Дизель и танк - Алим Онербекович Тыналин
— Но я слышала, — осторожно сказала Варвара, — что он уже консультирует конструкторское бюро Коломенского завода.
— Тем не менее, нужно попытаться, — я свернул графики. — Завтра же с утра еду в политехнический.
Когда все разошлись, я еще долго стоял у неудачного прототипа. В свете тусклых ламп он казался каким-то понурым. Впереди нас ждал неприятный разговор с Тринклером, но другого выхода я не видел.
За окнами сгущались зимние сумерки. Где-то вдалеке тоскливо загудел заводской гудок, возвещая конец смены.
Остаток дня я разбирал текучку. Потом отправился спать. Утром встал пораньше и отправился искать Тринклера.
Политехнический институт встретил меня гулкими коридорами и запахом мела. После заводских цехов здесь казалось непривычно тихо. Только где-то вдалеке слышались приглушенные голоса студентов.
Кабинет Тринклера находился в конце длинного коридора. Тяжелая дубовая дверь с потускневшей медной табличкой: «Профессор Г. В. Тринклер. Кафедра тепловых двигателей».
Я помедлил секунду перед тем, как постучать. О Густаве Васильевиче ходили легенды. Создатель первого в мире бескомпрессорного дизеля, блестящий инженер старой школы, человек сложного характера.
Стук, и из-за двери раздалось негромкое:
— Войдите.
Просторный кабинет с высокими окнами заставлен книжными шкафами. На массивном столе — аккуратные стопки бумаг, логарифмическая линейка, старинный бронзовый письменный прибор. На стене — чертежи двигателей в простых деревянных рамах.
Сам профессор сидел за столом — высокий худощавый старик с аккуратно подстриженной седой бородкой и пронзительными голубыми глазами. На нем был безупречно отглаженный черный сюртук старомодного покроя.
— Чем обязан? — сухо спросил он, глядя на меня поверх очков в тонкой золотой оправе.
Я представился и коротко изложил суть проблемы с нашим дизелем.
— Любопытно, — Тринклер откинулся в кресле. — И вы полагаете, что я должен помочь конкурентам Коломенского завода?
— Мы готовы щедро оплатить консультации, — начал я, но профессор перебил меня резким жестом:
— Молодой человек, речь не о деньгах. Я уже дал слово Малиновскому. Это вопрос инженерной этики.
— Но ведь развитие отечественного дизелестроения…
— Не нужно громких слов, — поморщился Тринклер. — Я знаю эти новые веяния — «даешь пятилетку», «время требует». А где фундаментальные исследования? Где кропотливая работа над теорией?
Он встал и подошел к окну:
— Вы хотите за три месяца создать то, над чем я работал годами. Это несерьезно.
— Густав Васильевич, — я достал папку с расчетами. — Взгляните хотя бы на наши наработки. Возможно…
— Нет, — отрезал он. — Я уже сказал — я работаю с Коломенским заводом. И потом… — он слегка усмехнулся, — говорят, у вас там какой-то профессор общается с катализаторами через колбу?
Я почувствовал, как краска заливает лицо.
— Вороножский — талантливый химик, — сухо сказал я. — У каждого свои методы работы.
— Вот именно, — Тринклер вернулся к столу. — У каждого свои методы. Мои методы — это точный расчет и проверенные решения. А вы… — он выразительно посмотрел на часы, — вы ищете легких путей.
Я понял, что разговор окончен. Уже у двери я обернулся:
— Спасибо за уделенное время, Густав Васильевич. Но мы все равно создадим этот двигатель.
— Посмотрим, — донеслось мне вслед.
Выйдя из института, я медленно шел по заснеженной улице. В голове крутились обрывки разговора и смутный план.
Я заметил на столе у профессора папку с грифом «Коломенский завод. Расчеты системы впрыска». Если нельзя получить помощь официально, может, найти обходные пути?
Где-то в глубине души шевельнулась совесть, но я подавил ее. Слишком много поставлено на карту.
У нас нет времени на «фундаментальные исследования». Моих знаний недостаточно. А значит, придется действовать другими методами.
Я свернул в переулок и направился к телеграфу. Нужно срочно связаться с Рябчиковым из службы безопасности завода. У него наверняка найдутся люди, способные «позаимствовать» интересующие нас документы.
Кабинет Рябчикова находился в полуподвальном помещении заводоуправления. Маленькая комната с зарешеченным окном была заставлена железными шкафами для документов. На облупленных стенах — схемы охраны завода.
Сам Михаил Петрович Рябчиков, коренастый мужчина лет пятидесяти с военной выправкой, внимательно выслушал мою просьбу.
— Леонид Иванович, — он покачал головой, — это слишком рискованно. Профессор Тринклер — фигура известная. Если всплывет…
— А если мы потеряем контракт? — перебил я его. Я помнил, что мне наказал Сталин. Это конкурс с автопробегом — очередное напоминание от вождя, что надо поторапливаться. Особенно сейчас, когда на дворе 1930 год. — Если завод останется без оборонного заказа? Вы же понимаете, что тогда будет.
Рябчиков потер шрам на подбородке — память о Гражданской войне:
— Понимаю. Но проникнуть в институт…
— У вас же есть люди в институте?
— Есть один истопник, — неохотно признал он. — И уборщица на кафедре. Но…
— Этого достаточно, — я достал конверт. — Здесь список документов, которые нас интересуют. И схема кабинета.
Рябчиков взял конверт двумя пальцами, словно тот мог обжечь:
— А если нас поймают?
— Тогда я возьму всю ответственность на себя, — твердо сказал я. — Но нам нужны эти чертежи. Очень нужны.
Он долго молчал, разглядывая потертый портрет Ленина на стене. Потом тяжело вздохнул:
— Хорошо. Дайте мне три дня. Но учтите — если что-то пойдет не так…
— Не пойдет, — я поднялся. — Я в вас верю, Михаил Петрович.
Уже в дверях он окликнул меня:
— Леонид Иванович… Береженого бог бережет. Будьте осторожны с этими документами.
Я кивнул и вышел в темный коридор. Дело сделано. Теперь оставалось только ждать.
* * *
Сергей неслышно шел по гулкому коридору политехнического института. За окнами — серое утро, в здании пока пусто. Только где-то вдалеке слышны шаги истопника. В руках Сергей держал потертый портфель с пустой папкой, точной копией той, что лежит в кабинете Тринклера.
По расписанию, висевшему на доске объявлений, профессор сейчас должен читать лекцию в главном корпусе. Два часа чистого времени.
Возле нужной двери Сергей достал связку ключей, подобранных местным умельцем. Третий ключ подошел идеально — старые замки редко меняют. Быстрый взгляд по сторонам — коридор пуст.
В кабинете пахло пылью, мелом и старыми книгами. На массивном столе — идеальный порядок. Папка с грифом «Коломенский завод» лежала точно там, где описывал Рябчиков — в правом углу стола, под пресс-папье.
Сергей аккуратно, стараясь не нарушить порядок на столе, взял папку и положил на ее место заранее подготовленную копию.
