Дмитрий Дашко - Мы из Тайной канцелярии
— Да, он. Меня, то есть моего предка пристроили к нему копиистом. Буквально только что… И всё это произошло словно со мной.
— Это нормально, — пробормотал Арсений Петрович, но как-то неубедительно.
Он вытер со лба крупные капельки пота.
— Вы, наверное, хотите пить? Обычно, когда возвращаются из «экскурса», все хотят пить. Жажда воистину нечеловеческая, по себе помню. Тут не столько физиология, сколько психология.
— Да, очень хочу. Ведро, наверное, выпил бы. И всё так реально… Не знаю, мне словами не описать. Даже как-то страшно, не верится. Будто видел сон, и в то же время это было наяву. Эх, не объяснить! — сокрушённо вздохнул я.
Арсений Петрович закивал:
— Полноте, ничего объяснять не нужно. Я тоже проходил через это, ваши впечатления и эмоции мне знакомы. А на сегодня всё, хватит. Ни о чём не думайте, езжайте домой, там хорошенько отоспитесь, а завтра часикам к десяти возвращайтесь в лабораторию. Тогда и напишите мне доклад. Ничего такого, буквально пару строчек. Исключительно ради отчётности.
Я охотно согласился:
— Вы правы, мне и в самом деле лучше домой, поспать. Но сначала воды.
И я жадно прильнул к протянутому Арсением Петровичем стакану, в котором плескалась холодная до зубовного лома минералка. Стакан у меня периодически отбирали, вновь доливая его до краёв. А я долго пил и не мог напиться.
Лаборатория профессора Орлова (это была фамилия Арсения Петровича) находилась в пригороде. Она принадлежала институту с длинным и совершенно непроизносимым названием. Скажу больше — из этого названия совершенно невозможно было понять, чем собственно занимается институт. Я смутно догадывался, что корни его произрастают из какой-то бериевской шарашки, работавшей на оборонку.
Институт с конца восьмидесятых влачил жалкое существование. Лишь в начале века произошли положительные сдвиги, однако последствия тех чёрных для науки лет до сих пор давали о себе знать: в штате в основном состояли сотрудники довольно преклонного возраста или молодые амбициозные ребята, вчерашние выпускники вузов. Людей среднего, можно сказать, «потерянного» поколения раз-два и обчёлся.
Большое начальство разъезжало на солидных служебных «Волгах». Народ побогаче — на личном авто. Остальные пользовались выделенным под нужды института автобусом, который собирал сотрудников по утрам и развозил по домам после рабочего дня.
Но сегодня меня отпустили пораньше, а это означало, что рассчитывать на казённый транспорт не приходится. Большого желания торчать на работе ещё несколько часов я не испытывал.
Такси в такую глухомань было не вызвать даже за бешеные деньги. Оставался только один вариант: доехать на пригородном автобусе. Кто-то из лаборантов услужливо подсунул мне расписание.
По всему выходило: нужно спешить. Я даже душ не стал принимать. Быстро переоделся, запихал белый халат (а как же, храм науки!) в шкафчик, закрыл на кодовый замок и пошёл на выход.
Вахтёр в «аквариуме», хоть и прекрасно помнил меня в лицо, всё равно не давал никому покинуть лабораторию без прикладывания пропуска к электронному турникету.
Ходили слухи, что скоро поставят и алкотестеры. Молодые лаборанты, привыкшие к бурным выходным, всерьёз разрабатывали способы обмана хитрой техники.
Я практически не выпивал, и меня эта проблема интересовало мало. Гораздо сильнее сейчас заботил другой вопрос: побыстрее добраться домой и завалиться спать. Чувствовал я себя неважно.
Пригородный автобус пришёл на удивление точно, тютелька в тютельку с расписанием. Пассажиров было немного: дачный сезон позади, вот со второй половины апреля народу будет как сельдей в бочке, не втиснешься.
Я прошёл к свободному месту, плюхнулся на жёсткое пластмассовое сиденье, обтянутое ржаво-коричневым дерматином, и сразу понял, что меня неудержимо клонит ко сну. С трудом вытерпел до появления кассира, отдал ему кровный полтинник, получил взамен билет (несчастливый, машинально отметил мозг, в правой половине сумма цифр больше), опустил подбородок и задремал.
Автобус подпрыгивал на неровностях (эх, дороги-дороги, когда же у нас наконец появятся нормальные, пусть не автобаны, но хотя бы не просто направления!), пассажиров подбрасывало, голова моталась вверх-вниз. Я на мгновение просыпался, недоумевающе оглядывался и снова впадал в почти бессознательное состояние. Нужную остановку не проспал только чудом.
