Сулла бы одобрил - Юрий Никитин
В кинематографе самый популярный сюжет, когда у простого человека убивают жену, а он тут же хватает ружжо и начинает мстить, убивая преступников направо и налево. И никаких судов, арестов, зачитывании прав, а просто пулю в лоб и усе.
Народу это нравится, в какой бы стране и при какой бы власти такое не происходило. Так что да, мне бы везде кричали «ура» и в воздух лифчики бросали.
Тем более убиваю богатых, за это двойное «ура» и небо в чепчиках и трусиках.
Глава 13
Фальстафа я впервые застал не всаженным в кресло, как старая черепаха в панцирь. Тяжело опираясь о столешницу, грузно передвигается вдоль стены, придирчиво калибрует два новых больших монитора с улучшенной контрастностью и цветопередачей.
На его столе нераскрытая коробка с пиццей. Вот уж кто не изменяет привычкам, настоящий ученый, мог бы хоть раз заказать роскошный обед из ресторана, но даже в голову не приходит опуститься так низко, словно бедняк, выигравший миллион в лотерею.
Саруман неотрывно смотрит на экран на столе, там быстро-быстро сменяются графики и столбцы цифр, в его возрасте овладеть вот так в совершенстве мысленным управлением программами – блеск, живость ума, не каждому тридцатилетнему удается.
Я ощутил к обоим некоторое странное чувство, которое назвал бы нежностью, словно они два моих старых верных мастифа, что уже одряхлели, скоро умрут, и я с печалью понимаю, что ничего поделать не могу.
Саруман, не отрывая взгляда от экрана, проговорил медленно, словно прочел мои мысли:
– Ого, ночью умер Аркаша Самойлов…
– Он был старше меня на четыре года, – ответил Фальстаф немедленно, поинтересовался: – а от чего?
– Как обычно, – ответил Саруман с грустью, – после тяжелой и продолжительной болезни. Эх, все меньше с нашего выпуска. Осталось двое нас, троглодитов… Ученый совет объявил о прощании с великим ученым, завтра сообщит о похоронах.
Фальстаф потемнел лицом, сказал тихо:
– Я не пойду.
– Ты с ним был в контрах?
Фальстаф в удивлении вскинул брови.
– Чего вдруг? Хоронить будут не его, а тот рабочий комбинезон, в который он был при рождении всажен на всю жизнь. На хрен мне его комбинезон, да еще изношенный до предела? А сам он уже умер, исчез, испарился. Его нет с момента, как испустил дух. В морге совсем не он.
Саруман буркнул:
– По уму ты прав, но кто в нашем мире живет умом? Вот послушай…
Он кивнул чуть в сторону, там большой монитор на стене, картинка яркая, объемная, сплошным потоком идут новости. Я вслед за Фальстафом перевел туда взгляд.
В телевизионной студии вокруг большого стола расположили как бы ученых, популярных в народе и почти неизвестных научному сообществу, для зрителей развернули жаркую дискуссию, направленную против разработки искусственного интеллекта, что обязательно людей истребит, а женщин будет грубо насиловать.
– Хрень, – сказал Фальстаф безапелляционно.
Саруман тяжело вздохнул.
– А я вот никак не привыкну, а надо. Какие же головотяпы… При чем тут искусственный интеллект? Нет ничего страшнее человека. И более непонятного.
Фальстаф сказал бодрым голосом:
– Ты о нашем Берлоге?
– Он при чем? – буркнул Саруман. – Берлог человек, хоть и не человек. А эти при галстуках еще те павианы… Как же, будет насиловать! Конечно, для чего еще лететь в другую галактику?
– А Берлог уже никого не будет насиловать, – сказал Фальстаф. – Хорошо это или плохо? Тертуллиан сказал, что он лично предпочел бы, чтобы Господь мог творить зло, чем быть ему абсолютно безгрешным по дефолту! Лучше быть добрым по выбору, а не по необходимости. Так и я хотел бы, чтобы Берлог мог насиловать, а все равно в силу своей порядочности он не станет этого делать…
Саруман отмахнулся.
– Перестать мудрствовать. Берлог – чистое сознание! От этого бросает в оторопь, я даже не знаю, как он вообще. Не иначе, при переносе скопировали и немалую часть инстинктов.
Даже не представляешь, подумал я, насколько угадал. Я нечто иное, хотя все еще человек. Но я, интеллигент и читавший Канта, хладнокровно раздумываю насчет истребления той части человечества, что тормозит развитие хайтека.
И никаких угрызений совести. Словно не человеков убираю, а выпалываю сорную траву. Да и ту бывает жальче, у нее обнаружили нервную систему, что чувствует боль, жажду и даже сострадание к сородичам, которых топчут, режут или жрут животные. Так вот траву жалко, а людей нет.
Они вздрогнули, когда поток новостей прервался, на экране появилась моя аватара.
Я сказал жизнерадостно:
– Драсьте!.. У меня все хорошо, у вас вроде бы тоже. Может, вам все-таки фитнес-браслеты купить, чтобы напоминали обоим насчет излишков висцерального жирка?.. А то как селюки какие-то.
Саруман посмотрел на меня с печалью в глазах.
– Рад, что не унываешь. Держись, Берлог. Ты для нас всех пример. С нанитами пошло на удивление хорошо. Через год-два и мы сумеем изготовить пробные образцы!.. Даже не думал, что все пойдет так гладко.
Я сказал с некоторым сарказмом:
– И вы сумеете продлить жизнь, а потом заполучить вечность, не растеряв запасиков на боках и брюхе!.. Хорошая программа, оптимистическая.
Фальстаф хохотнул.
– Первые же наниты проверим на себе! На тебе же получилось?.. Вдруг и с нами повезет?
– Обязательно, – заверил я. – Подстрахую, чтобы никаких сбоев!.. Ладно, не буду отвлекать, работайте!
Оба хотели что-то сказать, остановить, но я поспешно отключил экран и оборвал связь.
Могу двигаться со сверхскоростью, мешает только плотный воздух, из вязкого становится плотным, как стена из камня, и моя тактильная оболочка начинает таять и сползать, так это выглядит со стороны, хотя процесс на самом деле намного сложнее.
Этот экстрим лучше оставить детству, цивилизацию создали благодаря ускорению мысли, а не беготне и силе мышц, это тупик, по которому пошел спорт, туда ему и дорога, не жалко.
Я с удовольствием вдохнул чистый воздух, уже половина транспорта на аккумуляторах, здорово, и, главное, ощутил, что в самом деле чувствую удовольствие, то есть настроил свои ощущения в достаточно точной степени.
Народ тоже вроде бы посвежел, что и понятно, чистый воздух даже на проезжей части улицы, у каждого фитнес-браслет на запястье, следить за здоровьем уже модно, женщины смотрятся ярче и ухоженнее.
Из магазина впереди вышла молодая стройная женщина, нечто страстно испанское, такой в юности представлял Кармен, смуглая, с копной иссиня-черных волос, гибкая
