На исходе лета - Уильям Хорвуд

С теорией временно было покончено, и бедный Бичен, смущенный тем, что заблудился в знакомых тоннелях, огляделся, а Мэйуид шнырял туда-сюда, кружил вокруг него, то появляясь, то исчезая, и его рыльце то возникало, то пропадало с самой неожиданной стороны.

— Потерявший нить Бичен, вот тебе ее кончик: приникни к земле. Почистись. Задумайся о радости быть живым. Забудь, что ты потерялся. Пусть твое тело напомнит тебе то, что забыл ум: ты не можешь потеряться, пока ты здесь. Посмотри на свою лапу! Вот она. Посмотри, какие следы она оставляет в пыли. Вот они! Прислушайся к своему неровному дыханию. Ясно, что ты здесь! Значит, ты не потерялся.

Обдумав все это, Бичен с облегчением вздохнул, но проговорил:

— Однако я не знаю, где нахожусь.

Мэйуид весь засветился от радости, словно Бичен попался в расставленную им ловушку:

— Озадаченный Бичен опять ошибается. Страшно ошибается. Думай — это единственный путь стать путепроходцем. Не говори: «Не знаю, где я нахожусь», а говори: «Не знаю, где находится это место». Понял? Осознал? Уловил?

— Отчасти, — сказал Бичен, в самом деле отчасти поняв Мэйуида.

Молодой крот ощущал теперь меньшую тревогу, чем до того; он видел, что проблема заключается не в нем, а в месте, и это помогало сохранять спокойствие. И вот уже он заметил в здешних стенах что-то знакомое.

Мэйуид восторженно смотрел, как Бичен повертел рыльцем туда-сюда, поскреб голову, глубоко вздохнул и с отрадным чувством (какое бывает у крота, упавшего с обрыва, а потом, после того как он несколько раз перевернулся через голову, снова оказавшегося на четырех лапах) понял, где находится.

— Но мы же здесь! — воскликнул он. И он рассердился на себя и на мир, одурачивший его, заставивший думать, что он потерялся, когда он вовсе не терялся.

— Да, да, да, да, да, да, да! — восхищенно подтвердил Мэйуид. — Видишь, понимаешь, чувствуешь, как чудесно... ты нашелся, молодой господин!

— Однако... — неуверенно возразил Бичен.

— Ах! Пораженный и предельно разозленный молодой крот удивлен, как это смиренный Мэйуид обхитрил его и заставил почувствовать себя потерявшимся на знакомом месте? Мэйуид — смиренный мастер на такие штуки. Смиренный Мэйуид долго учился этому. Смиренный Мэйуид всех в этом превзошел. Повороты туда-сюда сбивают с толку молодой неискушенный ум, делая знакомое незнакомым, и огорошенный юнец не может рассмотреть даже то, что у него под самыми лапами. Мы в тоннелях, где он проходил много раз, но пришли с необычного направления и взглянули на место под необычным углом. Результат? Замешательство, паника и чувство потерянности. Милый мой введенный в заблуждение господин, и это только начало! — Мэйуид снова рассмеялся, почесался, ненадолго задумался и наконец велел Бичену отвести его на поверхность и найти что-нибудь поесть.

Когда они отдохнули и поели, Бичен спросил:

— А я когда-нибудь стану хорошим путепроходцем?

— С усердием и настойчивостью и при малой толике таланта — да, юный господин станет, — удовлетворенно ответил Мэйуид.

— Ты научишь меня? — с загоревшимися глазами спросил Бичен.

— А ты будешь учиться?

— Да, — серьезно ответил он.

Последовала пауза, потом Бичен, внезапно решившись, спросил:

— А что такое Камень, можешь сказать?

— Вот это настойчивость! — воскликнул Мэйуид. — Не успел он найтись, как сломя голову стремится в самый запутанный лабиринт! При всей своей скромности я догадался, что дерзкий Бичен скоро отыщет вход в таинственный мир, но я тщетно надеялся, что, заблудившись, обескураженный господин утратит интерес к подобным вещам. Я, Мэйуид, не тот, кому пристало говорить о Камне. Триффан знает это лучше. Его учил сам Босвелл.

— А кто такой Босвелл?

— Все ясно, ретивый и смышленый господин, теперь вопросы последуют чередой, как звуки в плохо прорытом тоннеле, и Мэйуид не сможет с ними совладать. Триффан лучше ответит тебе, чем Мэйуид...

— Я слышал, как Триффан говорил Фиверфью, что ты знаешь о природе Камня больше, чем любой из ныне живущих.

— Он так сказал? — тихо переспросил Мэйуид, и его яркие глаза вдруг увлажнились. — Нет, нет, великий Триффан не может так считать, да и вообще, желторотым юнцам лучше помалкивать о случайно услышанном, пока они сами не убедятся, что это правда.

— А что такое «писание»?

— Упрямый господин никак не угомонится! — вздохнул Мэйуид.

Но тут шорох лап на поверхности избавил его от необходимости отвечать. Приближался какой-то крот, и Мэйуид спросил Бичена:

— Кто это там, молодой господин?

— Это Триффан, и он устал.

— Ответ точный, но неполный. Откуда он идет?

— Не знаю, — сказал Бичен.

— Это оттого, что мой словоохотливый приятель так много говорил и задавал мне, недостойному, столько вопросов, что забыл главное правило путепроходцев: держать ухо востро, все примечать и слышать все звуки. Триффан идет сверху, по пути, ведущему от Камня.

Что Триффан и подтвердил, присоединившись к ним:

— Но не от самого Камня. Никто еще не был там с тех пор, как родился Бичен. Все ждут. Что ты по этому поводу думаешь, а, Мэйуид?

Мэйуид со вздохом кивнул:

— Этот крот задает множество вопросов, несравненный Триффан, да ему так и положено. Смиреннейший Мэйуид и сам любит поспрашивать и не может остановиться. Он и умрет задавая вопросы, потому что так положено путепроходцам. Однако он знает, кого спрашивать (по большей части себя самого), а взрослеющий Бичен спрашивает не того крота. По мнению Мэйуида, он должен бы направить свои вопросы тебе, вышеозначенный Триффан.

Триффан рассмеялся, но Мэйуид даже не улыбнулся. Потом, когда Бичен, которому наскучила их беседа, отошел от старших, Мэйуид тихо сказал:

— Мэйуида напугали вопросы этого отрока: «Какова природа Камня?», «Кто такой был Босвелл?», «В чем смысл письма?», «Как идти?..» — Он пристально посмотрел Триффану в глаза и покачал головой: — Рядом с этим кротом мне страшно, страшно за кротовий мир. Я чувствую, что не могу помочь ему, не могу вести его за собой, как умею водить других. Я готов заплакать.

Триффан кивнул и погладил старого друга:

— Ты не одинок в этом, Мэйуид. Бичен быстро растет, он спрашивает обо всем. Но о Камне и Босвелле он еще не спрашивал ни меня, ни Фиверфью.

Мэйуид невесело хмыкнул:

— Вот оно что... Он не может не спрашивать, но боится наших