Константин Калбазов - Концерн
Антон попытался подняться, и это ему с трудом удалось: перед глазами поплыли круги, но вскоре полегчало, и он наконец смог сфокусировать зрение. В паре шагов от него на земле сидел Гаврилов и словно медведь тряс головой – вероятно, и у него похмелье протекало ничуть не лучше, что в общем-то было весьма странно. Мичман никогда не мучился похмельем даже после сильного перепоя.
Сзади обнаружился Сергей, который также начал приходить в себя и зашевелился. Наконец с большим трудом ему удалось приподняться и ничуть не менее интенсивно, чем Гаврилов, тряхнуть головой, отчего пожелтевшая хвоя слетела с его волос… Хвоя?!
Антон быстро огляделся и, не веря самому себе, увидел вокруг стену хвойного леса. Бред. Этого не может быть. Они просто не могли забраться так далеко за город. Он точно помнил, что они вышли на пустырь, где, как утверждал Сергей, находится какая-то аномальная зона.
– Командир, а где это мы? – мучаясь головной болью, прохрипел Гаврилов.
– Хороший вопрос.
Когда все наконец пришли в себя, сообща приняли решение подняться на вершину сопки и там уже сориентироваться по дальнейшему маршруту, так как ни тропок, ни дорог поблизости не наблюдалось.
По счастью, вершина сопки оказалась голой, и ничто не закрывало обзора. Занимающееся утро на удивление было ясным, прохладный воздух – абсолютно прозрачным. На соседней сопке раздался недовольный рык медведя, повсюду слышался неумолчный щебет птиц.
Внизу, на берегу бухты, раскинулся город средних размеров. В самой бухте расположилось несколько десятков судов различного водоизмещения – как военных, так и гражданских, – которые лениво коптили небо. Между этими судами то и дело сновали юркие маломерные суденышки, многие были под небольшими парусами, иные просто весельные – меньше было паровых, с низко стелющимся за ними темным дымком.
Трое молодых людей молча созерцали открывшуюся перед ними панораму, не обращая никакого внимания ни на доносящиеся различные звуки, ни на прохладный ветерок, заставивший их покрыться гусиной кожей.
– Та-а-ак. Началось в колхозе утро, – наконец взволнованно прохрипел Гаврилов.
– Гризли, не рычи. – Песчанин пытался трясти головой, но наваждение и не думало исчезать. – Сергей, поясни.
– Кажется, получилось.
– Что получилось? – взволнованно спросил Антон.
– Ну, аномалия каким-то образом сработала.
– И что теперь?
– Не знаю, – растерянно пожав плечами, ответил Звонарев, если это вообще можно было воспринимать как ответ.
– Погоди-погоди. Что значит «не знаю»? Что это все значит? – бросив на Звонарева озабоченный взгляд, поинтересовался Антон, не в состоянии что-либо понять.
– Мы – здесь, и это факт. В массовый психоз, а тем паче в массовые галлюцинации я не верю, а значит, нас куда-то выбросило. Куда?
– Та-а-ак…
– Погоди, Гризли. Значит, твоя аномальная зона каким-то образом сработала, и нас выбросило из нашего времени в прошлое.
– Не совсем так. На пустыре действительно что-то произошло, и нас вырвало из нашей реальности и выбросило сюда, но прошлое это или параллельный нашему мир – вопрос. Черт, да это же прорыв в мировой науке! Если это прошлое, то нам можно оставить сообщение для самих себя и в будущем можно будет, основательно подготовившись к этому событию, нагнать ученых, оборудования и изучить это явление глубоко и всесторонне…
– Очнись, Сережа. Какой к едрене матери прорыв. Мы черт его знает где, и что нас ждет в будущем, одному богу известно.
– Слушай, академик, давай-ка откручивай все назад. Мне здесь не нравится. Якорная цепь!..
Голос Гаврилова прозвучал довольно категорично, и его тон не предвещал ничего хорошего. Казалось, что одетый в тельняшку человек-гора вот-вот набросится на худощавого Звонарева и растопчет его. Быстро оценив ситуацию, Песчанин поспешил занять позицию между ними:
– Ша, Гризли. Мы сейчас не в том положении, чтобы выяснять отношения.
– А ты меня не тормози! Ты что же – думаешь, что находишься на корабле и вот так запросто меня урезонишь?
Песчанин видел, что Гаврилов сейчас не в себе и достаточно одной искры, чтобы он взорвался, а чем это чревато, ему было прекрасно известно. Необходимо что-то срочно предпринимать, пока все не зашло слишком далеко и пока Гаврилов мог хоть как-то контролировать себя.
