Добрым словом и револьвером - Алексей Михайлович Махров
– Пидорас-провокатор, значит. Подставил этих олухов, а сам в кусты. Так, и каким образом Косинский сумел подвигнуть «мамкиных революционеров» на подвиг?
– Косинский сразу завёл разговор о решительных действиях и предложил убить императора. То есть вас, государь! Причём, по словам Аргунова, у него был вполне чёткий план. Неплохая сумма денег на покупку оружия. И даже маршруты и время ваших поездок по Москве имелись. Здесь явно сработала вражеская агентура – нашим доморощенным болтунам такое не под силу!
– Достали альбионцы проклятые! Когда мы их агентуру выкорчуем, Володя?
– Мы работаем, Ваше Величество! – Ульянов, почуяв в словах императора упрёк в плохой работе ведомства, снова принял предписанную уставом строевую стойку.
– Работайте, братья, работайте! – поощрил своего «кровавого опричника» император.
Глава 4. Рассказывает император Николай II
Началось всё с того, что после покушения моя свита настоятельно порекомендовала мне немного отдохнуть. Татьяна-Моретта с восторгом ухватилась за эту идею, а посему я вместе с семьей и небольшим конвоем сразу же после Рождества отправился в турне по России. Развеяться, людей посмотреть и Татьяну с её державой познакомить. Отдохнул, ага…
Правда, перед отъездом, я успел озадачить своё военное руководство реформой. Тех вялотекущих преобразований, идущих уже несколько лет и значительно ускоренных гражданской войной, явно недостаточно. Мы приняли новый боевой устав пехоты и перевели на обозначенные в нём штаты уже больше половины полков первой линии, но этого недостаточно! Общий уровень образования новобранцев настолько низок, что на подготовку солдат уходит в три-четыре раза больше времени, чем у наших открытых врагов и потенциальных противников. Поэтому я быстренько вогнал в ступор нового военного министра Драгомирова и нового начальника Генерального штаба Куропаткина: военная обязанность становится действительно всеобщей, безо всяких там жеребьёвок и уклонений. Особенно Драгомирова потрясла идея призыва купечества, дворян и духовенства. Робкая попытка возразить, что, мол, духовенство служить не может, по причине неприятия оружия, наткнулось на жесточайшую отповедь:
– Я не до конца вас понял, любезный Михаил Иванович: Пересвет и Ослябя были не духовного звания?! И Челубея угомонили «молитвой теплой угодникам божьим?!»[3] Ничего, ничего: пусть с героев пример берут…
Взбодрив таким образом своих военных администраторов, я отбыл в двухнедельный отпуск. А что – всё как положено. По закону – двадцать восемь дней, но кто ж тебе больше двух недель даст?
Пока мы ездили по городам, всё было прекрасно. Катание с гор, рождественские балы, приёмы делегаций верноподданных… И чёрт же меня дернул… хотя нет, не чёрт, а кто-то большой умный и сильный… В общем, кто-то меня дернул проехаться по сельской местности…
Мы посетили несколько помещичьих имений, в которых, разумеется, были тишь, гладь да божья благодать! Псовая охота, давно обещанная Моретте, произвела на мою ненаглядную потрясающее впечатление. А уж когда мы с Егором швырнули ей к ногам скрученного живого матерого волчару – восторгам не было конца. И вот тут-то всё и случилось…
Оказалось, что мы отъехали от имения слишком далеко, чтобы вернуться засветло. Но даром, что ли, среди охотничков был император всероссийский? Я принял волевое решение: ночуем в ближайшей деревне. Ещё в той, другой жизни, мне доводилось бывать в деревнях. Небогато, конечно, но жить можно. А всё последнее время, которое я провёл в прежнем теле, мне старательно вдалбливали: крестьяне жили при царе неплохо. Во всяком случае, лучше, чем при большевиках. И я… ну, не то что поверил, но как-то расслабился, что ли…
То, что мы увидели в деревне, не поддавалось решительно никакому описанию. Ад и Освенцим в одном флаконе! И самым страшным было то, что вот эти, насмерть замордованные, оголодавшие люди, благословляли меня за отмену выкупных платежей! О господи! А я-то, недоумок…
Дальше мне пришлось отослать Моретту и её фрейлин в спокойные места, а самому продолжить инспекционную поездку по деревням. Татьяну я отослал не зря: если бы она увидела хоть половину того кошмара, на который насмотрелся я – сидеть бы ей в нервной клинике до скончания века! Даже у меня нервы как-то не очень, а уж ей-то…
Дивным январским утром я вернулся в Кремль, прошёл в свой кабинет, сел за стол и в отчаянии обхватил голову руками. Блядь! Блядь! Блядь!!! Нет, это же надо?! А я-то, кретин, думал, что все дела, делишки и делища можно будет решать в спокойном, рабочем порядке, что основные потрясения уже позади, что… Мать моя, императрица вдовствующая!..
Из своей инспекционной поездки я вынес следующее твёрдое убеждение: крестьянство в России вымирает. Нет, я и раньше знал, что все эти «вальсы Шуберта и хруст французской булки» были только для дворян, то есть примерно для пяти-шести процентов населения, но то, что остальное население, невзирая на отмену крепостного права, находится в положении рабов, скотины – нет, этого я решительно не предполагал! Чего стоит один только такой «миленький» фактик: доход среднего крестьянского хозяйства составляет двадцать – двадцать два рубля в год. А налоги и долги на то же хозяйство – от двадцати до сорока рублей![4] Блядь!!! Да как же они живут?!
Хлеб почти поголовно пекут не чистый, а с лебедой, глиной, желудями и прочими «вкусовыми добавками». Теперь до меня доходит, почему новобранцев в армии несколько месяцев просто тупо откармливают. А то они же сдохнут, пытаясь выполнить ружейные приёмы или совершить марш-бросок…
Топлива, простых, мать вашу, дров нет! Печку топят только раз в день! Крестьяне в массе своей обносились донельзя, ходят босиком в залатанных обносках. Медицинское обслуживание? Вот эти самые, организованные городской интеллигенцией на общественных началах «земские» фельдшерско-акушерские пункты?! Не смешите меня – один ФАП на уезд, с вечными МНОГОДНЕВНЫМИ очередями «ходоков», прибывших, бывало, за сотню километров! Агрокультура? Ещё раз не смешите – даже плугов ни у кого нет, землю пашут сохой!
Однако от моего посыпания главы пеплом и всех остальных прочих прелестей покаяния особо ничего не изменится. Надо что-то делать. И немедленно…
– Егор!
Передо мной появляется Шелихов.
– Вот что, братишка: объявляю экстренное совещание! Пулей мне сюда князя Сергея, Манасеина, Бунге, Вышнеградского, графа Рукавишникова. Да, пошли кого-нибудь к Владимиру Андреевичу Долгорукову, а всего лучше – сбегай сам. Спроси его, как он себя чувствует, и если сможет – пусть тоже придёт. Если нет – передай, что соберёмся у него в кабинете.
Козырнув, Егор уносится исполнять. А мне надо собраться с
