Анатолий Логинов - «Попаданец» Сталин. Вождь танкистов из будущего
Николай, уже расправившийся со своей котлетой, отошел в сторонку, вдохнул бодрящего утреннего воздуха и осмотрелся. Техники и механики заканчивали работы и собирались в группы по звеньям, готовясь к своему построению. Скоро начнут собираться и летчики.
Наконец, строго в установленное время летчики идут на построение. Может быть, как шутят топчущие землю «сапоги», «когда бог раздавал дисциплину, авиация была в небе», но только не во время полетов и выполнения работ. Да, в повседневном общении строгой грани между начальниками и подчиненными, показной дисциплины у авиаторов не заметно. В воздухе и на технике все равны, и реальная иерархия в полку больше зависит от знаний и умений, чем от количества значков на петлицах. Но без дисциплины авиации не бывает. Люди, думающие иначе, обычно быстро ее покидают. Кто в другие рода войск, а самые недисциплинированные нередко вперед ногами. Воздух ошибок не прощает.
Сегодня построение необычное – строятся не поэскадрильно, а в зависимости от уровня подготовки. В недавно сформированном полку очень много молодых летчиков, которых еще готовить и готовить. Для этого нужны двухместные «спарки» – учебно-тренировочные истребители УТИ. А их всего шесть штук, поэтому летают они вдвое чаще боевых самолетов.
Самые подготовленные, в том числе и Николай, строились отдельно, и предполетный инструктаж с ними проводил лично командир полка. Держа в руке папку с лежащей в ней плановой таблицей полетов, подполковник Резник напоминал летчикам о порядке взлета, расписании полетов, выполнении упражнений в зонах, мерах безопасности.
– Напоминаю, что каждое упражнение выполняется в строгом соответствии с наставлением по производству полетов, спокойно и методично, без нарушений…
Николай отвлекся, подобное он уже слышал сотни раз, и задумался: «Неужели в Испании, в бою тот же Павел Васильевич строго соблюдал все наставления? Не верится. Особенно если вспомнить пилотаж самого командира и его заместителя. Летают энергично, смело, явно не по последним указаниям. Какой пилотаж!»
Толчок в бок заставил его очнуться. Улыбающийся друг и соперник по воздушным боям, такой же лейтенант Вячеслав Коротин спросил, подначивая:
– Не выспался? Не надо было вчера в Могилеве допоздна задерживаться. Построение-то уже закончилось.
– Выспался, выспался. Просто задумался. Как считаешь, мы так и будем на «ишачках» летать? Самолет, конечно, хороший, но ведь уже устаревший. С тридцать третьего выпускается.
– Не прав ты, Коля. Комдив что рассказывал, не помнишь? Как они на И-16 немцев и итальянцев гоняли. Даже новейшие их сбивали, эти, как их…
– «Мессершмитты». Сбивали. Вот только после этого уже два года прошло. Техника развивается, а мы все на том же летаем.
– Да перестань ты, вон, говорят, в Оршу уже два самолета новой конструкции пригнали. С немцами у нас договор, да они и не полезут, пока с Англией не разделаются. Не дураки небось, в Империалистическую поняли, как на два фронта воевать тяжело. Успеем и мы перевооружиться к этому времени.
Разговор прерывает команда на опробование двигателей. Едва Николай занимает место в кабине, как к его истребителю подъезжает автостартер. Раскрутка, запуск, мотор работает как часы. Николай осматривается. Командир звена, капитан Владимир Иванов, и второй ведомый, лейтенант Иван Воинов, тоже готовы к вылету.
Механик дает отмашку, и самолет, плавно ускоряясь, бежит по укатанной взлетке. Ни с чем несравнимое чувство полета портит только необходимость крутить ручку. Двадцать девять оборотов, шасси убраны, шпеньки видны. Пристроившись за качнувшим крылом ведущим справа, Николай дополнительно осматривается. Все в порядке, звено собрано, внизу видны взлетающие самолеты остальных летчиков. Первой, судя по виду, разбегается УТИшка. «Это сам комполка, вывозит нового комэска», – мелькает непрошенная мысль, а дальше все мысли крутятся только вокруг конкретных действий.
Звено приземляется. Николай, не снимая парашюта, подходит к командирской машине, у которой его уже ждут напарники. Короткий разбор полета, небольшая передышка в курилке напротив стоянки, пока механик дозаправляет самолет. Сидя на скамейке, Николай наблюдает, как бегает от одного приземлившегося самолета к другому командир полка. Раций на самолетах нет, и все замечания молодым он дает на земле, забираясь на крыло и разговаривая с сидящими в кабине летчиками.
– Вот она, польза физкультуры, – говорит, показывая на Резника, лейтенант Воинов. Но болтать некогда, самолеты готовы, и лейтенанты, дружно поднявшись, спешат занять места в кабинах.
Любимое время для авиаторов – полеты…
7 мая 1941 г. Москва. Кремль.
