Кровь в моих жилах - Татьяна Лаас

— И что же сказывают, кроме полоза?

Она не стала жеманиться и заставлять себя уговаривать:

— Разное говорят. Про полоза, про его невест, про спящее в Идольмене войско богатырское.

Громов чуть нахмурился — вот хмуриться он любил, — и процитировал классику:

— Тридцать три богатыря в чешуе…

Светлана его оборвала:

— Говорят, больше, гораздо больше то войско. Спит под водой на случай страшного несчастья.

— Это какого же? Во времена монгольского ига они не выходили, судя по летописям.

Светлана напомнила очевидное:

— Так и не добрались монголы сюда. Севера же, Ладога да Онега защитили.

Громов неожиданно дальше стал предлагать варианты великий бед:

— Отечественная война с Наполеоном.

— Знать, не великое горе было, да и справились сами, — сказала Светлана.

Громов выгнул бровь — кажется, для него было делом чести найти бедствие пострашнее:

— Великая война?

— Так по границам России сидели в окопах, не прорвались в сердце страны немцы тогда. Да и, Александр Еремеевич, не стоит так принимать близко к сердцу местные побасенки.

— Эм, «Катькина истерика» десять лет назад? — предложил Громов очередной вариант.

Светлана не выдержала и отвернулась к окну. Она была свидетелем той истерики, и до сих пор в кошмарах захлебывалась ледяной морской водой и хваталась за все подряд, чтобы не утонуть, в том числе и за чужие руки. Она надеялась, что эти люди, за которых она тогда цеплялась, не пошли ко дну из-за неё. В храме она до сих пор ставила свечи за их здравие и за здравие того неизвестного, кто затащил её на крышу одного из заводских цехов на Обводном канале, спасая ей жизнь.

Синица не выдержал и разбил тишину:

— Скажете тоже, вашбродь, тут почти тихо было в «Катькину истерику». Так, поволновался Идольмень, и все. А вот чешуйки тех с богатырских доспехов я видал в детстве у дядьки свово. Он золото мыл на Падучей, показывал мне чешуйки с тех доспехов.

Петров хмыкнул и впервые подал голос — он у него оказался тоже низкий и простуженный, как у Громова:

— Демьян, то речка же, а богатыри в Идольмене. Я слышал, что они идол охраняют, в честь которого озеро и названо. Потому и не выходят из озера.

Светлана поправила Петрова:

— Сказки это про идола. Идола в Днепр скидывали по приказу князя Владимира.

— Нуууу, мало ли идолов было. Можа и тут было, — не удержался Синица, откровенно разворачиваясь в кресле и глядя на Светлану. — Если не богатырская, то чья чешуйка была?

— Полозова, — сказала она очевидное и не удержалась от шпильки: — хоть некоторые и думают, что полозово царство начинается восточнее.

«Некоторый» спокойно заметил:

— Век живи — век учись, Светлана Алексеевна. Какие еще диковинки тут встречаются, расс…

Синица азартно спросил, перебивая начальство — начальство привычно нахмурилось:

— А про русалок чё скажете, Светлана Лексевна? Живут в Идольмене аль нет?

— Живут, — подтвердила она. — Сама видела.

— И как⁈ — Синица даже подался к ней с горящими глазами. — Красивые?

Громов не выдержал и вмешался:

— Утопленницы это, Синица. В белых рубашках да простоволосые. Защекочут и утащат на дно несмотря на крест на груди. Оно тебе надо?

Синица выпрямился и важно заявил:

— Так я для интересу и сугубо для поддержания беседы. Вот, бают, еще и про котов-баюнов. Я сам Лукоморье не видел… Говорят, пал тот дуб и сгнил. Давно.

Громов заметил:

— Лукоморье не тут было. И не путай, Синица, баюнов, сидящих на железных столбах, с учеными котами. Это разные виды.

Синица напоминал любопытного щенка: вновь растерял всю важность и простодушно уточнил:

— И как понять: ученый кот аль баюн?

— Вот прибьет тебя до смерти кот, сразу поймешь, что то был баюн, а заговорит до смерти — ученый, — крайне серьезно пояснил Громов. Пряча смешинки в уголках губ, он оглянулся назад, на черные вплоть до Идольменя небеса. — Все же до чего необычная аномалия. И почему тогда город Суходольском назван?

Живот Светланы выдал голодную трель, напоминая, что кофе с утра ему было мало, и она сконфуженно отвернулась к окну — там уже тянулся Сосновский парк, больше напоминающий лес: высокие, почти корабельные сосны перемежались редкими золотыми березовыми колками. С другой стороны дороги, по которой еле плелся магомобиль, стояли ладные, деревянные дома, украшенные резными кружевами.

Петров, спасая Светлану, пояснил для Громова:

— Говорят, что из-за четырех сухих долов, оставленных змием, которого запрягли в плуг, когда делили Навь и Явь тут.

Громов вновь напомнил очевидное:

— Змей тот не тут землю делил — он утонул в Каспийском море.

Синица фыркнул:

— Да мало ль на Руси змиев было. Одного могли и тут запрячь. Я вот слышал, что видали тут огненного змея в небесах.

Светлана повернулась к Синице, забывая о виде в окне:

— Это маниака? Не слышала, чтобы он тут обитал.

Синица, довольный тем, что ему удалось перещеголять в знаниях мага, принялся пояснять:

— Не, не маньяка, маньяков у нас тут нету. Волкодлак был, так его Александр Еремеевич лично пристрелил, подлеца. Огненный змей, в Идольмень падает звездой, там и живет.

Громов вновь вмешался, менторским тоном поправляя Синицу:

— Маниак, а не маньяк. Маниак, чтобы ты знал, Синица, по вдовам ходит да прелюбодействует, мужем умершим прикидываясь. Инкуб по-научному называется. — Он поправил фуражку, которая лежала у него на колене, и пробормотал: — холера, не приличный провинциальный город, а заповедник сказок какой-то.

Петров остановил магомобиль у ворот парка, где в ожидании пристава стояли околоточный собственной персоной, молодой парень-городовой еще в летнем белом кителе, какой-то непонятный старик в меховой жилетке поверх косоворотки — сторож, наверное, — и мужчина в цивильном прогулочном костюме со спаниелем на поводке.

— Приехали, вашбродь, — сказал очевидное Синица. — И сказки у нас хорошие. И места хорошие. И нечисть хорошая.

Петров, выходя первым, заметил:

— Это потому, что кромешники почти все подчистую погибли при Бешеной Катьке. Некому теперь нечисть истреблять.

Синица передернул плечами и крамольно сказал, открывая дверцу:

— Туда им и дорога! Кромешникам, конечно.

Светлана была с ним согласна, а вот Громов нет — он в упор посмотрел на Синицу, а потом перевел тяжелый, исподлобья взгляд на Светлану:

— Опричники честно выполняли свой долг.

Она не удержалась от замечания, тоже