– Лады. Твоя взяла. Но учти, что просто избить Сергея я не дам. Конечно, моя рукопашка против тебя слабовата будет, но без драки не обойдется. Только скажи мне, Семен: а чем это нам поможет? – Гаврилов продолжал сверлить Антона свирепым взглядом, но действий пока никаких не предпринимал. Песчанин решил воспользоваться ситуацией по максимуму, пока такая возможность еще существует: – Ну, полегчает тебе ненадолго. А дальше-то что? Нам сейчас, чтобы выжить, вместе держаться надо. Говоришь, субординация не работает? Добро. Только учти, что мы с Сергеем автоматически виснем на твоей шее: командуй.
Антон все рассчитал точно. Гаврилов мог рискнуть собой в самой безнадежной ситуации и практически мгновенно ориентировался в любой боевой обстановке, но панически боялся ответственности за других. Иными словами, всеми правдами и неправдами старался избегать командования людьми.
– Я – это… Ну, в общем…
– Я слушаю тебя. Какое решение ты принял? Мы выполним его.
– Брось, командир. Все. Я в норме. Только вот хочется кого-нибудь порвать.
– Начнешь прямо сейчас или обождешь немного?
– Я же сказал. Я в норме.
– Добро. Как считаешь, где мы? – решил Антон перевести разговор в конструктивное русло.
– К гадалке не ходить – во Владивостоке, – зло пнув заросшую травой землю, буркнул гигант и добавил одними губами еще пару ласковых.
– Вот и я так думаю. Я родился во Владивостоке и ни с каким другим местом его не спутаю. Ну а на подножии этой сопки, по всей видимости, впоследствии будет построен дом Сергея.
Звонарев осмотрелся по сторонам и, мысленно прикинув, кивнул Песчанину, соглашаясь с его правотой.
– Судя по очертаниям, там в бухте находятся крейсеры «Рюрик» и «Россия», – между тем продолжал Антон. – Последний построен в одна тысяча восемьсот девяносто шестом году. Так как «Рюрик» все еще в гавани, а не на дне, то мы имеем период с девяносто седьмого по одна тысяча девятьсот четвертый год. Вот пока и все, что я могу сказать. Теперь самое главное. Нам необходимо определиться – какой сейчас год, параллельный это мир или прошлое нашей Земли. Насколько история этого мира отличается от нашей. Но самое первоочередное – это средства к существованию. Я думаю, золото – это самая твердая валюта всех времен и народов. Прикинем наши возможности.
Антон сам себе поражался. Конечно, хотелось рвать и метать, да только этим делу не поможешь. Возможно, сказалось и то, что он не раз и не два мысленно прорабатывал варианты своего попадания в прошлое и то, что он сделал бы, окажись все это реальностью. Опять же множество прочитанных книг на тему попадания в иные миры наших современников все-таки несколько сгладило неправдоподобность ситуации и позволило мыслить, так сказать, позитивно.
В наличии оказались золотая печатка Песчанина, крестик на тонкой цепочке и два зуба Звонарева, а также довольно массивная цепочка на шее Гаврилова, чему немало удивился Антон:
– Откуда дровишки? Вроде не новый русский…
– Так я же с Магадана, на приисках подрабатывал. Вот справил на черный день. Сам говоришь: валюта интернациональная.
– Антон, а при чем здесь мои зубы?
– Ну, если что, то тоже какой-никакой, а актив. Гризли, отставить, – взглянув на потирающего здоровенный кулак Семена, одернул того Песчанин. – Нам только морды сейчас друг другу чистить.
– Так я же как лучше, командир, – вздохнул мичман. – Сереге к зубодеру не идти – страсть как их боюсь, – а я бы раз – испугаться не успел бы, ювелирную работу гарантирую, нам актив в копилку, ну и я бы душу отвел.
– Вон по сосне отработай – глядишь, и полегчает.
– Ага. По ней отработаешь. Ну что, пошли, что ли?
– Пошли уж.
Глава 2
Первая кровь
Трое молодых людей на улицах Владивостока, одетые в несколько странную одежду, не вызывали ровным счетом никакого удивления – вернее, если оно и было, то его старались не выказывать. Очень напрягало отсутствие головных уборов. Оказывается, здесь все поголовно носили либо различные шляпы, либо картузы, и, будучи с непокрытой головой в подобном окружении, трое путешественников во времени чувствовали себя неуютно, так как явно выбивались из общего фона.
Антон обратил внимание, что язык несколько отличается от того, что принят в матушке-России конца двадцатого века, ну да это и неудивительно. Иногда он ловил себя на мысли, что теряет нить разговора из-за непривычных оборотов речи, построения фраз или при применении слов, которые в их современности попросту выпали из оборота или были заменены другими. Подобные же трудности при общении с ними испытывали и их собеседники.