Кабинет Сталина.
Алексей-Иосиф
Ну, вот и первое изменение, которое я сделал. По планам, сегодня должны были собраться в шестнадцать часов и обсудить подготовку к войне на экономическом и политическом фронтах. А я вызвал Лаврентия на час раньше. Кажется, даже «напарник» удивился. Но никаких других мыслей или чувств я больше не заметил. Ладно, сейчас удивлю его еще больше.
– Здравствуйте, товарищ Сталин!
– Здравствуйте, товарищ Берия. Садитесь. Есть мнение, что в сложной международной обстановке необходимо объединить наркоматы внутренних дел и госбезопасности под единым управлением, – наблюдаю, как реагирует. Без восторга, но с пониманием. Еще бы, это только в будущем кресло министра – повод для радости. Только в наше, черт, в будущее время, начальник – это тот, кто раздает указания и ни черта не делает, и даже не думает. Здесь и сейчас начальник – тот, кто работает в соответствии со своей должностью, то есть больше всех подчиненных. Так что для Лаврентия мое сообщение не в радость. – Разработайте записку на мое имя как Председателя СНК по этому вопросу.
Пока Берия записывает в блокноте, встаю и прохожу на другой конец стола, к трубке, и не торопясь ее набиваю. Сейчас самая сложная часть разговора. Надо сыграть уверенно и без малейшего прокола. Иначе и меня заподозрят (подумав об этом, мысленно улыбаюсь в свои усы).
– Товарищ Берия, как вы считаете, в случае войны активизируется вся имеющаяся в стране оставшаяся не выявленной агентура различных, в том числе и союзных нам держав? – Лаврентий с удивлением смотрит на меня, явно не понимая, для чего этот риторический вопрос. – Но тогда возможна и засылка новой агентуры, не так ли? – Берия, уже ничему не удивляясь, подтверждает сказанное кивком.
– Имеются неподтвержденные, требующие дополнительной проверки сведения о наличии возможно дружественно настроенной к нам тайной организации, способной заслать своих людей с целью не только помощи нашему государству в борьбе против Германии, но и для воздействия на нашу политику в желательном им направлении. Возможно, такая агентура у них уже есть и внутри Советского Союза. Необходимо ориентировать органы на выявление и мягкое наблюдение за такими людьми. Согласно имеющимся сведениям, выявить их можно по необычным особенностям в поведении, разговорах, неизвестным песням, – чуть не прокололся, сказав «неизвестным в вашем времени песням». Хорошо, вовремя остановился. Затягиваюсь и прикрываю лицо клубом табачного дыма.
Лаврентий терпеливо ждет. Что ж, как в кино наш разведчик пояснял, запоминается последняя фраза. Сейчас он у меня ее запомнит.
– Есть еще один вопрос, товарищ Берия. Как проходит расследование дел об уничтожении белополяками пленных красноармейцев? Каковы результаты и сколько еще осталось нерасследованных случаев?
– По полякам могу ответить только примерно, товарищ Сталин. Всего выявлено почти три тысячи двести таких пленных, из них расследование закончено в отношении около двух тысяч человек. Приговор приведен в исполнение примерно для половины этого количества.
– Товарищ Берия, а у вас в наркоматэ много пистолэтов гэрманского производства?
Лаврентий удивленно смотрит на меня. Не дошло, значит.
– Ви мнэ не можете ответить так, сразу?
– Точную цифру дать не могу, товарищ Сталин. Примерно пять-семь процентов от общего количества.
– Это харошо, что ви так основателно изучили дэла в вашэм ведомствэ, товарищ Берия, – и тут же перехожу на грузинский, что уже дается мне легко, словно я знал его с детства. – Уточни данные и доложи мне сегодня в двадцать ноль-ноль. Есть мнение, что они нам очень пригодятся. И не забудь справку по лагерям с пленными польскими офицерами.
Лаврентий ошарашенно кивает и делает пометки в своем блокноте.
– Можешь использовать телефон товарища Поскребышева. Готовь данные, а ему передай – пусть впускает всех прибывших на совещание.
Берия уходит. Через минуту в дверях появляется голова Поскребышева. Увидев мой утвердительный кивок, он исчезает, а в кабинет один за другим входят Булганин, Вознесенский, Каганович, Молотов, Микоян, Шахурин. Пока они рассаживаются, вновь появляется Берия. Я открываю заседание фактически Совета Народных Комиссаров, то есть правительства. Обсуждаем подготовку к неминуемой, что, как мне казалось, ясно каждому присутствующему, войне. И тут оказывается, что Вознесенский в нее не верит и перестраивать промышленность на военные рельсы не рвется, мотивируя срывом выполнения пятилетнего плана и дополнительными расходами в бюджете. Судя по виду, кое-кто с ним согласен. Приходится вразумлять, причем почему-то речь напоминает мне недавно, всего чуть больше полвека вперед, прочитанное:
