Алексей Махров - Дорога к Вождю
– Обижаете, Владимир Петрович! – прогудел Борис. – Бронебойные, «катушки», с острыми головками, осколочно-фугасные гранаты с круглыми.
Для подкалиберных снарядов с их бронепробиваемостью в сто сорок миллиметров на полкилометра в сорок первом году достойных целей не было, но «обычные» бронебойные мы в свободной продаже просто не нашли…
– Лады! – коротко выдохнул генерал. – На счет «три»! Раз, два, три-иии!
Мы с невероятной скоростью полезли в танк. Подозреваю, что сейчас мы побили все нормативы посадки экипажа в боевую машину. Лично мне показалось, что на место мехвода я попал секунды через две.
То, что нас через пару минут в очередной раз могут грохнуть, это полбеды: вернемся назад и попробуем еще. Вот только очень жаль потраченного времени – получается, что вхолостую скатались, и антикварного танка, на восстановление которого столько усилий потрачено.
Запустив двигатель, я аккуратно, как мог, опустил танк с платформы на землю. Тут же в наушниках прозвучал искаженный почти до полной неузнаваемости голос Батоныча:
– Виталя, давай вправо на сто метров, остановка после команды «Короткая»! Очкарик, бронебойный!
Рванув правый рычаг, я развернул машину на месте и, с трудом воткнув вторую передачу, повел танк, заходя противнику во фланг. Винтовочные пули беспрерывно колотили по броне, и оставалось только молиться, чтобы немцы не успели жахнуть по нам чем-то более убедительным.
Дальше начался какой-то дурдом – я елозил по полю бешеным зигзагом, а Батоныч беспрерывно стрелял, выпуская по три-четыре снаряда в минуту, но почти все время безбожно мазал. О чем я узнавал от самого горе-стрелка, матерящегося при каждом промахе. Впрочем, при редких попаданиях Володя тоже матерился, правда, уже с другой интонацией. Что, товарищ генерал, не приучены без электроники воевать?
По нам тоже попадали, правда, всего раза два. Первый раз прилетело в лобовую проекцию башни, о чем Володька не преминул матерно доложить всем желающим (по факту благодарными слушателями его заковыристых рулад являлись только мы с Очкариком), зато вторая болванка разбила нам ведущее колесо, и мы превратились в неподвижную мишень. Я заглушил движок, и в наступившей тишине голос Батоныча показался особенно громким.
– Кажись, дымом тянет? – вдруг спросил генерал и сразу заорал: – Стюардессам покинуть самолет!
Я торопливо выбрался из танка, не забыв, впрочем, прихватить автомат. Секундой позже ко мне присоединились коллеги по несчастью. Укрывшись за корпусом, я осторожно огляделся. К счастью, бой почти закончился – потратив на несчастные три или четыре немецких танка около тридцати снарядов, Батоныч все-таки добил противника.
– Мать-перемать! – снова завелся Володя, посмотрев в другую сторону.
Я глянул в том же направлении и тоже чертыхнулся – да, немецкие танки кончились, однако оставались еще бронетранспортеры и пехота на грузовиках.
– А их нам чем крыть? Снова матом? – усмехнулся я, проверяя автомат.
Оставалось только подороже продать свою жизнь и «идти на перезагрузку».
– Гляди! Кажись, наши! – заорал мне прямо в ухо Батоныч, дергая меня за плечо, отчего я чуть не полетел на землю. Рукой Володька указывал куда-то в затянутое дымом небо. Ого, неужели и на самом деле подмога?! Похоже, именно так: со стороны солнца заходили три звена небольших лобастых бипланов с красными звездами на нижних плоскостях. Как там они называются? «Чайки» вроде? «И-153», которые? В штурмовом варианте?
Так и оказалось: самолеты разделились и вполне грамотно перепахали «эрэсами» дорогу с застывшими на ней грузовиками, заправщиками, командно-штабными машинами, функвагенами и бронетранспортерами. Сделав еще один заход, «Чайки» занялись немецкой пехотой, в считаные минуты разделавшись со всеми. Добив боекомплект пушек и пулеметов по разбегающимся фрицам, самолеты покачали крыльями – «задание выполнено», развернулись и потянули в обратном направлении, на восток.
– Охренеть! – констатировал Бат, тяжело опускаясь на землю и приваливаясь к пыльному колесу. – Вовремя. Бывает же.
– Угу, – односложно ответил я, глядя в сторону далекого леса, от которого к нам и разгромленной колонне бежало, разевая рты в неслышимом крике, до роты советских пехотинцев. Примкнутые к трехлинейкам штыки коротко вспыхивали на солнце полированной сталью. Что ж, похоже, на этот раз возвращение в будущее откладывается…
– Тягач опять раздолбили, тенденция, однако! – Батоныч расхохотался, явно испытывая отходняк после боя. – А я его в аренду взял. Вот интересно, изменится история настолько, что бабло некому возвращать станет?
– Очень смешно, – «оценил» я шутку товарища. – Самый актуальный вопрос в данное время.
– Тебе смешно, а я вот подумал: вдруг мы вернемся, а я в новом будущем – не генерал и даже не полковник, а просто военный пенсионер без гроша за душой? За какие шиши новую технику закупать?
– Все бы тебе новую технику таскать! – хмыкнул я. – Маньяк-танкофил. Эх, все же хорошо, что в твоем времени никакой сетевой танковой игрушки не создали, а то б ты и вовсе завис.
– Чего не создали? – напрягся товарищ. – Поясни?
– Потом расскажу, – не сдержавшись, фыркнул я, представив Володю, ежедневно надолго зависающего в виртуальном танковом бою. И с радостью перевел разговор: – Батоныч, прикрой меня, сгоняю к артиллерийскому капониру, гляну, что там и как, – я проверил «калаш», убедившись, что подствольник заряжен, и перевел предохранитель на одиночный огонь.
– А смысл? – насторожился Володя. – Делать нечего? Фрицев недобитых вокруг полно.
– Вот и прикройте с Очкариком, впервой, что ли? Нам эти артиллеристы жизнь спасли.
– Ладно, вали, – кивнул Бат.
Я рванул к артпозиции, по центру которой застыла покосившаяся, с пробитым осколками щитом «дивизионка», сегодня поработавшая в качестве орудия ПТО. По мне никто не стрелял, так что несколько сотен метров я пробежал без проблем. Перед самой позицией плюхнулся на брюхо, в который раз измарав гимнастерку и галифе в пыли, и на всякий случай проорал, что, мол, свои. Не дождавшись ответа, преодолел крайние метры и торопливо ссыпался в капонир, поводя вокруг стволом автомата. Стрелять оказалось не в кого. Оказывать помощь, впрочем, тоже: все четыре артиллериста были мертвы. Двое лежали возле осыпавшейся от взрывов дальней стенки капонира – бойцов, видимо, убило в самом начале боя, и товарищи оттащили их в сторону, прикрыв лица касками. Третий свесился поперек правого упора, голова окровавлена, рядом валяется пробитый осколком шлем. Четвертый, со знаками различия артиллерийского старшины на петлицах, сидит на левом упоре, привалившись к прицелу и обхватив его руками. Похоже, этот и стрелял, подбив тот танк, что едва не отправил нас «назад в будущее». На утрамбованной земле множество стреляных гильз – артиллеристы воевали до последнего.
Подойдя к старшине, развожу сведенные судорогой руки и осторожно опускаю тело на землю, прислонив спиной к станине. Лицо покрыто коркой спекшейся крови, пышные соломенные усы побурели. Артиллерист кажется мне знакомым, и я неожиданно его узнаю: елки-палки, да это же тот красноармеец, с которым мы познакомились на лесной дороге, когда я встретил разношерстную компанию окруженцев, включая комэска Захарова, сержанта Гаврилова и мехвода Баранова! Артиллеристы тащили с собой своего раненого командира, лейтенанта Сазова, которому я оказывал помощь лекарствами из трофейных аптечек! Как же его зовут? Старшина Иськов? А, нет, Иськов – это вон тот красноармеец, что лежит поперек упора, а фамилия этого артиллериста – Головко. Да, точно, старшина Головко! Нет, я все понимаю (точнее, ничего не понимаю), но что у меня за странная связь с этими ребятами из прошлого: сначала Захаров, затем танкисты, а теперь вот артиллерист? В каждом моем «провале в прошлое» я встречаю кого-то из знакомых. Это что, интересно? Случайность или совсем наоборот? Кто-то же переносит меня раз за разом в сорок первый, позволяя уцелеть там, где любой другой однозначно погибает.
Так, стоп, прочь несвоевременные мысли – я замечаю, как у артиллериста дергается уголок рта, дрожат ресницы. Да он еще жив!
Отцепив от пояса старшины стеклянную флягу в матерчатом чехле, лью теплую воду на окровавленное лицо. Вода размывает кровь, розовыми струйками стекает по усам и подбородку на грудь. Спустя пару секунд старшина кашляет и делает крохотный глоток, и я прислоняю горлышко к спекшимся губам. Не открывая глаз, Головко пьет, затем отводит мою руку подрагивающей от слабости ладонью:
– Ну, довольно, довольно, братишка, живой я…
Артиллерист открывает глаза, несколько секунд глядит мне в лицо мутным взглядом, затем едва слышно шепчет, с трудом шевеля непослушными губами:
