Тренировочный День 5 (СИ) - Хонихоев Виталий
— Это Зина Ростовцева.
— А у этой такие сиськи! А ну-ка… Ай! Ты чего делаешь⁈ Витька!
— Вот уж лапать своих учениц я тебе точно не дам!
— Тиран! А ведь я тебя спасла! Пошли жениться тогда!
— Ладно.
— До утра еще раз десять точно успеем пожениться.
— А ночи тут довольно долгие… — жалеет себя Виктор.
Глава 3
Глава 3
— … таким вот образом, город Колокамск и металлургический комбинат сыграли важную роль в снабжении Красной Армии необходимым металлом. Эвакуированные из Ленинграда рабочие совместно с местными специалистами работали на станках прямо с колес, под открытым небом, пока стены цехов только-только возводились вокруг них. В трудных условиях приходилось поднимать промышленность нашего города, страна боролась с фашистскими ордами, очень много мужчин ушли на фронт. И тогда к станкам встали женщины и дети, вытачивая снаряды и стволы для артиллерийских орудий… — привычным, «учительским» тоном говорит Альбина, неторопливо расхаживая перед сидящими в открытой беседке школьниками. Школьники откровенно не слушают ее, кто-то ковыряется в носу, кто-то смотрит в потолок, а некоторые и вовсе заснули, даже похрапывают… и в другой ситуации, в любой другой день она бы не дала им спуску. Повысила бы голос и рявкнула «Нарышкина! Баринова! Проснулись! А ну-ка повторили, о чем я сейчас говорила!» — и заставила бы их тут краснеть перед всеми. Но сегодня ей было не до того, сегодня ей и самой хотелось как можно скорей прочитать обязательную часть про подвиг металлургов Колокамска в годы Великой Отечественной и отпустить всех купаться.
А все потому, что и в голове, и на душе у учительницы английского языка царило смятение. Вчерашний день был богат на события и ночью она почти не спала, ворочалась и смотрела в темноту, прислушиваясь к мерному дыханию школьного комсорга Риты, которая наоборот — как только добралась до койки, так упала туда и заснула мгновенно, мертвым сном, как солдат из романов Ремарка.
— … подвиг многих обыкновенных советских людей, которые работали на производстве по двенадцать часов в холоде и голоде, которые помогали фронту, протягивая бойцам на передовой руку помощи… — говорила она, глядя поверх голов школьников в пространство. Говорила почти машинально, слова не задевали мозг, шли изнутри нескончаемым потоком заученного. Она умела так делать, научилась говорить и думать о своем, иначе жить в этой провинции, работать обычной учительницей английского — было бы невыносимо. Давным-давно она научилась пребывать в своих мыслях отдельно, в то время как тело послушно выполняло то, что от него требовалось. Например — читать лекции о трудовом подвиге народа в годы Великой Отечественной Войны. Или слушать докладчика на партийном собрании. Кивать и улыбаться очередному ухажеру из «больших людей», например тому толстому из РОНО, у которого волосы из носа растут…
Мысленно же она была далеко отсюда, где-то в своем месте, где всегда безопасно и уютно. В отличие от комсорга Риты, которая была человеком весьма практичного склада ума и относилась к вероятностям так же, как блондинка к встрече с динозавром — либо встретит, либо нет, Альбина ярко представляла, что именно может быть. Ее мозг просчитывал вероятности, но не в сухом, математическом концепте «вероятности событий», нет. Она именно проживала эти вероятности, мозг не выдавал графики и формулы, он выдавал картинку. Вот потому-то она так испугалась в тот раз, когда Давид порвал на ней рубашку. И вчера, когда учебно-тренировочная граната упала на гравий дорожки — у нее перед глазами тут же вспыхнула картинка как она сидит на этой самой дорожке и смотрит вниз, туда, где ее руки придерживают вываливающиеся из нее внутренности, рассеченные осколками, как жизнь толчками покидает ее тело и как она — валится набок и мир меркнет перед глазами…
