90-е: Шоу должно продолжаться – 10 - Саша Фишер
Есть в Новокиневске цыганское «гетто», шумное и криминальное. Есть заводские «нахаловки» в нескольких вариантах.
«И есть вот это…» — подумал я, заглушив мотор. Это был дореволюционный частный сектор. В будущем, откуда я прибыл, этого места не останется, все эти обветшалые домишки, теснящиеся между холмом, на вершине которого был тот самый парк ВДНХ, где мы снимали наш новый клип, и берегом Киневы, благополучно снесут вместе с частью этого самого холма. И возведут новый роскошный мост через реку. Так что сейчас я, в очередной раз прикасался в каком-то смысле к живой истории. Даже старый дебаркадер, который когда-то был в Новокиневске вместо речного вокзала, все еще жив.
Ну и вайб тут тоже был особенный, я его еще с детства запомнил. Приходилось пацаном вот с этого самого дебаркадера неоднократно отправляться и в деревню к родственникам, и на майские шашлыки. Даже ощущения и запахи тех лет сами собой в голове всколыхнулись. Мне нравилось ездить на неповоротливой двухэтажной «Москве». Я все время забирался на открытую верхнюю палубу, а мама все время следила, чтобы я был тепло одет. «А ну намотай шарф как следует! Простынешь же!» — «Мам, ну жарко же!» И простывал, конечно, как без этого? А вот скоростная «Заря» мне категорически не нравилась. В душном салоне меня тошнило, а наружу мне выходить не разрешали. А еще в «Заре» все время были мутные окна…
«Надо бы машину помыть», — подумал я. Да уж, ассоциативный ряд на мутные окна «Зари»!
— О чем задумался? — потормошил меня Бельфегор. — Пойдем уже, нас дядя Женя ждет!
— Да так, детство вспомнил, — усмехнулся я. — Тебе какие теплоходы больше нравились — «Москва» или «Заря»?
— Мне нравилась «Ракета»! — заявил Бельфегор. — На подводных крыльях, вжууууу! Жалко только, что она редко ходила… Пойдем уже!
Мы с рыжим выбрались из машины и почапали вдоль домиков. Да уж, вайб тут и правда специфический. Как будто время в этом месте остановилось. И не было никакой революции, никакого Советского Союза, а потом его развала. Как поставили эти домики еще первые поселенцы этих мест, так тут и живут. На лавке рядом с забором из потемневших досок грелся на солнышке длиннобородый старик в сером ватнике. А у его ног лежала большая мохнатая собака. Тоже седая. Когда мы с ней поравнялись, она приоткрыла один глаз и тихонько басовито гавкнула. И потом, сочтя, по всей видимости, свой собачий долг выполненным, снова глаза закрыла. Дед улыбнулся нам беззубым ртом и помахал рукой. За следующим забором, невысоким, из штакетника, две пожилые мадамы пили чай за уличным столиком, покрытом веселенькой клеенкой. Здесь даже время текло как-то по-другому. И вообще возникало ощущение, что вот-вот провалишься в яму во времени и окажешься в каком-нибудь одна тысяча восемьсот лохматом году.
Я встряхнулся и обернулся назад. Чтобы убедиться, что машина на месте. С одной стороны, ощущение, конечно, дурацкое. С другой — однажды же я в эту дыру во времени провалился. Где гарантия, что других таких же дыр не существует?
— Вот, нам сюда! — Бельфегор остановился перед калиткой в еще одном высоком дощатом заборе. На потемневших досках ярким пятном выделялась относительно свежая табличка «Радиоканал 7». Нарисовано было от руки, но рука явно профессиональная. Чуть ниже этой вывески была еще одна надпись в рамочке: «Дергать за шнур аккуратно!»
И еще ниже: «Осторожно, злая собака!» Последняя табличка была жестяная, вся проржавевшая и старая. А еще имелся тот самый шнурок, который уходил внутрь через дырку.
Бельфегор уверенно дернул за шнурок. С другой стороны забора раздалось металлическое «блям-блям-блям!» И сразу следом голос:
— Да твою мать, написано же аккуратно дергать!
Калитка распахнулась. И на нас сверху вниз воззрился здоровенный мужик в резиновых сапогах, ватных штанах и тельняшке. На растрепанной шевелюре здоровяка неведомо каким образом держалась видавшая виды черная кепочка.
— Здрасьте, дядь Жень! — жизнерадостно оскалился Бельфегор.
— Бориска, ну вот откуда в тебе это желание все разломать, я не понимаю! — громоздкий дядя Женя хлопнул себя по ватным штанам. — Зачем со всей дури-то дергать? Смотри, что наделал!
Устройство дверного запора было простое, как грабли. Шнурок привязан к задвижке, тянешь с уличной стороны, задвижка приподнимается, выходит из паза, калитка открывается. Только сейчас эта задвижка болталась на шнурке просто так.
— Я нечаянно, — без особого раскаяния в голосе сказал Бельфегор и уверенно шагнул вперед по дорожке из досок.
— Растяпа, — чертыхнулся дядя Женя и принялся прилаживать задвижку обратно.
По участку было заметно, что обитателям этого дома на него наплевать. Почти все пространство, кроме той самой деревянной дорожки, было завалено всяким разномастным хламом. Какие-то огрызки прогнивших досок, старые шины, искореженные арматурины, пустые канистры и прочее-прочее-прочее. Зато в сумрачных сенях царило уже какое-то подобие порядка. На стеллажах ровными рядами стояли коробки, в дальнем углу — обширный верстак с разложенными инструментами. Пахло канифолью.
А за следующей дверью обнаружилась большая и довольно уютная комната с круглым столом, одну из ножек которой заменяло суковатое массивное полено. На окнах висели чуть посеревшие от времени тюлевые занавески, а над столом красовался роскошный атласный абажур с ярко-зеленой бахромой.
Вокруг стола восседала весьма колоритная компашка, которую я мысленно обозвал «революционными матросами». Все они, как и встретивший нас дядя Женя, были в тельняшках. Даже женщина. «Судя по всему, это и есть та самая Света», — подумал я. Это была реально страшная бабища. С всклокоченными волосами, повязанными косынкой, рот какой-то кривой, а в углу рта дымилась беломорина. Всего в комнате вместе с Женей было пять человек.
— Это вы что ли музыканты? — спросил молодой дядька с серьезными лицом и непослушным чубом надо лбом. Из-за этого чуба он выглядел чертовски комично.
— Да, мы музыканты, — сказал я, широко улыбнувшись. — У нас даже кассета есть!
— Кассета — это хорошо, — пробубнил молодой парень, почти мой ровестник. От радости у меня даже сердце быстрее застучало. Потому что это был Сашка. Один из закадычных приятелей