Зашёл в подъезд, открыл дверь, едва не растянувшись на пороге. Ноги были как ватные, отказывались слушаться, словно я подарил их кому-то другому.
Сил едва хватило только на то, чтобы вскипятить чайник. Есть не хотелось, только пить.
Принято считать, что лучше всего удовлетворяет жажду зелёный чай. Я выдул полтора литра и… не напился.
Сияющий папенька, благополучно устроив судьбу первенца, удалился, спеша отвезти супруге добрую весть. Перед расставанием троекратно расцеловал сына и сказал, что навестит при первой же оказии. Иван в свою очередь обещал регулярно посылать родителям весточки. После ухода отца он остался в кабинете Ушакова ждать дальнейших определений.
О роде занятий Тайной канцелярии Елисеев-младший был неплохо осведомлён из батюшкиных рассказов. Правда, о том, что бывший гвардеец сам когда-то имел непосредственное отношение к секретным делам, отец не говорил. Служба юношу не пугала. Ему хотелось принести пользу государыне-императрице и отечеству.
Благоволения генерал-аншефа не закончились. Елисеевы были в столице чужаками и крыши над головой не имели.
— Жить есть где? — в лоб спросил Ушаков, умевший вникать в нужды подчинённых.
— Никак нет, — признался юноша.
— Поселишься на фатере у Васьки Турицына. Он как раз постояльца нового ищет. Комната у него освободилась. Чтобы солдат на постой не определили, пусть лучше тебя приютит. Заодно на первых порах станет твоим ментором. Что слово сие означает тебе ведомо?
— Ведомо, ваша милость. Ментор — сиречь наставник, попечитель с языка эллинского.
— Турицын — копиист справный. Дурному не научит. Бери во всём с него пример. Ну а я скажу, чтобы плату с тебя брал божескую. Уж меня-то он послушает. — Андрей Иванович лукаво подмигнул.
Елисеев попытался поцеловать руку благодетеля, но Ушаков недовольно покачал головой.
— Брось! Ты человек нонче государственный, не челядь какая! — И руку убрал.
Через дежурного капрала вызвал в свой кабинет будущего наставника Елисеева, тот незамедлительно прибыл.
Годами Василий Турицын был немногим постарше Ивана, недавно перевалил за второй десяток. Лишь глаза выдавали в назначенном Ушаковым «менторе» человека умудрённого опытом, успевшего что-то повидать в жизни и, как водится, хлебнуть лиха.
Парика Турицын не носил, кафтан на нём был старый, давно вышедший из моды. Елисеев сразу отметил стоптанные дырявые башмаки и штопанные-перештопанные чулки. То ли бедствовал, то ли вёл «экономический» образ существования.
Ушаков представил их друг другу, сказал:
— Поручаю твоим заботам, Василий, сего вьюношу. Учи его всему, что сам знаешь. И комнату ему сдай, токмо цену не заламывая. Ежели в деньгах обидишь, жди на постой цельное капральство. Уж я подсуечусь.
Василий кивнул:
— Не извольте сумлеваться, ваша милость. Турицын своего не обидит.
Он благодушно приобнял Ивана.
— Ступайте! Завтра с шести утра быть на службе, — велел Ушаков.
Молодые люди, поклонившись, покинули его кабинет.
Новоиспечённый «ментор» был доволен, что сегодня ушёл со службы пораньше. Это привело его в хорошее расположение духа.
— Пойдём ко мне, — сказал он. — Посмотришь, где я обитаю. Ну и где ты обустроишься… Ежли понравится, конечно.
— Идти далече?
— За четверть часа управимся, ежли спешить не будем. Ты как — не торопишься?
— Совершенно не тороплюсь.
— Вот и чудесно. Могу определённо сказать: тебе повезло с квартирой. Удобное место — вставать рано на службу не надобно, поспать можно подольше. И домой иной раз забежать удаётся, коли какая нужда возникнет. Ну да сам оценишь все выгоды. Ещё спасибо скажешь.
— Я и сейчас поблагодарить могу. Не подвернись ты, даже не знаю, где б ночевать пришлось.
Василий отмахнулся:
— Пустое!
Вещей при себе у Ивана было немного (кое-какие пожитки отец собирался привезти из деревни, как только сын сообщит адрес). Турицын предложил свою помощь, однако Елисеев отказался.
— Сам справлюсь. Не переломлюсь.
Они пошли смотреть квартиру. По дороге завязался неспешный разговор, из которого Елисеев заключил, что ментор — человек нрава весёлого, покладистого. Чтобы обзавестись личным жильём, влез в обширные долги, этим и объяснялся затрапезный вид. Турицын экономил на всём, включая дрова, свечи, одежду и обувь.
