Лев Соколов - Последний брат

— Порка за нарушение дисциплины! — бушевал Геннадий, гневно хмуря брови. — Стоило тебе приезжать в столицу из твоего Траянополя. Драть задницу тебе могли и там! Для дурака везде найдется плеть! И что я скажу твоему отцу, который поручил тебя моей опеке? Что я отвечу, если он спросит, как ты?

— Скажите правду — что его сын из лучших учеников в школе, — не поднимая глаз посоветовал Трофим.

Геннадий досадливо крякнул. Этого, в общем, отрицать было нельзя.

— А моя дочь тоже хороша… И ты, болван! Если лезешь в неприятности по бабскому слову!

— Эрини-то тут причем? — спросил Трофим.

— Да, ты мне еще поквакай! — духарился Геннадий. — Я что дурак по-твоему, не вижу, если у дочери на сердце неладно. Расспросил, а у неё слезы в два ручья, да сопли пузырями: виноватая я!… Ладно, каждый отвечает за свое. Это вам на будущее наука. Пошли обедать.

И Трофим понял, почему Геннадий сказал «Вам наука», только когда они сели за стол. Потому что сидели они собственно втроем, Трофим, Геннадий и Панфоя. А вот Эрини не сидела, а так… ерзала и охала, периодически закусывая губу и привставая.

— Зря так, Геннадий, — сказал Трофим, отложив ложку. — Ты мой опекун, и мне вместо отца здесь отцом назначен. И дочь твоя пока в твоей власти. Но когда мы поженимся, я её пороть никогда не буду. И тебе не дам. Особенно по… пониже спины.

— Ну и дурак, — буркнул Геннадий. — В Библии сказано, что отлепится чадо от родителей, а поженившись, станут супруги единой плотью. Вот и отвечайте за свою дурь как единая плоть. Тебе порка, и ей порка. Пороть он не будет… Ишь… Может и не будешь. Я вон, свою Панфою сроду пальцем не тронул. — Он глянул на жену. — Правду говорю, нет?

— Святая правда, — кивнула Панфоя. — Ни разу не бывало.

— А почему? — Вопросительно поднял палец Геннадий.

— Не было нужды, — пожала плечами Панфоя. — Все что надо еще батюшка мой розгой вразумил.

Трофим и Эрини одновременно вздохнули.

Трофим очнулся от воспоминаний. Все это было давно. А сейчас он приближался к оптиону у ворот все ближе. Подходила его очередь. Он сдал оптиону глиняную табличку и вышел на улицу. Увольнительная. Его ждала Эрини. Замечательный день.

Из их контубернии последним из ворот школы вышел Юлхуш.

— Ну, и куда мы направимся? — спросил Тит, когда Юлхуш присоединился к ним.

— Куда направится Трофим, я знаю. — Лукаво улыбнулся Улеб.

Трофим в ответ со спокойной улыбкой развел руками, мол, да, всем давно известно, чего уж там.

— У нас тоже есть свои дела, — тихонько хлопнув Амара по плечу, сказал Юлхуш.

Амар согласно кивнул.

— У всех есть свои дела, — пробурчал Тит. — Контуберналы, это прекрасно, что вы отдаете должное подругам. С Трофима и спрос невелик. — Тит пренебрежительно махнул рукой. — Он у нас уже человек для свободы потерянный, почти семейный. Как писал старик Лукреций — консуэтудо консиннат аморэм — привычка вызывает любовь. Вот он и бежит под крыло своей Эрини. Ему там и хорошо, и покойно.

— Хорошо — да. А покойно, это уж я не знаю, — засмеялся Трофим. — Эрини не очень соответствует своему имени. Спокойной она бывает редко.

— Не суть, — отмахнулся Тит. — Я не вдаюсь в подробности. Мне совершенно не нужно знать, какой знатной патрикианке Улеб помогает пережить тяжкую разлуку с мужем, и у сдобненьких дочек какого булочника могут родиться подозрительно раскосые дети, если кое-кто из степных жеребцов не натянет вовремя удила.

— У него действительно большие уши, — пробормотал Амар, искоса взглянув на Тита и толкнув Юлхуша в бок. — Надо бы их как-нибудь ночью слегка укоротить… А?

— Ага, — согласился Юлхуш.

— Нет, надо просто познакомить его с такой девкой, чтоб он с неё не слезал, — сказал Улеб. — Или она с него. Тогда у него не будет времени глядеть в чужие окна.

— Спокойно! — Поднял руки Тит. — Старина Тит сам найдет себе грудь, на которой уютно поместится и он сам, и его уши.

— Никогда не понимал твоего пристрастия к необъятным бабам, — пожал плечами Улеб.

— О вкусах не дискутируют, — ухмыльнулся Тит. — Кому-то нравится валяться на костях, кому-то на мягкой подушке. Кроме того, некоторым просто не дано оценить толстушек. У них ведь трудно добраться до потаенного. Для этого, знаешь, нужна некоторая… длина.

— Ты всегда выражаешься слишком украсно, — состроил серьезное лицо Улеб. — Из-за этого я обычно понимаю одно твое слово из десяти. Но сейчас, сдается, ты меня оскорбляешь?

— Можешь попробовать отомстить мне в фехтовальном зале, на мечах, — великодушно разрешил Тит.

— Мечи в каждой руке? — поинтересовался Улеб.

— Ну… будем считать, что я извинился, — поскучнел Тит. — Посноровили вас там на Руси, обоеруких…

— А чего у вас все так сложно? — Как-то слишком простодушно удивился Фока. — На мечах… Отошли за угол, да смерили.

— А-а… — Убито хлопнул себя по лбу Юлхуш. — Я думал здесь уже все мужи, а не малышня беспорточная.

— Это, наверное, и через тысячу лет будет, — хмыкнул Фока. — Представляешь, мир уже будет совсем другой. Может, даже все научатся летать, аки Дедалы. А юноши все будут того, смерять.

— Кстати, Тит, — подал голос Трофим. — Ты сказал обо мне, Улебе, Амаре, Юлхуше. Только о Фоке ничего не сказал. Обнародуй?

— Фока слишком смазлив, — скорчил рожу Тит. — Эти его томные глаза и классический греческий профиль… И о делах своих даже обмолвками не распространяется. Думаю, считать его девок — только вас унижать. Но давай скажем так, встреч с патрикианкой я ожидал скорее от Фоки, чем от Улеба. Это так, общее впечатление.

Фока коротко сверкнул на Тита глазами, но промолчал.

— Так вы меня сбили и не дели мне закончить мысль, — поднял палец Тит. — Я рад, что вы не забываете приносить дары Венере, но ведь надо помнить и о боевом братстве. Давайте сегодня встретимся хотя бы за пару часов до конца увольнительной и посидим где-нибудь вместе?

— А где? — спросил Улеб.

— Ну… Хотя бы портовый трактир «Эльм», в Элефтерии. Дешевое место. Дешевое вино.

— Самое дешевое, — хмыкнул Трофим.

— Ага, — подтвердил Тит.

— Дрянное вино и дорвавшаяся до него пьяная матросня. В прошлый раз как раз в таком месте и вышла драка.

— Что они нам? — пожал плечам Тит. — Мы пройдем сквозь них, как нож в масло.

— Мне это «масло» тогда засветило хороший фингал, — буркнул Трофим. — Плотин потом полдня меня распекал.

— Плотин распекал тебя не за драку, а за то, что ты позволил добраться до своего лица какому-то жалкому матросяге.

— Неважно. Когда Плотин орет, повод теряет значение… Да и вообще, ваши рожи я так и так увижу после увольнительной, в отличие от сами знаете кого… Смысл похода?

Тит повел взглядом куда-то поверх голов друзей и прищелкнул пальцами, подыскивая слова.

— Смысл в том, что можно посидеть вместе. Выпить вина — прогорклого. Съесть похлебку с квелым луком. Но все это не по сигналу трубача. Понимаешь, друг Трофим? Кусочек свободы.

Это Трофим понимал. А Тит обращался уже ко всем:

— Да бросьте, ребята. Последний год школы — и нас разбросают по назначениям. Фема большая, а кого может и дальше пошлют. Хорошо, если потом увидимся. И что мы вспомним друг о друге? Только как Плотин с остальными давили из нас сок? Пошли посидим вместе, пока еще можем. Хоть и не по человечески, но как кошель позволяет.

— Ладно, оратор, — улыбнулся Улеб. — На этот раз толково сказал. Я — за. Амар, Юлхуш — вы как?

Юлхуш с Амаром переглянулись и кивнули.

— Дело! — обрадовался Тит. — Фока?

— Согласен, — сказал Фока, быстро прикинув что-то в уме.

— Остался только ты, семьянин. — Тит невинно смотрел на Трофима.

— Черт с вами. Приду, — пообещал Трофим. — Только для того, чтобы последить за вами, разбойники. Эрини ругаться будет…

— А ты покажи ей, кто в доме будет хозяин, — посоветовал Улеб. — Кулаком по столу, и брови к переносице сдвинь. — Улеб показал, как надо сдвинуть брови. — Поставь себя сразу. Потом-то и жить проще будет.

— Да, спасибо за совет… — постненьким голосом поблагодарил Трофим. — Ну тогда давайте решать, где и во сколько встречаемся. Времени мало. Надо его сжимать.

На стук в дверь открыл отец Эрини, бывший кентарх[10] Геннадий. Он встретил Трофима одобрительным рычанием. Крепкий, хромой, с битой сединой черной жесткой шевелюрой, он и на покое не утратил былой звучности командирского голоса.

— А, Трофим! — загремел он на весь маленький дворик. — Заходи.

Они прошли в боковую дверь. Здесь их встретила Панфоя. Эрини не унаследовала от матери тихого нрава, зато взяла улыбку.

— Попробуй груши, Трофим. — Панфоя показала на вазу с фруктами на столе. — Медовый вкус. А я пока позову Эрини.

Трофим устроился за столом напротив Геннадия, заполучил в руки грушу и вонзился в нее зубами.