Нэпман 1. Красный олигарх - Алим Онербекович Тыналин

Я отметил про себя — схемы обналичивания через профсоюзные кассы популярны в любую эпоху.

— Как ведется учет неофициальных операций?

Котов раскрыл самую потрепанную тетрадь:

— Тройная система записи. Первая колонка — условные обозначения контрагентов. Вторая — реальные суммы. Третья — назначение платежа. Вот, смотрите…

Он показал страницу, исписанную мелким почерком. Простой шифр — я такие видел в девяностых. Первая буква фамилии, две цифры, условное обозначение. Рядом суммы и краткие пометки.

— А с Коломенским заводом как работаем?

— Сложная схема, — бухгалтер достал еще один листок. — Официально платим через Госбанк — около 60% суммы. Еще 25% идет через взаимозачеты с их смежниками. Остальное…

В коридоре послышались шаги. Котов мгновенно спрятал бумаги в портфель. Мы замолчали. Шаги прошли мимо.

— Продолжайте, — сказал я. — Что с остальной суммой?

Старик снова достал документы, и рассказ о финансовых схемах продолжился.

— Теперь о международных операциях, — Котов достал еще одну тетрадь, потрепанную, с пожелтевшими страницами. — Здесь самое деликатное.

Я подался вперед, морщась от боли в плече. Эта часть интересовала меня особенно — в девяностых вывод средств за границу был ключевым элементом выживания бизнеса.

— Основной канал — через Ригу, — старик говорил совсем тихо. — Там у нас счет в «Латвийском торговом банке». Формально он открыт на экспортно-импортную контору «Балтторг». Управляющий конторой — ваш старый знакомый, еще по довоенным временам.

— Как проводим деньги?

— Через три схемы. Первая — контракты на поставку оборудования. Завышаем стоимость импорта на сорок процентов, разница оседает на рижском счете. Вторая — экспорт металлоизделий в Прибалтику с занижением цены, разницу получаем там же. Третья — особая, через «Техпромторг» и их шведских партнеров.

Он показал сложную схему движения средств. Я невольно усмехнулся — точно такую же мы использовали в 1996-м, только вместо Риги был Кипр.

— Теперь о работе с нашими… партнерами, — Котов перешел к следующей тетради. — Здесь целая система, по уровням и категориям.

Он развернул сложенный лист, где аккуратным почерком были расписаны ежемесячные выплаты.

Первый уровень — районные власти. Председателю райисполкома — восемьсот рублей через кассу взаимопомощи профсоюза. Секретарю райкома — тысяча двести, но через образовательный фонд при заводском клубе. Районным налоговикам — по пятьсот, оформляем как премии за консультации.

Второй уровень — городской. Тут сложнее. В ВСНХ у нас куратор, товарищ Сергеев — принципиальный коммунист, взяток не берет. Но у него дочь учится в балетном училище, а там с инвентарем проблемы. Мы помогаем училищу — закупаем зеркала, станки, пианино.

Я кивнул. Как в девяностых — самые честные чиновники часто соглашались на «помощь социальным проектам».

— В Московском совнархозе проще — там через научно-технический совет. Оформляем договоры на экспертизу проектов. По пять тысяч в месяц на всех. В ГПУ…

— А что в ГПУ?

— Особая статья. Там наш куратор, товарищ Рожков, предпочитает натуральный обмен. Мы делаем для его дачного кооператива металлические изделия — ворота, решетки, печные дверцы. Плюс иногда помогаем с дефицитом — достаем импортные вещи через рижский канал.

— Третий уровень? — уточнил я.

— Самый важный — министерский. Но там все через Торгово-промышленный банк. У них есть специальный отдел для работы с промышленностью. Мы покупаем их ценные бумаги по особому курсу. Они обеспечивают общее благоприятствование.

Старик достал еще один документ:

— Теперь о резервах. Наличность храним в трех местах. Основной тайник — в подвале второго цеха, за фальшивой стеной в котельной. Там около шестидесяти тысяч золотом, николаевские империалы и полуимпериалы, плюс пачка новых червонцев и немного иностранной валюты. Второй — у меня дома, в тайнике за изразцовой печью, еще сорок тысяч. Третий — в сейфе на квартире у нашего юрисконсульта, на черный день.

— А за границей?

— В Риге — тридцать тысяч долларов, в Стокгольме — около двадцати тысяч фунтов стерлингов. Еще есть счет в Берлине, но он законсервирован после той истории с «Металлоимпортом».

Я снова отметил его внимательный взгляд — старик явно проверял мою реакцию на упоминание неизвестных мне деталей.

— Что с текущими проблемами?

— Три узких места, — Котов снял пенсне и устало протер глаза. — Первое — в налоговой инспекции новый ревизор, требует увеличить официальные платежи на тридцать процентов. Второе — в ГПУ появился еще один куратор, намекает на необходимость «тесного сотрудничества». Третье — новый представитель ВСНХ в комиссии по тяжелой промышленности.

— Это который принципиальный?

— Да, товарищ Николаев. Фанатик идеи, взяток не берет категорически. Но… у него брат работает в Промышленной академии. Собирается ставить какие-то опыты по электрометаллургии. А с оборудованием там…

Я понимающе кивнул. Наука всегда нуждалась в финансировании — что в двадцатых, что в девяностых.

— Василий Андреевич, последний вопрос — кто еще знает все детали?

— Полностью — только я. Семен Артурович — процентов тридцать, не больше. В бухгалтерии три девушки знают фрагменты, но не видят общей картины. А в целом…

Он замолчал, прислушиваясь к шагам в коридоре. Когда они стихли, закончил:

— В целом система построена так, что каждый знает только свой участок. Как в церковной исповеди — только священник знает все грехи прихожан.

— Спасибо, Василий Андреевич. Оставьте документы, я изучу подробнее.

Когда главбух ушел, я откинулся на подушку, прикрыв глаза. Голова кружилась от обилия информации, но картина складывалась знакомая. Разница между эпохами оказалась не так велика — те же схемы, те же методы, те же человеческие слабости. Только суммы другие, да названия организаций изменились.

Я достал блокнот и начал записывать первые мысли. Опыт работы с черной бухгалтерией в девяностых теперь мог очень пригодиться в 1928 году. В конце концов, деньги всегда остаются деньгами — меняются только способы их сокрытия.

Потом закрыл глаза, раздумывая о том, как бы использовать ситуацию, в которой очутился. Серьезно я до сих пор ее не воспринимал, мне казалось, что я очутился в какой-то компьютерной игре, где надо проходить уровни все более высокой сложности.

Утром, когда первые лучи январского солнца едва пробивались сквозь заиндевевшие окна частной клиники на Малой Якиманке, я объявил доктору Савельеву о своем решении покинуть лечебницу. За окном морозный воздух окрашивал краснокирпичные особняки в розоватые тона, а редкие извозчики на