, здесь готовили заранее. Одна надежда на то, что и герцог Бретонский и гостящий у него герцог Орлеанский Пауку как бы ни разу не друзья в создавшийся политический момент…»
Наши кони дробно застучали подковами по толстым доскам моста и без препятствий вынесли нас через воротный туннель в просторный замковый двор, отсыпанный толстым слоем чистого белого песка. Ну ваще… Принимают на высшем уровне. Это сколько же народу пласталось на таких плоскостных работах? Сначала все убрать и вывезти, а затем привезти новый песок и рассыпать равномерным слоем на такую большую площадь…
На правой от ворот стороне стояла трехэтажная капелла, судя по кресту на ее крыше. А еще дальше вознесся на пять этажей белоснежный герцогский замок, построенный тупым углом, с узкой сдвоенной башенкой в соединении корпусов-крыльев. В правом корпусе высокое — на второй этаж — крыльцо с двумя спусками. Напротив дворца — четырехэтажные казармы гарнизона. В остальном просторный двор замка — пустой.
Когда мы подъезжали к герцогскому дворцу — иного слова и не подобрать, настоящий дворец, не носящий никаких функций укрепления, — то на крыльцо со второго этажа, спустившись немного по левой лестнице, неторопливо вышли три персевана* в коротких плащах герольдов. Вознесли к губам настоящие серебряные фанфары с развевающимися лентами и гербовыми штандартами Бретани, Наварры и Фуа. Ну и попали мы, «под панфары»… Трижды сыграли они для нас характерными мажорными звуками сигнал, отдаленно напоминающий «Слушайте все». То ли в нашу честь, то ли оповестили хозяев, что гости уже приперлись.
Из темной арки под крыльцом выбежали десятка два герцогских конюхов, которые моментом расхватали под уздцы наших лошадей.
Мы спешились.
Я, дон Саншо, наши пажи и шевалье д'Айю прошли к крыльцу с правой стороны, оставив наших стрелков общаться с конюхами.
Поднял голову и увидел стоящую на самом верху лестницы женщину в длинном парчовом одеянии и плоском головном уборе, закрывающем уши по самую шею, богато расшитом крупным жемчугом. Плечи ее скрывала пелерина из горностая. У ног ее стояла худющая гладкошерстная и длинномордая борзая пепельного окраса, с любопытством поглядывающая на нас сверху.
«Грейхаунда*, наверное, англичане подарили, когда женихались к малышке Анне, — подумалось мне мимоходом. — А хозяйка собаки — это вряд ли кто другая, как не моя новообразованная тетя Рита. Кто еще из людей ее уровня выйдет встречать гостей без свиты, если только гость — не близкая родня?»
Поднявшись до середины лестницы, мы остановились, и я обратился к хозяйке:
— Дорогая тетя, позвольте вам представить моих благородных спутников: дона Саншо, инфанта Кантабрии; моего верного вассала — шевалье д'Айю из Фуа; а также дамуазо Филиппа из Фезансака — моего эскудеро, и дамуазо Энрике из Сантандера — пажа дона Саншо. — Друзья, это моя тетя — ее светлость Маргарита де Фуа, дюшеса де Бретань.
— Иди ко мне, несносный мальчишка, я обниму тебя. Годы идут, а ты все такой же баловник… — Улыбающаяся женщина распахнула руки для объятий. — Хоть и любящая тетя у тебя оказалась на последнем месте в моем же городе, — попеняла мне тетка, крепко при этом обнимая. — Ты вырос, Франсуа, совсем мужчина стал. Красавец. Не зря тебя кличут Фебом. Повезло Наварре, что у нее будет такой рей*.