В отличие от Риты, которая и не поняла толком что случилось — она пережила собственную смерть. И замерла на месте, не в силах пошевелится, встала столбом и могла только смотреть, как Виктор бросается на эту гранату сверху и кричит что-то страшным голосом, она и подумать не могла что он может так кричать… стыдно самой себе признаться, но когда он упал на дорожку, она… она обрадовалась? Испытала облегчение? Ей совершенно точно стало легче, это она помнит. И даже не потому, что она не умрет, в то время она как-то не задумалась над этим. А потому что своим поступком Виктор как будто снял с нее тяжесть ответственности. Ведь рядом с дорожкой, посыпанной белым гравием стояла не только она. Совсем рядом с Володей Лермонтовичем стояла как вкопанная Ритка-комсорг, дура, которая дергает людей за руки когда в них может быть… граната например. Тут же стояла, поджав одну ногу под себя и опираясь на свою коллегу по команде эта несносная Лилия Бергштейн, звезда волейбола и стерва, как на нее не посмотри. Из корпуса высыпали школьники, ближе всего была Нарышкина Лиза, вместе со своими подругами… в общем если бы граната действительно рванула бы, то…
Так что, когда Виктор бросился на зеленый, рубчатый корпус и придавил его своим телом — она испытала облегчение. Теперь все зависело не от нее. Да, она тут старшая, и да, она тут единственная партийная, так что, наверное, и спрос с нее больше, чем с других, но об этом она тогда не думала. Просто испытала облегчение и стыд. Стыд — из-за того, что испытала облегчение.
— … никогда не будет забыт славный трудовой подвиг сотен тысяч простых советских людей! — заканчивает она свою лекцию и обводит присутствующих взглядом. Володя Лермонтович и его приятель Никита Тепляков сидят прямо и едят ее глазами, просто-таки пример для подражания и самые примерные школьники на всем белом свете. Понимают, что после случившегося нужно себя вести «святее папы римского». Стараются загладить свою вину. Альбина знает, что Виктор убедил Риту не поднимать шума и замять происшествие и сперва Рита не соглашалась, потому что «это же чэпэ!» и вообще, она комсомолка и более того — школьный комсорг, как она может что-то от начальства скрывать. Но после того, как он вскользь заметил, что такое вот «чэпэ» отрицательно скажется и на ее личной карьере, и на итогах социалистического соревнования — она задумалась. И сказала, что никакого ущерба никто не понес, а значит можно с виновниками провести «воспитательные мероприятия» и «разъяснительную беседу». Провести беседу о том, что таскать гранаты в карманах неприемлемо для пионера и вредит карме — взялась сама Рита. Так что после этой лекции все пойдут купаться, загорать и играть в пляжный волейбол до обеда, а эти двое будут выслушивать страдающую Риту, которая и сама бы лучше купалась и загорала.
Альбина вздохнула. Как говорит сам Виктор — «больше в лагерь ни ногой». Она и так все утро старательно игнорирует тот факт, что практически от всех школьников с утра перегаром несет, красные глаза и мятые физиономии. Она искренне надеется, что никто за вчерашнюю ночь не забеременел, хотя ставки на это она, пожалуй, не стала бы делать. Вон, четверка Нарышкиной подозрительно тихая сегодня… значит вчера были очень веселые. Альбина спохватывается и тут же уводит свои мысли в другую сторону, пока ее мозг не начал выдавать яркие картинки что именно могли вчера ночью вытворять пьяные школьницы. Не надо этого, у нее слишком развитое воображение… лучше подумать о том, что вчера вытворял Виктор с этой своей несносной Лилией, которая вовсе не цветочек, если так посмотреть, а скорее кактус — зеленая и с колючками. И ядовитая. Она ее одним взглядом только окинула и ей все ясно стало. Во взгляде этой стервы даже высокомерия не было, она на Альбину посмотрела, как на предмет, как на пустое место.
— Итак. — она откашливается и встает прямо, созерцая грустные лица школьников, которым не терпится побежать на пляж: — давайте обсудим наш сегодняшний урок. Что мы узнали за вчера и сегодня?
— Что только идиот в кармане гранату будет таскать. Даже учебную. — подает голос с места Артур Борисенко, и Альбина вздыхает. Трения между Борисенко и Лермонтовичем никуда не делись, а с учетом ситуации даже усугубились.
